Она помолчала, успокаиваясь, а потом бесцветным, враз изнемогшим от невидимой тяжести голосом добавила:
– В конце концов, Коля, нам уже за сорок. Пятнадцать… нет, почти семнадцать лет мы бьемся за свое право иметь детей, вопреки всем этим дурацким генетическим и физиологическим законам… И осталось нам не так-то много попыток. Ну, две, от силы – три, не больше… Я не хочу иметь грудного ребенка, когда буду уже старухой!..И потом – наука ведь не стоит на месте. Кто знает, может быть, через год, ну пусть через пять или десять лет, клонаторы сумеют не только воспроизводить людей, но и добиваться того, что они будут здоровыми?
Мужчина закусил губу так, что из нее брызнула кровь.
– Нет, – решительно сказал он. – Я не дам тебе, Лена, больше мучать нашего… наших малышей! Я не хочу этого, понятно?!.. Не хо-чу!
– Эх ты-ы, – протянула жена. – Слюнтяй – вот ты кто! Слабак! А я-то думала, что ты – мужчина!.. Ну и пожалуйста – можешь убираться на все четыре стороны! Я и без тебя доведу дело до конца! Ты сам знаешь, что по закону достаточно согласия одного из родителей…
Она резко встала и, подойдя к окну, застыла спиной к нему, не отводя взгляда от двора, где играли дети. Много детей. Того же возраста, которого успел достичь Клим Николаевич Федоров. И младше. И старше…
Николаю нестерпимо захотелось ударить ее, но вместо этого он вдруг помимо своей воли шагнул и обнял ее сзади, прижав к себе. Елена не сопротивлялась.
– Ты что – уже записалась в Центр? – хрипло спросил он немного погодя.
– Еще два месяца тому назад… зимой, – откликнулась она. Мышцы его непроизвольно напряглись, и, высвободившись из его объятий, она развернулась к нему лицом: – И не смотри на меня так, ты же сам знаешь, какие там очереди… А нам каждый лишний день дoрог.
Он кивнул. Разумеется, она была права. А он… Может быть, действительно надо относиться ко всему этому проще? В конце концов, рационализм не так уж плох…
Может быть, действительно хоть следующая попытка принесет успех?
Господи, если ты существуешь, сделай так, чтобы боль и мучения наших мальчиков не оказались напрасными! Мы-то сами – ладно, пусть многократно повторяющееся горе будет нам наказанием за упрямство. Но ты, Господи, ты обязан сделать так, чтобы мы победили!..
В принципе, даже по законам вероятности наши шансы на удачу возрастают с каждым разом.
Проклятье, о чем я? Разве можно устраивать из жизни и смерти своего ребенка рулетку?
А самое скверное – что дороги обратно нет.
Надежда – единственное, что нас с Леной спасает. Иначе мы бы давно сошли с ума от череды детских смертей. Их было уже четыре – и все они были такими разными. А от этого еще больнее…
– Только нам опять придется переехать, – проронил он, очнувшись от пугающих мыслей. И понял, что этими словами выкидывает белый флаг капитуляции. – Возможно, даже в другой город, где нас никто не будет знать…
– И не только переехать, – сказала жена. – Придется учесть еще кое-какие ошибки, которые мы допускали раньше…
– Да-да, – торопливо согласился он. – Например, тебе придется избавиться от фотографий, а не просто держать их под замком… Иначе ребенок все равно до них когда-нибудь доберется.
– А тебе, Коля, – подхватила она, – не следует больше дарить ребенку диктофон в таком раннем возрасте…
Он вздохнул.
Он кивнул, соглашаясь.
Он опять обнял жену.
Диктофон был все еще зажат у него в кулаке. И, сам не зная зачем, он вслепую нажал первую попавшуюся кнопку.
Лента зашелестела, перематываясь, а потом в крошечном динамике щелкнуло, и раздался смешной до слез голосок:
"И мама услышит,
И мама плидет,
И мама меня неплеменно найдет…"
Жена вздрогнула, словно ее ударили в спину.
Он тут же нажал кнопку, и диктофон умолк.
– Извини, – сказал он жене. – Я нечаянно…
И криво улыбнулся.
Всё правильно.
Им повезет. На этот раз – обязательно повезет.
Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети.