Рустам Панченко - Инвалид. Том первый. Страница 2

Она не просто полезла. На кустарник никто не обратил даже малейшего внимания. Почему говорю о ней во множественном числе? Так за ней же пристроилась подмога в количестве половины их женского батальона! И их глаза пылали праведным гневом. Или это они светились от принятого ранее алкоголя? Да какая тогда была разница? Само страшное, что именно тогда я понял, насколько неправильно рассчитал свои шансы на победу. Ох уж эта бабья солидарность! Лавируя между девушками, деревьями, кустами, в которые, получше осмотревшись, решил и сам не лезть и остальными препятствиями, постарался спасти свою бедную тушку. И это практически удалось. Вертеться пришлось подобно хорошо натренированному вьюну. Ребята же, вместо того, чтобы оказать товарищу посильную помощь, просто сидели и ржали как кони. Но, я справился! Практически.

И вот, когда в спасении не было ни единого сомнения появилась Она. Что это была за тварь, никто, даже профессора, мучившие меня в последствии, не смогли сказать с полной уверенностью. Одно знаю точно — это была змея. В этом уверен абсолютно, как говориться, на все сто процентов. Она была серой, и какой-то матовой, хотя девчонки, увидевшие, как та прыгнула на мою руку из небольшого пятачка земли между деревом и кустом, в один голос утверждают, что гадина была светло-зеленого цвета. Вот только… я же видел ее своими глазами, а им с перепугу и не такое могло померещиться.

Сказать, что тогда перепугался до потери пульса будет в корне неправильно. Как ни парадоксально это звучит, но я был спокоен, как удав. И был не только спокоен. Вероятно, это все-таки неправильное описание ступора. Вот так стоял и смотрел, как она обвивает левую руку, которой рефлекторно заградился от прыгнувшего в мою сторону хищника. Чувствовал, как сжимается кольцами ее тело и немеет попавшая в неприятности конечность. Видел, как змея внимательно посмотрела в мои глаза, нагло ухмыльнулась, а потом вонзила свои зубы в начавшую терять чувствительность конечность. А потом… потом я просто отключился.

Когда пришел в себя, то сразу же сообразил — что-то здесь не так. Во-первых, жрать хотелось так сильно, что просто нет слов. Если бы не знал, что из-за стола, вернее накрытой поляны, наша компания поднялась буквально полчаса назад, то сказал бы, что не ел минимум неделю. Выражение, «кишки марш играют», подходило довольно точно. Они действительно не желали молчать, и довольно громко бурчали.

Во-вторых, подомной находилась относительно мягкая кровать, а не твердая земля. Следовательно, напрашивается вывод, что я не в лесу. В этом уверен абслютно, потому что там, насколько мне известно, с мебелью проблемы. Еще было непривычно то, что мое тело было привязано к этому ложу широкими ремнями, ощущавшимися даже через одежду, которая, к слову тоже была. Несколько неприятное ощущение создавали те штуки, что были прицеплены к рукам. Что это было не знаю, но такое впечатление, что они висят на пластыре. Притом висят давно и коже это не нравиться.

А вот почему не говорю о том, что же там такого прицепили, так это — в-третьих. Даже с открытыми глазами я ничего не вижу. Все просто расплывается. Глаза заливают слезы и их режет от сильно яркого света. Впечатление такое, будто бы в них насыпали песка и основательно втерли его в глазные яблоки.

Когда попытался подать голос, то снова получился облом. Из горла вырывалось только тихое сипение. Даже страшно подумать, что это может означать? А еще очень сильно захотелось пить.

Какое-то время вокруг ничего не происходило. Это если не считать водопад поступающих ощущений. В плюсе было только то, что зрение хоть и медленно, но налаживалось. В смысле, прояснялось.

То, что происходило дальше, могу описать как шок. К такому я был не готов. Совсем не готов.

В жизни может быть разное, говорили родители. Ничего невозможного не бывает — заявляли они. Но, поверить в то, что я нахожусь в психиатрической лечебнице № 18 просто не смог. Вот скажите, за что в это довольно специфическое заведение нужно переводить пациента, которого укусила какая-то там змея? Нет, я конечно догадываюсь, что ее яд может подействовать на нервную систему, но не настолько же! Этого я не понимал, пока один из докторов, наблюдающих за мной, не соблаговолил открыть сию тайну. Извинтите, что перехожу на высокопарный слог. Это чтобы не начинать выражаться нелитературными словами.

Оказалось, что в состоянии овоща я пробыл несколько месяцев! Если точнее — то три с небольшим. И в это время я, то приходил в себя, то начинал вести себя совсем неадекватно. И если укус практически зажил, то с нервной системой, а по-простому с головой, было что-то не то. К слову, посмеиваясь о чем-то своем, медицинском, доктор поведал, что это уже наш пятый! разговор на данную тему. Вот после этого меня конкретно пробрало. Понимания происходящего не было никакого. Мало того, в голове начали зарождаться мысли, которые тяжело назвать позитивными. Больше они смахивали на похоронные. Так еще и понимание того, что нахожусь сейчас не где-то в «нормальной» больнице, а в психушке вообще убивало наповал.

В действительности же все оказалось совсем не так, как представлял. Можно даже облегченно вздохнуть, что меня не упрятали, а устроили в это медицинское учреждение. Представьте себе, в эту больницу мое бессознательное тело устроили мало того, что по блату, так еще и за большие деньги! Как вам такой расклад? Оказалось, что Сергей Петрович, которого на тот момент еще не совсем четко видел, но довольно неплохо слышал, является очень известным специалистом в узких кругах. И, тогда еще живой отец, устроил меня в эту частную клинику. Он приложил очень большие усилия, дабы его единственный отпрыск, опора и надежда, выжил.

Об этом мне рассказала мама. Немного позже, когда приходила проведать невезучего парня.

Смотреть на ее осунувшееся и постаревшее лицо было просто страшно. А ведь ей тогда не было и сорока! Сидя возле моей кровати, она больше плакала, чем говорила. Ее поведение сильно бесило, а не поддерживало. А выпытать, что происходит, и почему она плачет, тогда не смог. Оказалось, пока меня пичкали всякой химией произошло самое страшное событие, к которому я оказался совсем не готов. Но, об этом немного дальше.

То, что доктор делал со мной, иначе как экспериментами над живыми организмами назвать нельзя. 6 меня закачали такое количество химии, что можно смело говорить — я выжил, не взирая на усилия врачей.

Да, были у меня очень сильные подозрения в том, что надо мной проводят какие-то не совсем законные, или совсем незаконные эксперименты. Больно уж шифровался господин-доктор. Понимая, что даже за свои кровные меня могут прикрыть на всю оставшуюся жизнь, постарался вести себя как «нормальный» подросток. И вот это было самым странным. Вы многих моих одногодок знаете, которые стараются прикидываться детьми? Звучит бредово? Вот и меня смутило такое несоответствие в мышлении. Видимо, желание выжить подключило какие-то скрытые резервы организма.

Понимания того, что же со мной происходит — не было. Вот только появилось несколько неправильностей. Такого просто не могло быть. Уже теперь, со стороны прожитых лет и наблюдений за окружающими меня людьми могу сказать, что как-то одномоментно быстро повзрослел. А это явно неправильно.

Мало того, у меня завелась паранойя. А это уже совсем ни в какие рамки не лезло. Органы контакта с окружающей действительностью тоже претерпели хоть и незначительные, но преобразования. Радовало то, что они были в лучшую сторону. Все такие я стал лучше видеть, слышать и обонять. Правда, последнее не совсем радовало. Ведь пока пребывал в клинике, оно приносило больше проблем, чем бонусов. Вы даже не представляете себе, как и чем пахнет в психушке.

Так вот, возвращаясь к паранойе, могу сказать, что она меня буквально вытащила из этого милого заведения. Как только заметил первое несоответствие, заключающееся в том, что во мне начались какие-то «несанкционированные» изменения, решил об этом молчать. Причем делать это было нужно с умным лицом. Ведь когда тебе задает вопросы специалист по человеческой психологии — врать не получиться. Это тут же смогут заметить и сделать соответствующие выводы. Следовательно, нужно было говорить правду.

Вот только засада состояла в том, что, когда тебе задают однозначно провокационный вопрос, сделать это очень тяжело. К примеру, вас спрашивают, а не изменилось ли ваше зрение? И что сказать? Что я стал видеть чуть ли не в темноте? Ой, не хочу даже представлять, что со мной сделают после этого. Ведь не зря же они об этом спрашивают? Как бы не разобрали на запчасти.

Так выкручиваться, как тогда, мне в жизни не приходилось. Вот и отвечал, что по сравнению с тем, как пришел в себя, то зрение увеличилось на сто процентов. А если смотреть с сегодняшнего утра, то вроде бы ничего необычного и не происходит. И ведь все — правда. Все необычное происходило ночью, а не с утра. И так далее, в том же духе.