Последним рухнул Претор.
Когда Цу’ган и люди под его защитой почти добрались до выхода из часовни, Огненный Змий увидел, как демоническая машина отбрасывает сержанта в сторону. Сбитый с ног Претор взмыл в воздух и тяжко рухнул, пробив неровную дыру в стене. Вырвавшийся из руки ветерана громовой молот, несколько раз перевернувшись в воздухе, врезался в пол всего лишь в метре от Цу’гана.
Беглецы стояли возле дверей в одну из общих спален, но демоническая машина замедлилась, чувствуя, что жертва поблизости и вот-вот окажется в её клешнях.
Штурмовой болтер Цу’гана опустел. Ему придется сломать девушке шею.
— Закрой глаза.
Тут же Огненный Змий ударил отца Люмеона, тщательно соизмеряя силу, чтобы не убить старика, а просто лишить сознания и возможности протестовать.
— Зажмурься, Евангелина!
Ладонь Цу’гана охватила тонкую шею девушки, пальцы Саламандры ощутили тепло её кожи даже сквозь броню латной перчатки… и замерли. Следующим движение воин толкнул Евангелину в центр часовни, где та, пошатнувшись, рухнула на пол.
Затаскивая отца Люмеона в общую спальню и опуская взрывозащитную дверь, Огненный Змий видел, как демоническая машина приближается к послушнице.
Во имя Вулкана, надеюсь, что это сработает…
Оставшись одна, Евангелина обратилась лицом к чудовищу, и, смирив бешено колотившееся сердце, встала на колени. Девушка начала молиться.
С каждым её безмолвным благодарением порождение варпа, призванное, чтобы принести душу Евангелины в жертву Кхорну, шло все медленнее. Если прежде грубая сила и ярость, напитывавшие демоническую машину, позволяли ей совершать немыслимые деяния, то сейчас каждый шаг давался чудовищу с трудом. Чем ближе создание подходило к Евангелине, там быстрее оно уменьшалось, абсурдно могучая мускулатура истощалась и атрофировалась. Гибельное пламя в глазах начало угасать, словно пламя свечи, лишенное кислорода.
Их окружали стены часовни Священного Убежища, истинной анафемы для гнева и страха. Здесь властвовали мир и безмятежность, и сестра Евангелина воплощала в себе эту неоспоримую истину. Она олицетворяла порядок, противостоящий хаосу, умиротворение, препятствующее гневу. Ни в послушнице, ни в самой часовне не существовало ничего, способного насытить голод демонической машины. Евангелина обезоружила чудовище, и, когда оно достигло девушки, то уже вернулось к изначальному размеру. Над головой создания замерли, не в силах опуститься, поднятые для удара адские лезвия, механизм застыл, словно окаменев, и из щелей между пластин брони струился ихор. Бессильно угасающая ярость унеслась струйками дыма, и гибельное пламя в глазах чудовища почти потухло.
Открылась противовзрывная дверь, пропуская Цу’гана, ступавшего с закрытыми глазами. Он чувствовал, как аура Евангелины касается его и овевает, словно свежий ветер. Протянув руку, воин сомкнул пальцы на рукояти громового молота и без напряжения сил вытащил оголовье из пола. Огненный Змий слышал всё, каждый удар сердца и каждый тихий вздох.
В глазах демонической машины мелькнула искра, но злобная надежда тут же сменилась оскопленной яростью. Создание не сумело отыскать в наступающем воине ничего, кроме спокойствия.
В миг чистейшего просветления Цу’ган метнул во врага громовой молот.
Оружие летело, вращаясь в воздухе, пока не врезалось в чудовище. Праведный удар молота расколол корпус машины, который, хоть и сковывал плененную внутри тварь, но также укреплял её.
Пламя вновь разгорелось в глазах демона, освобожденного от пут. Ухватившись жуткими когтями за края разбитой грудной клетки, он начал выбираться наружу.
Меня ждет пир на костях этого мира.
Открыв глаза, Евангелина произнесла первые и последние слова в своей жизни. Истинное имя…
Кхартак-шек-хлад-бахкарн…
Демон успел лишь завизжать перед тем, как его окутал ореол жгучего света. Жаркие ветра, несущие запахи пепла и крови, на миг опоганили воздух — и тут же исчезли вместе с порождением варпа. Волна изгнания, словно круги, расходящиеся по огромному водоему, понеслась дальше, за пределы часовни, за стены бастиона-монастыря, оббегая всю Гробницу IV.
Рядом с Евангелиной остался дымящийся металлический остов. Опаленные, безжизненные обломки демонической машины лежали неподвижно.
Хромая, к ним подошел Претор, залитый кровью, но со штормовым щитом в руке.
Всё было кончено.
Очнувшийся отец Люмеон приковылял из общей спальни. Сейчас он плакал за спиной Цу’гана, поняв, что произошло.
Аура Евангелины почти угасла.
— Её благодать иссякла. Заговорив, она нарушила святейший из обетов Ордена, и теперь этот несравненный дар потерян, — сильно расстроенный священник, тем не менее, радовался тому, что Евангелина осталась жива.
Цу’ган не видел причин печалиться.
— Демон изгнан, а Красной Ярости нанесен жестокий удар.
По его вокс-каналу поступало множество докладов, и воин Саламандр прочел суть сообщений вслух.
— Силы предателей отходят. Небеса очищаются и блокирующий флот отступает.
— Ненадолго, — нахмурился Претор. — Мы лишь получили краткую передышку.
Коснувшись вокс-бусины в ухе, сержант передал на «Неумолимый» координаты точки эвакуации. Затем он повернулся к священнику и послушнице.
— Вы отправитесь с нами.
Отец Люмеон поклонился, прижимая Евангелину к себе, словно ребенка.
— Брат-сержант, — Цу’ган протянул ему громовой молот.
Забрав оружие из рук воина, Претор кивнул.
— Достойный удар.
Цу’ган наслаждался уважением, с которым смотрел на него сержант. Теперь, когда благодать Евангелины исчезла, к воину возвращался прежний гнев. Как глупо, что он принял ту умиротворенность за нечто большее, чем минутное облегчение.
— Что-то не так, брат?
— Всё в порядке, — солгал Цу’ган.
Когда в вышине раздался рёв двигателей «Неумолимого», душевные муки и гнев Огненного Змия уже вернулись.