И тут он проснулся.
Но нет, он давно не спит: он стоит на кухне, уставившись на стейк, пожирая его глазами.
— Поджарь совсем чуть-чуть, — сказал он.
Она улыбнулась:
— Ты у меня дикарь.
Через несколько минут он воспользовался ее словами как лазейкой (мол, спокойно, я просто прикалываюсь, такой уж уродился), наклонился к обугленному мясу на своей тарелке и облизал его. Дети вздумали проделать то же самое, и вся компания перемазала носы бурым соусом. Он заставил себя забыть, что у него ломит челюсти, подавил в себе рык, желание кусаться. После ужина все уселись смотреть кино на диске. В общем, чудесный вечер. Честно-честно, все шло хорошо. Жизнь текла в нормальном русле. Какое-то время. Довольно долго. Несколько недель, как ему показалось. Однажды он заглянул в холодильник. На тарелке лежали два стейка из филейной части. Дожидались его. Да, наверное, прошло несколько недель, ведь Вера — жена — покупала стейки не так уж часто. Не то чтобы Вера закупала все или большую часть продуктов одна — просто возле мясной лавки она оказывалась чаще. Она покупала еду, он — вино. Она покупала мыло и туалетную бумагу. А он — вино. «Ты у меня дикарь».
Он схватил один стейк, отошел к мойке. Оглянулся через плечо — все нормально, никого — и сожрал стейк, наклонившись над мойкой. Нет, не сожрал. Сперва облизал, словно эскимо: холодный. Услышал, как зацокали по алюминию капли крови, почувствовал, как кровь сбегает по подбородку. Такое ощущение, будто это у него течет кровь. Он начал торопливо высасывать, пить. Не то: кровь должна быть теплой, сказал он себе. И страшно возненавидел себя за эту придирку: во даешь, сам себе ломаешь кайф, ищешь предлог снова… снова проделать… это… допустим, удовлетворить потребность, избежать ломки… так-так, значит, у него внезапно появилась зависимость от крови, а он и ухом не ведет, словно так и надо. Он зарычал — рыкнул как следует, мало не покажется. Оглянулся через плечо. Впрочем, теперь уже все пофиг. «Ты у меня дикарь». Он жевал мясо, пока оно не перестало быть мясом. Все, что осталось, выплюнул в мусорное ведро. Обтер подбородок, вымыл руки. Осмотрел рубашку: чистая. Пустил горячую воду, понаблюдал, как черные капли краснеют, розовеют, пропадают совсем. Взял из холодильника тарелку со вторым стейком, спихнул его в ведро. Завязал пакет, заправленный в ведро, достал, вынес на помойку.
— Где ужин? — спросила Вера.
— Что?
— Я купила два стейка. Вот здесь лежали. — Вера стояла у холодильника, распахнув дверцу.
— Они протухли, — сказал он.
— Не может быть!
— Протухли, — сказал он. — Воняли уже. Я их выбросил.
— Да что ты! Первосортные стейки, — изумилась она. — Куда выбросил, сюда? — Вера подошла к ведру.
— На помойку, — сказал он.
Черт, неожиданный поворот; надо было все наперед продумать.
— Пойду достану, — сказала она, направляясь к двери. — Прохиндей! — Это о мяснике.
— Не надо, — сказал он.
Он не встал, не попытался преградить ей дорогу. Остался сидеть за столом. Сердце в груди — его собственное мясо — неистово запрыгало, заколотилось.
— Он всегда нас хорошо обслуживал, — сказал он. — Если мы пойдем с ним ругаться, он… ну-у-у… отношения испортятся. Отношения продавца с клиентом.
Он упоенно слушал себя. Получалось убедительно.
— Там еще фарш есть, — продолжал он.
— Фарш я взяла детям, — возразила она. — На котлеты.
— Я котлеты люблю. И ты тоже.
Дверь из кухни на двор стояла нараспашку. Сегодня жарко, уже неделю жарко. Он смекнул: ей страшно не хочется поднимать крышку мусорного контейнера. Шугать мух, копаться в помойке.
На ужин были котлеты. Маленькие, но дети не ныли, что им досталось немного. Обошлось.
И делу конец.
Утолил позывы — и будет. Он вспомнил — увидел со стороны — как набросился на мясо, наклонившись над мойкой. Прикрыл глаза, крепко зажмурился: «Только представь, — велел он себе, — что тебя за этим застукают… Кто-нибудь из детей, жена… Жизнь кончена».
Он задавил в себе жажду. Но через несколько дней она вернулась. И он снова ее задавил. Снова к холодильнику. Ага, отбивные из барашка. Огромным усилием воли заставил свою руку не трогать отбивные. Ухватил упаковку куриных грудок: на полистироловом лотке, затянуты в пленку. Проткнул пленку пальцем, ободрал. Вытряхнул грудки на тарелку и выпил розовую, почти белую кровь. Залпом, с лотка. Немедленно стошнило.
Исцелен. Тошнота, гадливость — лучшее лекарство. Чтоб я еще хоть раз… На следующий день не пошел на работу. Вера пощупала его лоб:
— А вдруг у тебя свиной грипп?
— Куриная оспа, — сказал он. «Ты у меня дикарь».
— Или ветрянка. Хотя ветрянкой ты, наверное, в детстве переболел, — сказала она. — Переболел, да?
— Вроде да.
Она заволновалась:
— От ветрянки у взрослого мужчины может быть бесплодие.
— Я вазэктомию[8] сделал, — напомнил он. — Три года назад.
— Я забыла.
— А я вот помню.
Как бы то ни было, он исцелился. Взял себя в руки. Достаточно было только подумать, только вспомнить: вкус куриной крови, полистироловый лоток… Весь день подташнивало. А он нарочно себя доводил. Изводил воспоминаниями, пока не осознал: все путем, теперь я в прочной завязке.
На самом деле ему не кровь была нужна, а железо. Этот вывод он сделал, когда снова вышел на работу и немного полазил в Интернете. Все логично. Сразу от сердца отлегло. Алая коровья кровь — она и на вкус, и даже на вид металлическая, отдает ржавчиной. Вот по чему он на самом деле изголодался — по железу. Организм требует. В последнее время лицо какое-то бледное; перед телевизором в сон клонит, точно старика. Анемия. Все, что ему нужно, — это железо. Он купил себе пакет виноградного сока — дети виноградный не пьют. По дороге с работы зашел в аптеку за препаратом с железом. Но это он зря затеял. Провизорша уставилась на него поверх очков, спросила:
— Вы для кого берете, для жены?
— Мы их вдвоем пьем, — сказал он.
— Мне нужен рецепт от вашего участкового врача, — уперлась провизорша.
— Рецепт на железо?
— Ну да.
Пришлось взять презервативы и пастилки от кашля. На подходе к дому он отчетливо понял: вся эта теория насчет железа — полная туфта. Зашвырнул пакет с соком в кусты, туда же полетели презервативы. Дети правы: виноградный сок — гадость. А он здоров, как бык: просто крови хочется.
У него есть дети. Это самое главное. Сын и дочка. У него семья, любимая жена, терпимая работа. Работает он в банке, не такая уж большая шишка, чтобы во времена экономического бума получать астрономические бонусы, но достаточная, чтобы бандиты взяли его семью в заложники, а его самого под конвоем отправили открывать банковское хранилище — впрочем, такого еще не случалось. Главное, он нормальный человек. Сорок один год, гетеросексуал, живет в Дублине, любит посидеть с друзьями за пивом: за «Гиннессом», богатым железом напитком; раз в неделю играет в футбол в школьном спортзале с протекающей крышей, спит с женой достаточно часто, чтобы половая жизнь считалась регулярной, хочет не только жену, а много кого, но это так, мимолетные приступы, по большому счету, он никогда не задавался целью завести интрижку, и внезапная бешеная страсть в нем никогда не пробуждалась. Он нормален.
Он принес на работу стейк, уединился в мужском туалете, прикончил мясо, пластиковую упаковку попытался спустить в унитаз. Но пластик болтался на поверхности воды, как раскрытый парашют. Пришлось выудить упаковку, сунуть в карман. Посмотрелся в зеркало: не испачкал ли рубашку и галстук? Никаких следов: он же велел себе не забываться, когда приканчивал мясо в кабинке. Чист, абсолютно нормален, не к чему придраться. Придвинулся к зеркалу, едва не ткнувшись носом, проверил, не застряли ли между зубов жилки. Нет, все в порядке. Вид цветущий. Он вернулся в офис, пообедал за компанию с коллегами — домашним сандвичем с авокадо и помидорами: над его холодильником экономический кризис не властен. Самочувствие прекрасное. Лучше не бывает.
Он контролирует свою жажду. Утоляет, когда надо. Сам себе лечащий врач, отличный специалист. Скоро он восполнит дефицит железа в организме и вновь станет самим собой, еще более нормальным.
Потому-то он сам себе удивился, когда полез через забор. Удивлялся, но лез. «Блин, куда это меня понесло?» А ведь отлично понимал, куда и зачем. За кем — за курами, которых соседи завели из-за кризиса. Лезет через забор в три часа ночи. Задача — поймать курицу и откусить ей голову. Кур — или куриц, как правильно? — он увидел в окно, со второго этажа. Собственно, он их каждый день видел, когда задергивал шторы в дочкиной комнате после того, как читал ей перед сном книжку. (Вот видите! Нормальный отец.) Три курицы шлялись по саду, скребли землю. У него они вызвали лютую ненависть. От одной мысли тошнило. Это ж надо: мировая экономика просела, и средний класс начал сажать картошку и морковку, разводить кур и уверять, что не инвестирует в восточноевропейскую недвижимость. А эти, хозяева трех куриц, еще и стали игнорировать его, своего соседа: как же, работает в банке, значит, лютый враг, злодей. Что ж, пусть эта ленивая стерва прикидывается, что весь день напролет занята с курами. Теперь у нее будет меньше хлопот, на одну курицу меньше: он уже перелез. Совершил беззвучную мягкую посадку — он в хорошей форме, футболист все-таки. И начал подбираться к курам.