Был уже вечер. Андрей сидел на подоконнике, прижимаясь лбом к противно-тёплому стеклопластику. Он пил такое же противно-тёплое вино и смотрел на сверкающие далеко внизу огни Западного региона. И всё-таки, зачем я это затеял? Я ведь ничего, кроме сложностей, от творчества своего не получу. Ни славы, ни денег, ни какого-то признания. Семья меня конечно же поймёт, и даже может быть в своей повести я смогу сказать Вики, как сильно я её люблю, и как хочу, чтобы она вернулась, вернулась, чтобы снова быть моей женой. И что я готов начать всё сначала, и принимать её такой, какая она есть, не выдумывая себе каких-то идеалов. Со временем, если мне удастся этот мой литературный эксперимент, я может даже начну писать что-то нейтральное под своим именем. Но всё это второстепенно. Главное – не это.
Я просто очень хочу сказать всем тем разумным, которых мы может быть никогда и не встретим, что есть надежда. Что мир дураков не победит, пока мы живы. И пока живы они сами. Что не нужно отчаиваться, и считать будто в мире остались только грязь, подлость, ненависть, кровь и дерьмо. Это не правда. В мире по-прежнему существуют разум, любовь и творчество. Что нужно просто в это верить, и жить в соответствии с этой верой. И делать так, чтобы благодаря каждому из них, мир дураков всё-таки отступал, шаг за шагом, пока не закончатся тёмные века.
Андрей вдруг вспомнил про то, как ему снился тот человек из прошлого века. Как бы я хотел, сказал себе Андрей, чтобы можно было пусть и не мне самому, но хотя бы моей повести, попасть в то время, когда семьи только начинали свой путь. И чтобы её прочли те мои далёкие биологические предки. И не только они. Чтобы тогда ушли от мира дураков не десяток людей, а больше, много больше. Чтобы сейчас нас было не пара сотен, а тысячи. Я бы мог тогда увидеть сам, как закончатся тёмные века, и знать, что они больше не вернутся.
Андрей слез с подоконника, сел в кресло, потянулся, закрыл глаза, и сказал помощнику:
- Пиши. Глава первая. «В 19-10 помощник напомнил о встрече с автором…»