В ту первую ночь, слыша, как шиголяки яростно царапают и пытаются сгрызть дверь, стало ясно, что из пещеры ему больше не выйти. Никогда. Если не произойдет чудо. По крайней мере, он примет смерть как охотник и как мужчина, а не под лопастями утилизатора, лежа в смирительной рубашке. Говорили, что большинство попавших в утилизатор погибают до того как их размололо — от ужаса.
Назидатель много раз требовал отправить утилизатор на разборку, но старейшины держались непреклонно. Вроде и понимали, что сами могут оказаться под лопастью, особенно, случись новая революция. А сделать, как заговоренные, ничего не могли. Но теперь утилизатор Зверолову не грозил. Теперь он мог свободно умереть, разорванный вонючими шиголяками.
Так он думал в ту роковую ночь в двадцать четыре часа. А в одну минуту двадцать пятого часа произошло чудо. Пришел Луч.
В первые секунды он не увидел Луч. Но услышал. Зверолову даже показалось, что полностью восстановился слух.
Сначала сильно пронзила боль в каждой клетке сплошного рубца на лице, потом отчетливо послышалась флейта и очень высокая нота, взятая на скрипке. В ушах заиграла неведомая музыка, внутреннее зрение взорвалось, и он увидел мир, но только в другой форме. Мир, который показывал луч, состоял из шариков разной величины и светимости. Шарики издавали неведомые звуки, непривычно пахли озоном, взаимодействовали.
Первое, о чём сообщил Луч — звучало запредельно. Дарцидона приручить несложно, (удивительно, что начал не с крошечного музяйчика, а сразу с самого главного и недоступного). Следует просто услышать его сердце и погладить по животу. Надо же. Во всех учебниках по ловле Дарцидонов в Харсте всегда подчёркивается требование ударить в живот. Потому что живот — слабое место у великана. Поганая философия — выискать слабое место и бить.
Именно так с ним сейчас и обошлись.
Луч дал сумеречное зрение. Зверолов увидел и себя и животных и деревья. Но только так, шариками из разной энергии. А потом увидел ещё кое-что. Но над этим следовало ещё подумать. Потом. После того, как научится понимать и переводить сам себе язык нового знания. А Луч не останавливался. Он дал силу в руки. И объяснил, как пользоваться даром.
Любая зверушка приручалась, — Луч говорил невозможное, — даже пугливый музяйчик. Ладони откроешь, и зверь сам придёт в руки, лишь бы ты его потрогал. — Мягко настаивал, — попробуй, — и Зверолов решился.
Пересилив себя, открыл дверь и направил руки на озверелых шиголяков. Он видел, как из ладони вышла серебристая субстанция и начала обволакивать разъярённые, воспалённые шарики — шакалов. Видел, как шакалья энергия начала жадно пить и втягивать в себя серебристую. Зверолов просто держал ладони открытыми. Звери просто стояли. Но он видел, как они напитывались лучом. А когда напитались, мирно отошли. И всё.
Он направил руки на лес и понял: теперь знает, что за каким кустом или травиной прячется. За версту руки брали живое тепло. Могли определить размер животины. И что-то изменилось в его голосе.
Не перебил веспрь горло — покалечил.
Открываешь ладони, проурчишь:
— Тарче-тарче. — и всё, зверушка твоя, липнет как заколдованная. Сама к тебе ластится. И всё, что требуется — исполняет. Надо просто мысленно представить, что ты от неё хочешь получить и дотронуться до спинки или живота. Он даже видел, как образ в его голове через позвоночник вытягивался в серебристый луч и через руки перебирался в живое тело зверя.
Тогда у возникло понимание, что существа рвут друг друга на части не потому, что хотят есть, в буквальном смысле, а потому, что хотят серебристой энергии.
Со временем у Зверолова завелась даже шкала, сколько далей энергии нужно перелить животному, чтобы вылечить или получить просимое. Луч подарил ему эквивалент. И это было не золото, не еда, не предметы. Он платил тягучей серебристой субстанцией, которая от головы через позвоночник поступала в ладони.
Подплывал шар, Зверолов напитывал серебристой субстанцией. А в обмен получал то, что хотел. Но это потом. Сейчас он делал первые шаги. Ему ещё только предстояло понять, как пользоваться даром и научиться выживать в лесу без обычного человеческого зрения. Предстояло решить простые повседневные вопросы: раздобыть пищу, одежду, сделать нужные предметы.
Труднее всего давалась борьба с ночным холодом. В пещере имелось огниво. Но с дровами беда.
Пока не приручил кавадаку. Это стало второй победой. Кавадаки сообразительные. Прыгают на задних лапах, а на передних — имеют пальцы. Могут носить даже вязанки хвороста. Полезные животные, но почти неуловимые. Раньше такого зверька ему поймать не удавалось. А тут молодая самка сама прихромала к его дому. Зверолов руки ладонями вперёд выставил и внутренним зрением увидел, как воспалённый, красный от боли шарик вспыхнул радостно и двинулся прямо к ладони. До руки добрался, начал лизать и тереться, словно домашний котомак. Охотник ощупал животину. Шёрстка короткая жёсткая, но не колючая. Гладкая, чистая. А на животе и лапе рана, сосок откушен и нога порезана. Вот этими болячками кавадака к его рукам и прилипла.
И тут Зверолов увидел, как меняется цвет шара с воспаленного красного на серебристый. За несколько минут залил болячки серебристым лучом. И кавадака больше не ушла. Просила не много: чтобы иногда погладил по спинке или бывшим ранам. Быстро научилась сторожить дом, таскать хворост да делиться рыбой. Только в пещеру не заходила. Лежала снаружи. Когда не рыбачила. А потом начала на лечение соплеменников приводить.
Кому занозу выдернуть, кому вывернутый сустав вправить. Однажды ушла на полгода, оставив вместо себя в помощь своих товарок. Зверолов думал всё, исцелилась зверушка да в леса подалась. А она вернулась, и ещё, с собой пятерых маленьких кавадчонков привела. Сама же их и воспитала.
Язык зверья он и до увечья знал неплохо, а сейчас всё, что они хотели сообщить — видел сумеречным зрением. Иногда зверята плакали и жаловались. Говорили про капканы, ловчие ямы и то, как забивают в неволе, как разлучают семьи, матерям не дают вырастить детей, как отлавливают беременных самок.
Иногда приносили ужас. Однажды приполз веспряк с заломами — а веспряка попробуй заломать. Огромный, размером с дом — боялся. А веспряки вообще никогда не боятся. И был покалечен. Под хребтом торчала загнанная в тело животины огромная кость. Пощупал и понял. Что не кость это вовсе. А кусок гигантского когтя.
Какого размера должно быть чудовище, если кусок когтя с три стола размером? Может, не лгали легенды, и есть на свете Дарцидон? Только пока тащил из хребта занозу, показалось, что рана застаревшая, и уже не одно десятилетие таскает веспрь в себе этот чуждый организму предмет. А боится не застарелой раны. Чего-то другого.
Все изменил в жизни Зверолова Луч. Постепенно охотник додумался, если может залить серебристой субстанцией зверюшкину рану, наверное, и свои шрамы на лице сможет разогнать. Со временем не просто рассосались жуткие рубцы на лице. Луч вернул юношескую красоту и молодость. Оказалось, глаза никуда не делись, просто до поры под рубцами и шрамами похоронены. И наступил такой день, когда и глаза открылись. И солнечный свет снова ворвался в жизнь Зверолова во всей красе и мощи. Но теперь уже и сумеречное зрение не пропадало. Стоит только прикрыть глаза…
Слух, обоняние не просто восстановились, обострились до звериного чутья. Руки обрели новую силу и тепло. Голос изменился. Обогатился тембр, добавились краски. Теперь он мог урчать, как мрамокод, цокать, как рыба-тигун, кухаркать, как птицегор.
Зверолов остался человеком и превратился во всех животных одновременно. И отношение к животным изменилось.
Раньше его не волновало, что делают люди из Харста со зверьём, которое он им продавал. А сейчас появилась ответственность. Нет, ни один музяйчик больше не перейдёт из его рук в руки человека из Харста. Человеку надо научиться нормально обращаться со своими собратьями. А как они это делают, он помнил.
Для своих животных он стал Богом. И им, животным, не важно, как выглядит его лицо. Красив он или уродлив. Они любили своего Бога в любом обличье. И он любил своё зверьё. А разве Боги отдают своих подопечных на растерзание?
Теперь он богат. Невероятно богат по меркам своей общины, потому что не было зверя, которого бы он не приручил. Раньше как? Зверолов шёл в лес. Вязал зверя. Вел домой, долго приручал. А потом менял на нужное, в основном, на силки для охоты. Получался замкнутый круг. Приходилось ловить и приручать, для того, чтобы купить снасти для ловли. Сейчас всё изменилось. Луч дал новую силу. И звери, как несмышленыши, шли в его руки с бесконечным доверием.
Всё, что Зверолов теперь позволял себе — попросить помочь по хозяйству. Но после работы, как правило, отпускал животин на волю.