— Ох, ну, я называю стадом всех остальных джанска там, на Центральной Линии, — объяснила Драсни, взмахнув хвостом в направлении юга. — Тех, кто слишком удовлетворен своей жизнью здесь, чтобы отринуть ее и попробовать начать что-то новое. Это и есть стадо. А мы с друзьями удираем из него. — Она легко шлепнула Манту плавником. — И, если уж речь зашла о друзьях, ты уже выбрал женщину, которая будет твоей супругой, когда мы окажемся в новом мире и снова станем Производителями?
— Не глупи, — серьезным тоном сказал Манта. — Ты же знаешь, ты — единственная женщина, к которой я могу испытывать чувство любви.
— Конечно, — ответила она, тоже посерьезнев. — Знаю. Но ты должен думать о новом мире. Не можем же только мы с Пранло обеспечить его заселение. — Она хлестнула хвостом. — Кроме того, боюсь, многие женщины будут назойливо домогаться тебя, когда снова смогут резвиться и играть. Не хотелось бы мне, чтобы у них создалось впечатление, будто я стою между тобой и ними.
Манта улыбнулся.
— Вообще есть несколько, которые мне приглянулись. Хотя, по-моему, Белтренини воображает, будто имеет право стоять первой в этом списке.
— И что? Она права?
— Не знаю, — задумчиво сказал Манта. — После того как мы с ней столько времени проплавали вместе в северных регионах, я воспринимаю ее скорее как мать.
Драсни фыркнула.
— Ерунда. Поверь, как только она снова станет Производительницей, ты и думать забудешь об этом.
— Наверно, — пробормотал Манта. — Ты уверена, что вспомнишь — каково это, быть Производительницей?
— Эй! — с притворной досадой Драсни шлепнула его плавником. — На случай, если ты забыл, мне в точности столько же лет, сколько и тебе.
— Чепуха, — самодовольно возразил Манта. — Ты на целый день старше.
— А вот и нет. Самое большее на полдня.
Манта улыбнулся.
— Знаешь, мне кажется, что вы с Белтренини подружитесь. Хотя к чему это приведет, даже страшно подумать.
— Надеюсь, — сказала Драсни. — Она мне нравится. И, думаю, она будет тебе очень хорошей супругой.
— Ну да, она ведь из числа тех, кого ты назвала назойливыми.
— К ней это не относится, — твердо заявила Драсни. — И тут возникает один вопрос.
— Какой?
Она шлепнула хвостом.
— Могут быть четыре мушкета?
Манта улыбнулся.
— Естественно.
— Вот и отлично. Тогда я готова. Как эта фраза звучит? Туда, на Глубину… как дальше?
— Туда, на Глубину, эй-хо!
— Правильно. Туда, на Глубину Манты. Эй-хо!
Взмахнув плавниками, она устремилась вперед. Манта с улыбкой поплыл следом. Воспоминания прошлого нахлынули на него.
И все же, глядя на Драсни, он понимал, что наибольшие удовлетворенность и радость исходят из настоящего, не из прошлого.
Будущее и в самом деле обещало грандиозное приключение. Всем им.
Да, действительно. Глубина Манты, эй-хо!
— Магнитные колебания становятся сильнее, — официальным тоном доложила молодая женщина, глядя на показания приборов. — Наверно, мы уже близко, капитан.
— Подтверждаю прием, — с не меньшей серьезностью ответил человек в командирском кресле.
Он был старше женщины и, без сомнения, прошел прекрасное обучение. И все же, на взгляд Фарадея, он был еще слишком молод, чтобы возглавить первую экспедицию человечества к звездам.
Но, с другой стороны, с позиции Фарадея все, находящиеся на борту «Матвея Рейми», выглядели слишком молодо.
Почти все.
— Не правда ли, они быстро осваивают науку наводить лоск? — спросил сидящий рядом с ним человек; сервомеханизм его противоперегрузочного костюма зажужжал, когда он покачал головой. — Меня всегда волнует, не являются ли все эти хорошо отточенные формальности способом затушевать фундаментальную некомпетентность.
— Поосторожнее, арбитр Гессе, — предостерег его Фарадей. — Вы слишком молоды для подобных циничных высказываний.
Гессе фыркнул.
— Может, для вас я и впрямь слишком молод, — возразил он. — А для всех остальных на борту мы с вами два главных старых брюзги. И вы прекрасно понимаете это.
— Я вполне мог оказаться тут единственным главным старым брюзгой, — напомнил ему Фарадей. — Никто силком не тащил вас с нами. Оставались бы на Земле, со всей своей властью, славой и комфортом, и были бы счастливы.
— У вас очень извращенное представление о счастье, если вы воображаете, что оно сводится к тому, чтобы заседать в Совете Пятисот и обсуждать распределение ассигнований, — сухо ответил Гессе. — Кроме того, происходящее сейчас — это всего лишь завершающий акт проекта «Подкидыш». Как я мог остаться в стороне? Вы бы разве смогли?
— Чушь, — сказал Фарадей. — Я здесь исключительно по той причине, что Совет Пятисот испытывает дискомфорт, когда я рядом. Что могло быть лучше? Неугомонность и амбиции гонят человечество все дальше и дальше. Куда еще прикажете отправлять нарушителей спокойствия?
— Вы что, вправду считаете себя нарушителем спокойствия?
— Совершенно определенно я политически неудобная фигура, — ответил Фарадей. — Знаете, все эти старые герои, которые не желают уходить со сцены. — Он оглядел диспетчерскую. — К счастью, большинство относящихся к этой категории людей склонны к своего рода «авантюризму».
— Если у нас все получится, — пробормотал Гессе, — Совет Пятисот пошлет целую серию таких кораблей. До всех оппозиционеров дойдет очередь.
Фарадей кивнул. Да, если все получится. Однако никто на Земле не сможет уверенно сказать, получится у них или нет. Они увидят лишь, как «Рейми» и колонисты джанска во главе с Мантой исчезнут в Глубине. Они не узнают, добрался ли корабль до другого газового гиганта, к которому ведёт эта необычная Глубина. Не узнают они и того, хватило ли у «Рейми» мощности преодолеть гравитацию планеты и вырваться в другую, далекую Солнечную систему.
И конечно, они не узнают, окажется ли в этой системе планета, которая может стать новым домом для трех тысяч колонистов, теснящихся на борту «Рейми».
Но, с другой стороны, и им, летящим в неизвестность, не дано знать, чем все кончится. Каждый из них — просто искатель приключений, считал Фарадей. Игрок, готовый поставить на карту все.
Он рассеянно поглаживал кончиками пальцев свое миртовое кольцо. Если уж речь зашла о склонности к азартным играм…
— Знаете, Альбрехт, есть один вопрос, который у меня никогда не хватало мужества вам задать, — сказал он. — И сейчас я решаюсь сделать это просто на случай… ну, если у нас ничего не получится.
— Спрашивайте.
— Вы, безусловно, помните, как, желая устранить меня от вмешательства в свои планы касательно «Подкидыша», Лайдоф отослала вас ко мне подписать тот предательский документ, — сказал Фарадей.
— Конечно. Будто это было вчера. — Гессе улыбнулся. — Разве можно забыть выражение ее лица, когда она увидела вместо вашей подписи «Карп Чарли»?
— Да уж, — сказал Фарадей. — Значит, вопрос такой. Вы неотлучно сопровождали меня от моей комнаты до Зоны Контакта, и бумага была при вас. И все время, пока мы рубились из-за Манты и остальных джанска, она спокойно лежала у вас в кармане. — Он вопросительно вскинул брови. — Признайтесь как на духу. Неужели вам не пришло в голову потихоньку вытащить ее и взглянуть на мою подпись?
Гессе изобразил на лице выражение абсолютной невинности.
— Генерал Фарадей, вы меня удивляете, — с упреком сказал он. — В то время я находился полностью в подчинении у арбитра Лайдоф и по закону был вынужден поддерживать ее во всем. Если бы я знал, что под ней вот-вот зашатается земля, не кажется ли вам, что я вмешался бы и предостерег ее? — Он взмахнул рукой. — В смысле, пусть даже на волоске висели бы и ваше будущее, и судьба джанска, мои правовые обязательства были предельно ясны.
— Конечно, — пробормотал Фарадей. — Извините за вопрос.
— Ничего. Пойду-ка я в столовую, выпью чашку чая. Вопреки оптимизму лейтенанта Сейби, думаю, у нас еще есть время, прежде чем мы уйдем в Глубину. Не хотите присоединиться ко мне?
— Прямо сейчас нет, — ответил Фарадей. — Я, пожалуй, немного вздремну.
Послышалось далекое потрескивание швов.
— Будьте моим гостем. — Гессе бросил подозрительный взгляд на потолок. — Должен признаться, это выше моего понимания — как можно спать, зная, что за бортом.
— Это дело привычки, — сказал Фарадей. — Я ведь уже бывал здесь, знаете ли.
Сервомеханизм зажужжал, когда Гессе встал.
— Ладно. Увидимся позже. Приятных снов.
— Спасибо. А вам приятного чаепития.
Гессе вразвалку зашагал к двери и вышел. Фарадей перевел взгляд на дисплеи. Это было впечатляющее зрелище — сверкающая вереница сотен Мудрых джанска, плывущих впереди.
Он знал: у них все получится. Должно получиться. Столько охваченных страстным стремлением игроков не могут проиграть.