Ознакомительный фрагмент
Я закинул на арбу узел со своим барахлом и сказал вознице.
— Подвинься.
Сел рядом с ним, примостив на всякий случай сагайдак так, чтобы был под рукой. В нос ударил запах волов. От коров пахнет молоком, а от волов — работой, потом.
— Поехали, — сказал я крестьянину. — Или собираешься заночевать здесь?!
— Нет, — смутившись, ответил он и хлестнул прутом правого, дальнего от меня вола.
На месте крестьянина я тоже почувствовал бы себя не в своей тарелке, увидев вышедшего из леса вооруженного типа. В эту эпоху в глухом месте могут грохнуть за просто так, а за пару волов — и подавно.
— Какой сейчас год? — поинтересовался я.
— Не знаю, — ответил крестьянин. — У попа надо спросить.
Действительно, нашел у кого спрашивать! Какая разница крестьянину, какой номер имеет год?! Для него годы делятся на урожайные и недород, мирные и военные, хорошие и плохие.
— Кто сейчас царь Болгарии? — задал я вопрос полегче.
— Тодор Светослав, — ответил возница.
— Сын Ивана Асеня? — спросил я, все еще на что-то надеясь.
— Нет, Георгия Тертера, — сообщил он. — Иван Асень лет двадцать назад правил, да и то около года. Говорят, сейчас у ромеев живет.
Так мало мог править только сын или внук того Ивана Асеня, которого знал я. Значит, я далеко от своего княжества не только по расстоянию, но и по времени.
— А кто у ромеев императором? — спросил я.
— Андроник Палеолог, — ответил возница.
Этого имени я тоже не знал. Что ж, придется опять начинать сначала.
— В какой город едешь? — поинтересовался я, чтобы знать, откуда буду стартовать.
— Как в какой?! — удивился он. — В Варну.
В шестом веке Варна называлась Одессой. В украинской Одессе началась моя морская карьера. Довольно успешная. Будем надеяться, что и в болгарской выберу правильный путь. Еще не знал, какой, но в князья больше не хотел. Надоело мне решать чужие проблемы. Буду отвечать только за себя и близких мне людей.
2
Первый раз в порту Варна я побывал еще при советской власти. В то время говорили: «Курица — не птица, Болгария — не заграница». В нее пускали по паспорту моряка, но визу — так тогда называли разрешение на выезд за рубеж — не надо было открывать. Иначе бы я при коммуняках и в Болгарии не побывал. Болгары жили в коммунистической антисистеме немного лучше, чем «совки». У них были магазины, где за валюту можно было купить то, что больше нигде не продавалось. Русские рубли валютой не считались. Их обменивали по курсу восемьдесят семь левов за сто рублей. В СССР за сто левов давали восемьдесят семь рублей. Такие вот были хитрые курсы. Мы покупали в Одессе американские доллары, немецкие марки, английские фунты стерлинги, итальянские лиры у стюардесс с пассажирских судов, которые в круизах с иностранными туристами имели чаевые, причем столько, что зарабатывали бы больше капитана, если бы не отстегивали ему. За эту валюту я купил в Варне десять пар джинсов, которые потом перепродал в Одессе. Прибыль составляла четыреста-пятьсот процентов. То есть я наварил почти столько же, сколько получал вторым помощником капитана за год. Так что с портом Варна у меня были приятные ассоциации.
Сейчас это небольшой город, окруженный рвом шириной метров десять и каменными стенами высотой метров пять и с круглыми башнями метра на два-три выше. С востока к стенам примыкало большое озеро, делавшее его почти неприступным с той стороны. Из-за стен выглядывали купола церквей. Было их много. Уверен, что некоторые построил мой приятель Иван Асень. Не своими руками, конечно, а на отнятые у варненцев деньги.
Поскольку с оружием в город не пускают, я, поблагодарив, покинул моего возницу возле постоялого двора, показавшегося мне достаточно чистым, ухоженным. В каменной стене высотой метра три были широкие деревянные ворота, открытые внутрь. Этот постоялый двор ничем не отличался от многих, виденных мной на территориях, когда-то подвластных римлянам. Разве что второй этаж был деревянным, в отличие от первого, каменного. В правой части двора, выложенного каменными плитами, находился колодец с деревянным барабаном большого диаметра, на который была намотана железная цепь с деревянным ведром на конце. Вертелся барабан с помощью деревянного колеса с восемью спицами, прикрепленного к той его стороне, что ближе к полке, на которой стояло ведро литров на пятнадцать, если не больше. От колодца шел наклонный желоб к широкому и длинному корыту, выдолбленному из ствола дуба. Ближний край потемневшего от времени дерева был обгрызен. Конюшня занимала почти весь первый этаж правого крыла дома. В углу возле ворот за загородкой лаяли три собаки, довольно крупные и лохматые, с обвисшими большими ушами. Определить их породу я не сумел. Скорее всего, дворняга болгарская крупная. Над конюшней был крытый черепицей сеновал без передней стены, вместо которой несколько горизонтальных жердей. Прошлогоднего сена в нем почти не осталось, а время нового еще не подошло. В левом крыле на первом этаже находились пять закрытых на большие висячие замки помещений — кладовые для товаров. В центральном слева — еще две кладовые, а дальше — кухня и что-то типа трактира. На втором этаже вдоль левого и центрального крыльев шла деревянная галерея, поддерживаемая толстыми дубовыми столбами. К ней вела лестница, начало которой располагалось рядом с входом в трактир. Наверху находились жилые комнаты, двери которых были закрыты на висячие замки поменьше, чем на дверях кладовых. Рядом с каждой дверью в стене была горизонтальная щель длиной сантиметров тридцать и шириной пятнадцать, закрытая деревяшкой изнутри.
В трактире был полумрак. Свет попадал только через открытую дверь. В зале всего два длинных стола, темных и отшлифованных локтями, и по две узкие лавки возле каждого. Стойка отсутствовала. В дальнем углу находилась открытая печь, напоминающая камин, возле которой к стене были прибиты полки, заполненные глиняной и деревянной посудой. Возле печки возилась женщина лет сорока в светлом платке, длинной светлой рубахе и темном переднике. Лицо у нее было затюканное, скорбное. Женщина перебирала угли в топке, отгребая к краю недогоревшие.
— Где хозяин? — спросил я, остановившись у порога.
Женщина вздрогнула испуганно. На меня смотрела долго и с таким видом, словно пыталась вспомнить, где раньше видела.
Так и не вспомнив, позвала высоким и красивым, певческим голосом:
— Никола!
Хозяин был крепким мужчиной с темными курчавыми густыми волосами, которые росли по всему телу. Из-за них руки, выглядывавшие из коротких рукавов светлой рубахи, казались выпачканными сажей. Широкая борода лопатой придавала ему степенность и суровость. Взгляд из-под густых широких бровей был бесцеремонен и недоброжелателен. Оставалось непонятным, как с таким взглядом Никола до сих пор не разорился. В его бизнесе отсутствие улыбки — знак профессиональной непригодности.
Хозяин поздоровался со мной и спросил таким тоном, будто к нему заглянул нищий за милостыней:
— Что надо?
— Комнату хочу снять с надежным замком, — ответил я.
— У меня других не бывает, — сообщил он.
Я сразу поверил. У этого человека ничего не может быть ненадежным, даже прогноз погоды.
— Надолго? — продолжил Никола допрос.
— Не знаю. День-два, может, больше, — сказал я.
— Чем платить будешь? — спросил он.
— Деньгами, — улыбнувшись, ответил я. — А чем еще здесь платят?
— Деньги бывают разные, — произнес он. — Если татарскими, не возьму.
Какие сейчас деньги называются татарскими — я понятия не имел, но учту, что репутация у них неважная.
— Татарских у меня нет, — сообщил я. — Могу заплатить ромейскими или венецианскими.
— Лучше венецианскими, — подобревшим голосом сказал хозяин постоялого двора. — Денарий в день без стола, а еще за один три раза покормлю.
— Давай пока без стола, а дальше посмотрим, — сказал я, достал, показав и другие монеты, из висевшего на ремне кошеля серебряный венецианский денарий, который раньше называли пикколо, и щелчком большого пальца заставил его завертеться и полететь вверх и в сторону Николы.
Хозяин ловко поймал монету, мельком глянул на нее и сразу передал женщине, которая спрятала денарий под передник. Никола вышел со мной во двор. С интересом посмотрел на узел с вещами, перевел взгляд на меня.
— Наемник? — спросил он, неотрывно глядя в глаза.
Его глаза прятались под густыми черными бровями, из-за чего складывалось впечатление, что в них нет радужных оболочек, только расширенные зрачки.
— Сейчас никто, — ответил я. — Ищу, чем заняться.
— А где твой конь? — поинтересовался Никола.
— Убили, — ответил я. — Хочу нового купить. Где тут у вас продают лошадей?
— Завтра ярмарка будет на лугу у южной стороны города. Если там не найдешь нужного, скажи мне, поспрашиваю людей, — ответил хозяин. — За коня полденария в день. Днем будет стоять в конюшне, а ночью на пастбище под охраной, — сообщил он и посмотрел так, будто ждал обвинений в завышении цены.