Они возвращались на Родину. Разгромленные, разбитые, ошеломленные своим поражением и неожиданным поворотом мировой оси, колебанием твердой и понятной земли под ногами, возвращались, униженные зряшностью своих смертей и той легкостью, с которой беляки сами похерили свою победу — словно это хобби у них такое, воевать, а потом, победив, сдаваться…
Но многие возвращались задумавшимися.Брось, я никакой здесь неудачи не вижу.Будь хоть трубачом, хоть Бонапартом зовись.Я ни от кого, ни от чего не завишу.Встань, делай как я, ни от кого не завись.
Итак, песня уже была готова, структура ее была ясна, мелодия — отточена. Она была не просто песней, но диалогом. оставалось решить, кому же поставить в диалоге точку…
Глеб решил. И записал:
И, что бы ни плел, куда бы ни вел воевода —Жди, сколько воды, сколько беды утечет.Знай: все победят только лишь честь и свобода.Да, только они — все остальное не в счет.
* * *Сеген-мишнэ Шимон Файнштейн нашел Верещагина в бойлерной.
— Вроде бы отопительный сезон уже закончился, — сказал он, вытирая мгновенно вспотевший лоб. — Товарищ, не в силах я вахту держать. Есть еще такая карикатура прошлого столетия — «Верещагин занимается самосожжением».
— Не смешно. — Артем отправил в топку еще одну пачку бумаги, поковырялся кочергой.
— Как ты тут не загнулся… — Файнштейн снова вытер пот. — Я принес тебе ксиву.
— Давай.
— Отчего умер твой унтер? Это действительно несчастный случай?
— Бестактный вопрос, Семен. Я же не спрашиваю, что сделали арабы с твоим старшим братом.
— С-сука, — лицо сеген-мишнэ напряглось. — Держи свою ксиву. Вот авиабилеты.
— Большое спасибо алуф-мишнэ Гальперину.
— Большое на здоровье.
Артем пролистнул свой паспорт, полюбовался двумя туристическими визами — австрийской и израильской. Австрийская выглядела респектабельнее.
Из паспорта выпал маленький прямоугольничек картона. Визитная карточка. Атташе по торгово-финансовым вопросам, посольство Израиля, Вена.
— А это еще что?
— Если у тебя возникнут трудности, — спокойно объяснил Файнштейн. — Появляйся. Тебе помогут.
— Какого рода трудности?
— Ну, скажем, с работой…
Прямоугольничек картона полетел в топку.
Семен вздохнул и достал из нагрудного кармана еще один, точно такой же.
— Картон «кашмир» — очень дорогой материал для растопки, — сказал он. — Это совсем не то, что ты имел в виду. Не вербовка. Тебе действительно помогут с работой, услуга за услугу. Ты сдержал свое слово. И вылетел из-за этого из армии. Должен же старый стервец Рабин компенсировать тебе твои неприятности.
— Работа не в разведке?
— Где скажешь… Совет: как только появишься, сразу скажи, что хочешь в МОССАД. Тебе тут же подыщут что-то другое.
— Ну?
— МОССАД не берет добровольцев.
— А Эли Коган?
— Вот после него и не берет.
Верещагин спрятал визитку в задний карман джинсов. Бросил в топку последнюю пачку листков, пошуровал кочергой, подождал, пока прогорит, потом выгреб золу в ведро.
— Что палили, если не секрет?
— Письма.
— Угу. Знаешь, как на хибре «Сжигаю мосты»? Очень красиво: «Агешер нисраф». Запомни.
— Постараюсь. Окажи мне еще одну услугу, помоги встать и добраться до квартиры.
— Всенепременно. Слушай, я думал, что на сломанную ногу обязательно накладывают гипс…
— Не обязательно. От гипса мышцы теряют тонус.
— Он думает о тонусе… Думай лучше о своем тухисе.
— А что о нем думать… Через три дня я его отсюда увезу “Австрийскими авиалиниями”.
* * *— Я жду, — сказал он. — Как прилетаю, так сразу начинаю ждать.
Самолет компании «Austrian airlines» подрулил к терминалу. По эту сторону стойки таможенного контроля начал скапливаться народ.
— Позвони мне сразу, — попросила Тамара. — Обязательно.
— Конечно.
Мучительно. Сорок минут до отлета, а говорить не о чем.
— Куда ты потом?
— Еще не решил.
Хоть бы поцеловал. Раз в жизни наплевал на свою джентльменскую повадку и не постеснялся на прощанье поцеловать ее — пусть даже на людях.
Аэро-Симфи, ворота миров. Встречи и прощания. Долгие проводы — лишние слезы…
Верещагин оглянулся на табло, высвечивающее время до отлета, скользнул невидящим взглядом по окружающей публике, прижал Тамару к себе и поцеловал в губы — длинно и жадно. У таможенной стойки рейса на Париж зааплодировали.
Тамара смутилась, отступила на шаг назад. Еще секунду они не разнимали рук.
Таможенный контроль. Да, сэр. Проходите, сэр.
Он оглянулся, помахал рукой и исчез в квадратном проеме терминала.
В зоне по ту сторону таможенного контроля на последние крымские тысячи Верещагин купил бутылку “Реми Мартен” с доставкой и заполнил карточку на имя Фаины Абрамовны Файнштейн, посольство Израиля.
Вечером в бахчисарайской квартире зазвонил телефон.
— Артем, ну что? Как ты?
— Прекрасно. Тащиться в город не было сил, я заночевал в отеле аэропорта. Ты смотрела вечерние новости? Ты знаешь, что случилось?
— Нет, — Тамара похолодела, представляя себя что-то бесповоротное…
— Месснер в одиночку без кислорода поднялся на Эверест!
Примечания
1
Стихи М. Щербакова. Конечно, где-то это свинство, и следовало бы мне самой сочинить стихи для Глеба, но лучше я не умею, а хуже — не хочу. У Стругацких Банев тоже сочинил песню Высоцкого, массаракш.
2
Перифраз строчки из Огдена Нэша. “Грех упущения — менее гласный, но зато он самый опасный, что причиняет истинны страдания”.