Произвожу в уме расчет времени, и оказывается у меня до ближайшего пункта программы – автокатастрофы – лишних полчаса. Неплохо. Ноги гудят от усталости: с утра мотаюсь по жаре, по пыльным улицам, от одного события к другому. И глаза устали от постоянного напряжения. А в кафе уютно, прохладно, от стойки бара слышится приглушенная визгливая музыка – кажется, они называют ее джазом. Или роком? Не помню уже… Не хочется опять окунаться в липкую жару, пыль и смог города. Но придется. Боковым зрением вижу, что на меня неодобрительно косится бармен: сидят, мол, тут всякие, ничего не едят, не пьют, место только просиживают зря. Пора перестать мозолить ему глаза – на всякий случай…
Опять иду по размякшему от жары до тестообразного состояния асфальту.
На перекрестке – панорамный взгляд вокруг.
Эпоха перестройки, как у нас ее называют. Здесь, впрочем, тоже. Вон – огромные буквы по всему козырьку крыши здания, почти в квартал длиной: "Перестройка. Демократия. Ускорение". Да-а-а. Буквы с подсветкой, огромные, в человеческий рост, но уже грязные, и одно "Е" куда-то делось… Лучше бы этот материал на что-нибудь полезное пустили.
В который раз обращаю внимание на то, как плохо тут живут люди. На многих – старая, обветшалая одежда, грязная, заношенная до плачевного состояния обувь. На старушек вообще больно смотреть, как они ковыляют, влача потертые матерчатые «авоськи» с одиноким пакетом скверного кефира и половинкой черствого батона. И мусор, мусор кругом – боже мой, в какой грязи и в каком убожестве они прозябают!..
Я сворачиваю с улицы под длинную арку, но, дойдя до ее середины, раскаиваюсь, что решил сократить путь. Экстремальная ситуация пятой категории.
В полусумраке арки, за мусорными баками у самой стены, происходит какая-то аномальная возня. Стараюсь туда не смотреть, но все равно вижу, как двое здоровенных и расхлюстанных детин, прижав к стене женщину средних лет, пытаются вырвать из ее рук сумочку и одновременно зажать ей ладонью рот. "Добром прошу, отдай, сука, а то зашибем!" – рычит один из грабителей, но женщина вырывается и начинает отчаянно кричать сквозь слезы: "Помогите! Помогите! Господи!.. Отпустите меня, сволочи!"
Один из детин, услышав мои шаги, поворачивает ко мне свою потную, мерзкую физиономию и сипит: "Давай, падла, вали отседа по-быстрому!" И женщина, с надеждой и со слезами, из-за спины: "Помогите, мужчина! Ведь грабят средь бела дня!"
Я здоровый и сильный. Я прошел курс спецподготовки и мог бы шутя справиться с этими двумя орангутангами. Но я – Наблюдатель, и не имею права вносить правку в историю. Даже если бы эту женщину четвертовали сейчас у меня на глазах. Иначе… Через много-много лет это может так аукнуться человечеству!.. Вот почему Наблюдатель должен ни во что не вмешиваться. И я лишь ускоряю шаг и удаляюсь от арки, не оборачиваясь.
Сзади слышатся громкие рыдания, топот бегущих ног, женщина опять истошно кричит, но уже по-другому: "Ограбили! Ограбили! На помощь! Держите их!" Я перехожу быстрым шагом двор, и вскоре нахожусь уже далеко от этого злополучного места.
У меня глухо колотится кровь в висках, внутри что-то натягивается и мелко дрожит, а руки невольно сжимаются в кулаки. Прикрыв глаза, проборматываю пару формул аутотренинга, усвоенных еще на курсах морально-психологической закалки, и спокойствие постепенно возвращается ко мне.
И тут мне вновь чудится, что кто-то любуется моей, ничем не примечательной, спиной. И опять – никого подозрительного сзади. Позади меня молодая мамаша везет в открытой коляске спящего пухлого малыша, по младости лет неопределенного пола. У мебельного грузчики, матерясь, разгружают стулья с фургона. Сидя на скамеечке в сквере, греется на солнце старик с клюкой и в зимних валенках. И все.
Нервы, говорю я себе наконец и отправляюсь своей дорогой. Однако, чем больше я размышляю на эту тему, тем все больше мне это не нравится. Ладно, допустим, интуиция может меня подводить, но как быть с фактами? Суди сам: что-то слишком много у тебя в этот раз непредвиденных экстремальных ситуаций. Такое, правда, и раньше случалось, но сейчас будто кто-то специально подстраивает щекочущие нервы эпизоды. Прокрути-ка еще раз в памяти весь Выход, Оракул, с самого начала…
Три дня – ничего. Потом у тебя на глазах в мужском туалете кинотеатра два великовозрастных верзилы выворачивают карманы у десятилетнего мальчишки, вытрясая на грязный, заплеванный кафель сэкономленную за неделю на школьных завтраках мелочь. Это раз.
Через день – попытка изнасилования в городском сквере, когда ты поздно вечером возвращался в гостиницу. На помощь девушке подоспела компания каких-то пенсионеров, и подонки разбежались… Это два.
Что еще? Опять же, на твоих глазах, в метро шедший, как говорится, "на бровях" – видимо, в день получки – мужчина направился к краю перрона и совершил неуклюжий мини-полет на рельсы, а ты мог остановить его, но не сделал этого. Он сильно разбил себе голову, и его, окровавленного, унесли на носилках в станционный медпункт. Три.
Дальше – больше.
Ты проходил мимо десятиэтажного дома, а на подоконнике раскрытого окна на седьмом этаже, покачиваясь, стоял во весь рост, голышом, малыш лет двух от роду, и собравшиеся под окном женщины ахали и вскрикивали в испуге, потому что ребенок в любую минуту мог сорваться вниз, на голый асфальт двора. К счастью, малолетний любитель острых ощущений все же не свалился – мамаша, отлучавшаяся в магазин, вовремя вернулась домой, но это была четвертая ситуация. И только что – пятая, с женщиной под аркой. Многовато. Целый набор эпизодов насилия и несчастных случаев, которые ты мог предотвратить. Что это? Случайность? А может быть, это очередная проверка из Центра? Говорят, на таких эпизодах проверяют Наблюдателей-новичков, но ведь я-то не новичок… С другой стороны, трудно представить, чтобы здесь кого-то могла заинтересовать моя скромная персона. Скорее всего, речь идет о совпадениях, решаю я.
Но на всякий случай нелишним будет подстраховаться. В моем "арсенале" много разнообразных средств, но на этот раз решаю остановиться на психотронной трансформации внешности. Прием довольно простой, но позволяет уйти от любого "хвоста". Нужно только уединенное место.
Захожу в ближайший подъезд жилого дома. До тошноты пахнет жареной рыбой. Вызываю лифт и еду на последний этаж. На одной стене лифта красуется: "Миша М. – козел!", на другой: "А Света Н. – дура!" Включаю Оракула и даю ему необходимые указания. Через несколько минут спускаюсь обратно, смотрясь в зеркальце. В нем отражается женщина неопределенного возраста, скорее всего, под сорок, с невыразительным и поэтому непривлекательным лицом, волосы на затылке собраны в пучок. Одета в дешевое ситцевое платье в синий горошек. По виду – типичная домохозяйка, измученная ежедневными заботами о готовке борщей из скудных суповых наборов, стирке бесконечной лавины белья и воспитании неслухов-детей. Сумка моя тоже трансформирована, теперь это – видавшая виды хозяйственная кошелка с латаными синей изолентой ручками.
Конечно, на самом деле я остался прежним, просто индуцируемое моим Оракулом гипноизлучение заставляет окружающих, да и меня самого, кстати, видеть несуществующий образ домохозяйки. Так что перевоплощение мое --лишь иллюзия, обман зрения…
Иду по Кривоколенному переулку, куда через сотню метров выходит другой переулок, Газетный (ну и названия!). Людей здесь немного. На тротуар свешиваются буйно разросшиеся кусты акации и листва тополей. В тени прохладно, и дышится как-то легче.
Дохожу до узкого перекрестка, машинально бросаю взгляд вправо…
И застываю на месте как вкопанный.
Опять!..
Переулок круто поднимается в гору. В нем я вижу ярко-красную детскую коляску с поднятым верхом. С приличной скоростью коляска катится по дороге прямиком ко мне, и из нее звучит захлебывающийся плач младенца. Метрах в двадцати от коляски, задыхаясь, бежит молодая женщина, совсем еще девчонка. На ее белом-белом перекошенном лице ярко выделяются лишь подведенные тушью большие глаза, полные немого ужаса. Больше никого вокруг нет…
Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что сейчас произойдет: за моей спиной нарастает грохот какой-то машины. Самосвал, за рулем которого бесшабашный малый с "беломориной" в зубах, прет на полной скорости по тихой улочке, и через пару секунд вектор его движения пересечется с траекторией коляски. А из-за кустов водителю явно не видно, что происходит в переулке…
В горле у меня пересыхает, ноги вдруг отказываются слушаться, хотя, по всем канонам, мне надо как можно быстрее уходить с этого места. Я скриплю зубами. Проклятые законы истории! Ничего нельзя изменить, ничего!.. Отчаяние захлестывает меня. И еще злоба, бессильная злоба неизвестно на кого. Возникает мысль: а что, если?.. Но я тут же подавляю в себе этот импульс. "Нельзя! Нельзя! Нельзя!" – стучит в голове.