Я приподнял его замусоленную фуражку и легонько погладил его коричневую лысину: «Ах, ты мой возлюбленный, лысоватый блондинчик!» Он на минуту отстранился от меня, вглядываясь в лицо, а затем разразился хохотом, скорее напоминающим рычание льва. Его смех был таким заразительным, что, когда Фред Кокер вошел в бар и присел к столу, мы никак не могли остановиться.
Фред поправил пенсне и чопорно произнес:
— Мистер Харри, я только что получил послание из Лондона. Ваши клиенты не прибудут.
Мне тут же расхотелось смеяться.
— Что за черт, — сказал я. — Две недели бездействия в самый разгар сезона, и получить только две сотни долларов неустойки. Мистер Кокер, вы просто обязаны найти мне новых клиентов! В моем кармане осталось лишь три сотни из тех, что я получил от Чака. Вы просто обязаны это сделать, — повторил я, а Анджело, взяв свой нож, с силой вогнал его в столешницу. Никто не обратил на него внимания, и он снова сердитым взглядом окинул зал.
— Я постараюсь, — ответил Фред Кокер, — но боюсь, что уже поздно.
— Дайте телеграммы тем, кому вы предварительно отказали, — посоветовал я.
— А кто заплатит за телеграммы? — спросил он с намеком.
— К чертям, я заплачу.
Он кивнул и вышел. Я услышал, как на улице заработал мотор катафалка.
— Не бери в голову, Харри, — сказал Чабби. — Я все равно люблю тебя.
Внезапно Анджело отключился. Он упал вперед, звонко ударившись лбом об стол, Я повернул ему голову, чтобы он не захлебнулся разлитой по столу жидкостью, сложил нож и убрал деньги, на которые уже поглядывали вертевшиеся вокруг девицы. Чабби заказал еще по рюмочке и затянул невнятно какую-то песню из местного репертуара. Я сидел и лихорадочно соображал. Кажется, я опять попал в хорошенькие финансовые тиски. Боже, как я ненавижу деньги, вернее — их отсутствие. Эти две недели решат все: протянем ли я и моя «Балерина» мертвый сезон, или мне придется оставить мои благие намерения, снова взявшись за ночные вояжи. Черт, если уж браться за это, то почему бы не сейчас? Я пущу слух, что Харри на мели и готов на сделку. Приняв решение, я почувствовал, как у меня приятно защекотало нервы. Это особое ощущение, что приходит вместе с опасностью. Две недели без клиентов вовсе не означают безделья и могут быть потрачены с пользой.
Я подхватил песню Чабби, хотя и не уверен, что ту самую, что пел он — во всяком случае, когда я заканчивал припев, Чабби его только начинал. Этот небольшой музыкальный праздник привлек внимание блюстителей порядка. На Сент-Мери таковыми являются Инспектор и четверо его сопровождающих. Кстати, этого более чем достаточно для островка. Не принимая во внимание «половую связь с несовершеннолетними» и семейные потасовки, здесь не было преступности в полном смысле этого слова.
Инспектор Питер Дейли был молодым человеком со светлыми усиками, английским румянцем на гладких щеках и светло-голубыми глазами, так близко посаженными, что это придавало ему сходство с канализационной крысой. Одет он был в форму британской колониальной полиции — фуражка с серебряным значком и блестящим лакированным козырьком, рубашка цвета хаки, накрахмаленная и выглаженная до такой степени, что тихонько потрескивала при ходьбе, кожаный ремень и портупея от Сэма Брауна. В руках у него была обтянутая кожей дубинка. Не считая зеленых погон Сент-Мери, он мог бы быть гордостью британской полиции, но те, кто носил эту форму, пал так же, как и сама империя.
— Мистер Флетчер, — произнес он, слегка склонившись над столиком и поигрывая дубинкой. — Надеюсь, этот вечер обойдется без происшествий, не так ли?
— Сэр, — подсказал я ему.
Инспектор Дейли и я никогда не были друзьями. Я не люблю грубиянов, а также тех, кто, находясь на посту, требующем доверия, увеличивают себе жалованье взятками и вымогательством. В прошлом он выкачал из меня довольно много с трудом добытых денежек, и я считал этот факт непростительным грехом с его стороны.
Его лицо приняло каменное выражение, а на щеках еще сильнее выступил румянец.
— Сэр, — добавил он с явной неохотой.
Верно, пару раз в далеком прошлом мы с Чабби дали волю мальчишескому настроению, радуясь первому крупному улову. Но разве это дает основание инспектору Дейли говорить с нами столь непочтительно? Да и кто он такой? Явился на остров по трехлетнему контракту, который — я это знал от самого президента — не будет продлен.
— Инспектор, прав ли я в своем предположении, что это — общественное место, и ни я, ни мои друзья не нарушаем границ ничьей собственности? — осведомился я.
— Да, вы правы.
— Прав ли я, также, в своем предположении, что исполнение мелодичной и вполне пристойной песни не содержит в себе преступного деяния?
— Верно, но…
— Инспектор, катись к черту, — мило произнес я. На мгновение он задумался, глядя на нас с Чабби. Мы оба крепкие ребята, а в наших глазах он не мог не заметить задиристого блеска. Было ясно его сожаление по поводу того, что с ним нет его команды.
— Я постараюсь не упускать вас из вида, — пообещал он зловеще, и, цепляясь за чувство собственного достоинства, как нищий за лохмотья, покинул нас.
— Чабби, у тебя ангельский голос, — сказал я.
— Харри, я закажу тебе еще рюмочку.
Фред Кокер подоспел как раз вовремя, чтобы опять составить нам компанию. Он пил «лагер» и лимонный сок, отчего моему желудку становилось не по себе.
— Мистер Харри, я нашел вам клиентов.
— Мистер Кокер, я люблю вас!
— И я люблю, — добавил Чабби.
В глубине души я почувствовал легкое разочарование, уже приготовившись к очередному ночному вояжу.
— Когда они прибывают? — спросил я.
— А они уже здесь — ждали меня в моем офисе, когда я вернулся.
— Честно?
— Они знали, что ваша первая группа отменила заказ, и сразу спросили меня о вас. Видимо, они прибыли тем же самолетом, что и почта.
Мои мозги плохо соображали, иначе бы я удивился. Что за странное совпадение — одни отказались, а другие прибыли?!
— Они остановились в Хилтоне.
— Мне забрать их прямо из отеля?
— Нет, они встретят вас на Адмиралтейском причале завтра в десять утра.
Я был благодарен, что клиенты назначили отплытие на столь поздний час. На следующее утро команда «Балерины» состояла из зомби. Анджело стонал, и лицо его темнело всякий раз, когда он наклонялся за мотком веревки или связкой удочек. Чабби потел и источал запах алкоголя, а выражение его лица было просто ужасающим. За все утро он не произнес ни слова. Мне также было не позавидовать. «Балерина» покачивалась у причала, а я стоял перегнувшись через перила мостика. Мои глаза закрывали темные стекла очков «поляроид», и хотя кожа головы напоминала о себе постоянным зудом, я не отваживался снять фуражку, чтобы не потерять целиком весь скальп.
Единственное на острове такси, «ситроен» шестьдесят второго года, проехало по Дрейк-стрит и остановилась у начала пристани, высадив моих новых клиентов. Их было двое, хотя я ожидал троих. Я был точно уверен, что Кокер вел речь о троих.
Они направились вдоль вымощенного камнем причала, идя бок о бок, и я, постепенно выпрямляясь, наблюдал за ними. Я чувствовал, как мое физическое недомогание улетучивалось, сменяясь духом приключений, по спине и рукам пробежали мурашки.
Один из них был высокого роста и шагал хорошо мне знакомой, непринужденной походкой профессионального спортсмена. Он был с непокрытой головой, и его рыжеватые волосы аккуратно прикрывали раннюю лысину, просвечивающую розовым цветом. Он был тонок в талии и, казалось, постоянно находился начеку. Это, пожалуй, единственное слово, которое передает исходившее от него чувство готовности.
Такого можно узнать с первого взгляда. Таковы типы, способом существования которых является насилие. Сплошные мускулы, он был настоящий «боец». Для таких не имеет значения — по какую сторону закона применять свое мастерство. Его появление не предвещало ничего хорошего. Как бы я хотел, чтобы эта барракуда никогда не появлялась в водах Сент-Мери! От таких мыслей у меня появилось неприятное ощущение в желудке. Я перевел взгляд на его спутника. Не могу сказать, что этот был мне так же неприятен — видимо, возраст и внешний вид смягчали впечатление. Было, тем не менее, ясно — нас ждут неприятности. «Ну и дела, Харри,» — сказал я сам себе. — «К похмелью в придачу еще и эта компания.»
Теперь было видно, что командовал старший из них. Он шел на полшага впереди, и тот, что помоложе и повыше, принимал это с почтением. Он был чуть старше меня, лет под сорок. Над пряжкой его крокодилового ремня уже намечалось брюшко, а под подбородком повисли небольшие мешки, но прическа, несомненно, была сделана на лондонской Бонд-стрит. Рубашка фирмы «Салко», а на ногах мягкие туфли от «Гуччи». Какого полета была эта пташка, сомневаться не приходилось. Шагая по пристани, он несколько раз вытер лицо белым носовым платком, и я заметил у него на мизинце небольшой, около двух каратов, бриллиант, вставленный в простое золотое кольцо. Золотыми были и часы на руке — видимо, «Ланвэн Пиаже».