Или они распознают в нас с Гаврилой собратьев по несчастью, или смекают, что опасности мы не представляем… в общем, пропускают без заминок. Чему я премного рад.
У каньона на земле трех лагерей царит анархия.
Чужепланетники заняты сном да голодом. Здоровяки вальяжно прохаживаются вперед и назад: кто парами, кто — по трое, им, несомненно, нечем себя занять. На утрамбованной площадке, куда раньше садились летуны, резвятся, играя в подвижную игру, громкоголосые увальни: прямоходящие свиньи десятифутового роста. На нас они сразу обращают внимание: приветствуют, топая пухлыми ножками, что-то кричат на тарабарском языке. Не желая попасть впросак, тоже топаем ногами, при этом стараемся, чтобы сапоги стучали по скале, как их копыта; кричим: «Э-гей!» На всякий случай не улыбаемся и не машем руками: мало ли как могут расценить жесты двуногие свиньи… Хороши друзья! Но лучше такие, чем никаких.
Людей находим не сразу. Они сидят у костерка, приютившись на пятачке, закрытом от ветра отвалами земли. Их шестнадцать — они оборваны хуже последних бродяг и едва-едва живы.
В очередной раз убеждаюсь, что Марс — мир, враждебный человеку. Чужепланетные обитатели трех лагерей, по-моему, чувствуют себя как дома. Они вполне здоровы и даже, кажется, не похудели. Вот, например, «свиньи» — носятся друг за другом и повизгивают от удовольствия.
А французы моргают, не веря очам. Наше повление для них — что-то вроде нисхождения архангелов на грешную землю.
Опершись на плечи товарищей, встает один из незнакомцев. Он трет грязной ладонью растрескавшиеся губы, на мерклых глазах выступают такие же мутные слезы.
— Oh, mes braves, oh, mes bons amis! — обращается к нам, протягивая сухие руки. — Voila des hommes!
— Voulez-vous manger? — спрашиваю я, хотя и так все яснее ясного. — N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal.
— О чем это вы? — сурово интересуется Гаврила.
— Что?.. Да они не ели больше двух недель! Неужели не понятно?
Гаврила хмыкает и без лишних слов выуживает из заплечного мешка галеты, кусковой сахар и две банки мясных консервов.
У французов вспыхивают глаза. Жажда жизни в сей же миг возвращается к несчастным. Сидящие у костра медленно поднимаются на ноги, они растроганы до слез и каждому хочется заключить нас в объятия.
— Merci… merci, monsieur… — шепчут, принимая скромные дары.
— Faut etre humain, voyez-vous… — говорю им.
…Потом эти люди показали нам пять выложенных крупным щебнем могил. Французы не пожалели сил и придали земле погибших моряков. Очень благородный поступок с их стороны — ведь они сами дышали на ладан.
Мы с Гаврилой крестимся, вытягиваемся по стойке «смирно». Молчим… Воет ветер, озорничая с нашими волосами, неподалеку — за пологой земляной насыпью — бормочут нелюди. Мы же мысленно взываем к павшим воинам.
Здравствуйте, друзья, и прощайте! Прощай, гальванерный старшина Лаптев, прошедший со мной бок о бок всю марсианскую кампанию, но пожелавший остановиться на ее финальном этапе. Прощайте, матросы! Спасибо вам за мужество, за человечность, за верность друзьям, за все!
Низкий поклон вам, братцы!
12
— Полагаю, отсюда «шубы» управляли землеройными машинами.
Мы с боцманом стоим внутри пещерки и морщим носы: из нее до сих пор не выветрилась кислая вонь. Вдоль плавного изгиба стены — ряд сияющих хромом консолей. На зеркальных плоскостях — едва заметные бороздки, образующие довольно сложный лабиринт. Нет ни переключателей, ни циферблатов, ни одного привычного нам прибора. И кажется, что Гаврила выдвинул предположение, основываясь на чистой воды домыслах. Однако нутром чую, что боцман прав. Слишком много технических артефактов собрано в этой пещерке: вон, у дальней стены — похожие на осиные гнезда шкафчики-ячейки. Внутри них — всякого добра на выбор…
Только ни к чему оно нам. Не смогут люди им пользоваться. Во всяком случае — мы не сможем. Чувствую, лягут железки «шуб» на одну полку с «волшебными палочками» — оружием, которым натворила бед шайка Карпа Дудкина, — и внутренними приводами цилиндров. Конструкция не ясна, способ применения не известен…
Но жить на Марсе нам не один день. Быть может, со временем что-нибудь да поймем: человек не просто так провозгласил себя разумным.
— Эй, доктор! Погляди скорее сюда!
— Как ты говоришь?
— Гляди! Говорю — гляди сюда, глухая тетеря!
На ладони Гаврилы — металлический шар размером с крупное яблоко. Блистающая поверхность шара рассечена глубокими бороздками. Я несколько секунд смотрю на предмет, потом до меня доходит:
— Это же наш Марс, Гаврила! Глобус! Ха-ха! А это, — тычу пальцем, — схема каналов!
Боцман кивает.
— Не кричи! — говорит. — Я хорошо слышу!
Каналы пересекаются друг с другом, образуя треугольники, ромбы и трапеции. Я кручу шар в пальцах, подставляя свету то одну, то другую сторону, и тут меня осеняет совершенно невероятная идея, которой спешу поделиться:
— Геометрические фигуры, Гаврила! Огромные фигуры! Их наверняка видно с Земли в мощные телескопы!
Гаврила чешет бороду; глаза прищурены, губы поджаты: боцман размышляет.
— Говоришь, каналы можно разглядеть с Земли? — переспрашивает в конце концов. — Уверен. Непременно можно. Темные полосы на ржаво-рыжем фоне. Ирригационные каналы, обрамленные лесом.
Какая жалость: раньше астрономия у меня не вызывала ни тени интереса. Знать бы, куда придется упасть, так соломки бы постелил…
— Грамотеи полагают, что на Марсе есть жизнь? — В голосе Гаврилы звучит понятное недоверие.
Хотел бы я послушать — пусть даже краем уха! — споры, которые разгорелись в научных кругах на Земле, относительно обитаемости Ржавого мира!
— Что жизнь есть — догадываются, а вот о том, какая она кислая, — откуда им ведать? — улыбаюсь я. — Это можно прочувствовать только здесь.
…Солнце опустилось за скалы. Противоположная сторона каньона утопает в пурпурных сумерках; в небе зажглись первые звезды — это Земля и Юпитер.
Стоим на базальтовом карнизе у входа в пещеру, в которой мы обнаружили оборудование «хозяев». Внизу, в разломе, серебрится стоячая вода. Пахнет сыростью и гнилью; к счастью, комары здесь не водятся.
К нам присоединились Купелин и баталер Мошонкин. Жаль, что Северский остался на «Кречете»; мне не помешали бы его соображения, его саркастический, однако принципиальный взгляд на события марсианской эпопеи.
Верчу крошечный глобус пальцами.
— Выбрать фигуру… к примеру, вот этот прямоугольный треугольник в экваториальном поясе. Наполнить каналы горючим веществом… хорошо бы нефтью… но сгодится и топливо с кораблей, разбросанных среди пустошей. И еще древесина… Вырубить, если понадобится, лес вдоль ближайшего канала. Не сидеть сиднем, а работать! Заручиться помощью собратьев по несчастью: тех, у кого жира на боках побольше… Древесины соберем столько, сколько нужно… Подожжем ее! Огненный треугольник, без сомнения, будет заметен в телескопы! Ученые на Земле догадаются, что мы пытаемся сказать. Мы здесь! Мы взываем к вам! Нам нужно восстановить связь с людьми! С родной планетой! Мы рядом с вами! Братья, помогите нам! Мы здесь!
Длинная цитата вместо эпилога
Согласно общепринятой теории Канта-Лапласа более удаленные от Солнца планеты имеют и более почтенный возраст. Марс сформировался значительно (на 1 — 1,5 млрд лет) раньше, чем Земля. Ныне — это мир благородной старости. Не вызывает сомнений, что жизненные формы, его населяющие, стоят на более высокой эволюционной ступени развития, чем сегодняшний вид Homo Sapiens. Было бы наивно предполагать, будто древние и мудрые марсиане до сих пор не ведают, что на соседней планете существует и активно развивается цивилизация, освоившая на данный момент передовую металлургию, открывшая способ передачи информации при помощи радиоволн, покорившая в своем мире сушу, небо, бросившая вызов морским глубинам. Убежден, им давно известно о нас. Более того, обитатели Красной планеты настойчиво стараются привлечь внимание людей! Доказательство тому — светящийся треугольник, который наблюдал я и сотрудники моей обсерватории на поверхности Марса, западнее долины Маринера в так называемом Заливе Титанов три ночи подряд 19, 20 и 21 августа 1907 года. В 1911 году марсианский маяк снова заработал: огненный треугольник наблюдали в телескопы 15, 16 и 17 марта. С тех пор и до сегодняшнего дня загадочные сигналы не повторялись. Я убежден, что мы стали свидетелями не первой и не последней попытки марсиан вступить в контакт с жителями Земли и, быть может, попросить нас о помощи».
Персиваль Лоуэлл «Огненные знаки Марса», 1918 год