Но всё было не так-то просто. Население не желало соглашаться с тем, что бывшие враги пользуются всеми правами граждан, которых они когда-то хотели лишить этих самых прав. Начались погромы, в почтовые ящики бросали письма с угрозами, в окна школ — гранаты, выделявшие слезоточивый газ. Люди боялись уезжать из КЗБ, опасаясь, что по одному их перестреляют, и боялись оставаться, так как место, где они обитали, было слишком хорошо известно. В этой суматохе исчез Джон.
Никто не мог толком сказать, что с ним сталось. Может, его убили в перестрелке, во время погрома, как его отца. А может, он просто решил уехать из квартала и никому не сказал об этом, чтобы не накликать беду. Или его постигла судьба Брэндона…
Потеряв последнего друга, Генри окончательно озлобился на свет и в особенности на тех, других людей, коренных жителей Зелёного Мыса, ещё и ещё раз дававших понять, что они — другие. Как и другие такие же озлобленные мальчишки, он по дороге в школу и из школы бил окна в близлежащих домах и прокалывал шины их автомобилей; дразнил их, проходящих мимо, и ночью вместе с ватагой мальчишек бессовестно грабил их, случайных прохожих, зашедших в их владения — единственный крохотный островок Чёрной Планеты среди необъятного Зелёного Мыса. И быть бы ему, как многим, «шестёркой» в криминальном мире, ненавидящим людей, не отмеченных печатью Дракона; и умереть бы ему от шальной пули или на эшафоте. Но судьба распорядилась иначе.
Однажды мать попросила Генри зайти в магазин, и он возвращался из школы позже своих одноклассников. Он уже был недалеко от дома, когда услышал откуда-то из подвала плач. Ему показалось, что это котёнок, и он полез туда.
На холодном каменном полу сидел мальчишка и тихо плакал, размазывая кулачком слёзы по грязному лицу.
Генри подошёл к нему.
— Ты кто?
Мальчишка поднял на него сердитые голубые глаза; он был маленький, оборванный, льняные волосёнки, порядком свалявшиеся, слипшимися прядями падали ему на лоб.
— Я Вилли. А ты кто? — и он шмыгнул носом.
— Я Генри. Только я тут живу, а ты что делаешь в КЗБ? — в нём нарастало возмущение против этих светлых оттенков.
— Меня выгнали, — мальчишка чаще зашмыгал носом, готовясь зареветь. — Мама умерла, а отчим сказал, чтобы я убирался или он отдаст меня в детдом.
— И ты пошёл?
— А куда мне было деваться?
— И давно ты тут?
— С неделю. Сначала нашёл тут рядом подвал, там хорошо было, даже дрова можно было найти, сырые, правда, но ничего, но меня оттуда выгнали.
— Ещё бы, — возмутился Генри, — это наш подвал. Мы там собираемся.
— Ну, я и пришёл сюда. Мне некуда больше идти, ты меня не выгоняй, пожалуйста.
Мальчишка был мокрый, жалкий, но вместе с тем ужасно симпатичный. Генри чувствовал, что просто должен его побить и выгнать, но ему совсем не хотелось этого делать. И вместо этого он велел ему сидеть тихо, а сам побежал домой, раздобыть что-нибудь поесть.
Дня четыре он кормил паренька, потом подыскал ему более сухое место, а своим мальчишкам сказал, чтобы они не смели его трогать. Те повозмущались и успокоились. Дома у Генри никто не знал о Вилли, не потому, что он не доверял родителям, а потому, что сам он сомневался в своей правоте.
Однажды Вилли исчез. На месте устроенного ему импровизированного жилища валялись тряпки, в угол закатилась кружка…
Мальчишки сказали Генри, что «его мальца» забрали бульдоги. Генри кинулся по детдомам.
Конечно, никто не воспринимал оборванного чернявого мальчишку всерьёз, но у Генри были глаза, и этого было достаточно. В третий раз надоедая охране со своей дурацкой легендой о заблудшем брате, он увидел Вилли. Мальчик сидел на скамейке, одиноко поджав под себя такие же босые, как и раньше, ножонки и плакал.
Соблюдая правила осторожности, хорошо известные Детям Дракона, Генри совершил ряд акробатических этюдов и перебрался через ограду. Это заняло у него довольно много времени — ограда была рассчитана на подобные попытки — но, как и обычно, его упорство было вознаграждено. Отряхнувшись и поморщившись от ощущения нахождения на территории детдома, мальчик позвал Вилли. Тот поднял голову и, ничуть не удивившись — с каждым может случиться несчастье — улыбнулся сквозь слёзы.
— Привет, Генри.
— Слушай, Вилли, тебе надо уходить отсюда. Идём, я помогу тебе перелезть.
— Но они меня опять поймают, — Вилли шмыгнул носом.
— Я что-нибудь придумаю, чтобы тебя не забрали, но сейчас надо уйти. Пошли, а то меня поймают и прогонят.
Вилли послушно дал ему руку, и Генри потащил его обратно в Чёрный квартал.
Теперь надо было что-то делать. Бульдоги прочёсывали КЗБ часто и без предупреждения. Таким образом, надо было говорить с родителями. Это, конечно, дело нелёгкое, потому что после отказа помочь в поисках сына они считали всех, связанных с властью и народом Зелёного Мыса, своими личными врагами. Истерики типа «уйду из дома!»- Генри знал — не для них. Надо было придумать что-то новое.
Дома он никак не мог успокоиться. Ёрзал на стуле, мучился. Наконец, мать не выдержала:
— Генри, помочь тебе вытащить занозу?
— Мама, у меня проблема.
— Какая?
— Ну… как тебе сказать… — Генри решил вступить на путь откровенного разговора, так любимого родителями. — Я не знаю, что мне делать. У меня раскол в понимании мира. Понимаешь, я знаю, что Дети Дракона здесь — враги, и жить они должны, защищаясь. Но от всех ли следует защищаться? Может, с некоторыми из них можно жить?
— Генри, — сказала мать, — некоторые из них действительно делают вид, что протягивают нам руку помощи, но всё равно в их душах живёт ненависть к нам.
— А откуда она берётся?
— От воспитания, сынок. Она у них в крови.
— Но если воспитания нет?
— Как это — нет?
— Ну вот так. Если у человека нет семьи, если он совсем ещё ребёнок и ему надо помочь?
— Генри, во что ты вляпался?
Генри набрал побольше воздуха и рассказал матери всё про Вилли. Она долго молчала, потом села с ним рядом:
— Видишь ли… Я, конечно, рада, что у тебя отзывчивое сердце и ты всегда готов протянуть руку помощи. Но… Что ты собираешься делать?
— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Оставить его в подвале нельзя, снова заберут. В детдоме… ты же знаешь, как там люди живут. В КЗБ
лучше.
— Так чего ты хочешь от меня?
— Мама, я только хотел посоветоваться.
— Но, я надеюсь, ты не собираешься привести его к нам домой?
Генри молчал. Мама задумалась.
— Сколько ему лет?
— Пять, наверное.
Она ещё помолчала.
— Что ж… Не бросать же его, в конце концов, когда ты уже помог ему и он надеется на тебя.
Генри улыбнулся. Он знал, что только воздействуя на сентиментальное сердце матери, можно чего-то добиться. Об отце он уже не беспокоился — это была её забота.
Через два дня Вилли появился в их доме. Прожил он у них не очень долго. Или это время летело так быстро? Генри и не заметил, как вырос. Вилли ходил за ним по пятам, влюблённо глядя на него. Генри видел это и оттого ещё выше держал голову. В нём действительно было чем восхищаться. Резкие, словно точёные, черты, несколько сглаженные нежностью кожи, крупные чёрные кудри и пронзительный, острый, иногда насмешливый взгляд чёрных глаз создавали лицо, которое, увидев раз, забыть было невозможно. Генри очень следил за своей фигурой и стилем своей одежды; одевался он обычно в чёрное, оживляя одежду какой-нибудь деталью, или в сочные, наполненные цвета, костюм выгодно облегал его фигуру, подчёркивая по-женски тонкую талию. Он много экспериментировал с причёской-то отращивал кудри до плеч, то обрезал их — и вообще очень много возился со своей внешностью. Родители ворчали, что он переводит деньги и время, что лучше бы ему посидеть в библиотеке за книжкой, чем у зеркала с пенкой для волос в руках. Зато в классе он быстро стал лидером, учителя относились к нему благосклонно, соседские мальчишки
мечтали с ним дружить… Вот что делает красота! И, надо сказать, Генри использовал её на каждом шагу. «Только дурень, — считал он, — может идти в библиотеку, когда можно улыбнуться учительнице — и она не устоит». Однако, он вовсе не был неучем. К своей красоте он прилагал старание в овладении предметами — впрочем, только теми, которые ему нравились. Запуская историю и географию, он подолгу читал книги по литературе, решал усложнённые задачки по математике и не давал покоя учителям химии и физики вопросами о причине неудачи очередного опыта, чуть ли не дружил с физкультурником, так как считал его предмет необходимым для поддержания красоты своего тела.
Аттестат Генри получил с отличием.
Не знал он, когда стоял на пороге школы с букетом в руках — первые цветы, которые подарила ему женщина-директор школы, — что закончилась его спокойная жизнь, что скоро всё круто переменится.