Профессор не по возрасту резво вскочил и принялся ходить по кабинету. Магистр спокойно потянулся к кейсу за диском, но голос профессора прервал его движение:
— У вас крепкие нервы, Магистр?
— Надеюсь, — с улыбкой ответил тот, вставляя диск в дисковод.
— Простите, я понимаю, что такой вопрос не слишком уместен. Но поверьте, медики — народ циничный, особенно хирурги. На такой работе восприимчивость притупляется очень быстро. У меня был помощник. Собственно говоря, это он занимался клонированием. Я не смогу доказать, что это имеет отношение к его работе, но... Он сошел с ума. Прямо в своей лаборатории.
— На какой почве?
— Он перебил все зеркала. Но для чего? Видите ли, я знал его много лет. Это был человек, абсолютно безразличный к своей внешности. Мы много работали вместе, и я не мог вспомнить, чтобы вообще хоть раз видел его перед зеркалом. Он их, кажется, просто не замечал. Я разговаривал с его родственниками — никаких отклонений в поведении до этого дня, в том числе связанных с зеркалами и его внешностью. Когда это случилось, меня вызвали в клинику, куда его поместили, присутствовать при обследовании. Мы не обнаружили никаких следов химических воздействий, в частности, галлюциногенов. Но было ясно, что его что-то напугало. Там, — профессор кивнул на кейс, — есть история его болезни. Мне с большим трудом удалось ее заполучить из клиники.
— Можно ознакомиться с тем, что он говорит?
Профессор заставил себя снова сесть в кресло и устало ответил:
— Он ничего не говорит. В этом-то и проблема. Он не реагирует больше на зеркала. Он теперь просто живой организм без сознания. Вы сейчас скажете, что все это может не иметь отношения к его работе. Но ведь может и иметь! Всего лишь еще одна необъясненная странность, связанная с этим делом. Мне иногда кажется, что я и сам уже сошел с ума, только я еще говорю и говорю, все пытаюсь убедить в своей правоте тех, кто в здравом рассудке. Но мы на разных сторонах баррикад по отношению к разуму, и они не понимают меня. А я — их.
Магистр, не отрываясь от монитора, произнес:
— Это не гуманоиды.
— Конечно это не гуманоиды, — устало подтвердил профессор. — Мы вообще не понимаем, что это. Но все это было выращено из ее клеток.
— А ее гены?
— Естественно, мы тут же проверили весь геном. Логичнее всего было заподозрить сбой в генетической линии.
При этих словах Магистр поморщился. Было что-то крайне неестественное в генетических линиях землян, которыми они так дорожили. Конечно, сама идея планируемой эволюции человека, как биологического вида, была не нова, но только земляне умудрились превратить хаотичный процесс размножения в упорядоченную селекционную работу. И создать целую индустрию по производству Homo sapiens.
На протяжении многих веков волны колонизации уносили с Земли поколение за поколением. Первые эмигранты рассеялись по галактике как пыль. Их колонии стремительно деградировали, искры цивилизации гасли быстрее, чем от них мог зайтись новый очаг. Рушились связи с метрополией, а изоляция стремительно низводила экономику к уровню натурального хозяйства. Да и сама Земля пережила в те годы не один подъем и не одно падение. Но кое-где колониальная политика все-таки принесла свои плоды, и новые центры поднялись и встали вровень с бывшей метрополией. Тем временем волны миграций продолжали сокращать население Земли: окрепшие планеты по-прежнему остро нуждались в людских ресурсах для продолжения собственной колониальной политики. Пессимисты пророчили Земле обезлюдение и медленное вымирание на задворках цивилизации, ею же и порожденной.
Но земляне не собирались сдаваться. То, что нельзя было предотвратить, можно было использовать. И теряющая влияние метрополия, лишенная полезных ископаемых, изможденная научным прогрессом и техническими революциями, вопреки мрачным прогнозам сделала основным предметом своего экспорта самый ценный во вселенной ресурс — человека. Вместо того чтобы пытаться сократить поток эмигрантов, создавать дополнительные льготы многодетным семьям, увеличивать пособия матерям, земляне вдруг заявили, что семья как социальная единица себя изжила. И провели через законодательное собрание закон, обязавший всех подданных по достижении двадцатипятилетнего возраста сдавать в центры контроля рождаемости сперму и яйцеклетки. После чего были составлены банки данных производителей, способных дать только здоровое потомство, и земляне стали выводить людей, как выводят породистых собак, скрещивая разные генетические линии, чтобы добиться нужных качеств и способностей. Пусть во всей Федерации дети по-прежнему рождались так, как определила природа, земляне ежегодно производили несколько миллионов младенцев, закладывая оплодотворенные яйцеклетки в искусственные чрева своих родильных домов. Никто не запрещал подданным Земли при желании самостоятельно решать вопрос о производстве потомства. Другое дело, что это потомство в силу бесконтрольности и стихийности своего появления на свет уже не в состоянии было конкурировать с породистыми выводками Центров контроля рождаемости.
Но сделав ставку на быстрое и качественное воспроизводство человеческих ресурсов, Земля не прогадала. Произвести человека как биологическое существо довольно легко. Гораздо сложнее превратить его в высококвалифицированного специалиста, востребованного на мировом рынке труда. Быстро, дешево и качественно. И земляне умели это делать. Их университеты оставались лучшими в мире, их система образования была вне конкуренции, их специалисты по всей Федерации ценились на порядок выше всех прочих. Чтобы не утратить былое влияние, Земля сохранила и приумножила свой интеллектуальный и культурный потенциал.
Будь его воля, Магистр завтра же наложил бы запрет на воспроизведение населения «из пробирки». Восемь раз за последние сто лет вносился в Федеральный парламент законопроект о моратории на искусственное рождение человека, и восемь раз Земля мощнейшим лобби проваливала его. Но сколько бы земляне ни убеждали всех в объективной необходимости подобного способа воспроизводства человеческих ресурсов, замена материнского тела сложнейшей машиной с девятимесячным циклом казалась Магистру псевдонаучным извращением человеческой природы. Два законопроекта из проваленных восьми были внесены в Совет комиссией, возглавляемой представителем Ордена.
А ведь эта Лаэрта Эвери — тоже искусственный ребенок. Пропадающие и возвращающиеся корабли — всего лишь ничем не подтвержденная гипотеза. А вот врожденные дефекты организма как следствие сбоя в программе выращивания человека в инкубаторе — куда более обоснованное предположение.
Профессор тем временем снова вскочил, однако, решив, что в его возрасте юношеская горячность неуместна, заставил себя сесть. Беспокойство и неуверенность его постепенно проходили.
— Конечно, мы заподозрили нарушения в генетической линии, — продолжал он, — но такие отклонения от нормы должны были быть выявлены еще на стадии эмбриона. Но в том-то и дело, что на уровне генома патологий нет. Как такое может быть, мы пока не в состоянии объяснить. Хотя надо понимать, что на долю генов приходится всего три процента длины ДНК. Оставшиеся не занятыми участки ДНК контролируют работу генов, но полностью их функции до сих пор не выяснены. Возможно, сбой произошел где-то здесь. Все это выглядит так, будто работа одних генов была искусственно блокирована, а функции других непонятным нам образом искажены. Но еще интереснее гены клонированных организмов. Их геном словно бы вывернут наизнанку. Это похоже на человеческий ген, только в обратном порядке. Будто зеркальном. Мне не дают покоя эти зеркала. Ведь мы так и не смогли запустить механизм деления ни одной клетки организма донора. Никто не понимает, как это удалось единственному человеку, а он, в его теперешнем состоянии, увы, не может это объяснить. Мы лишь предполагаем, что при делении в клетке происходят какие-то нетипичные изменения, так что принцип копирования исходной ДНК нарушается. Но от этого не сходят с ума! Только у нас в институте пять лабораторий занимаются генной инженерией. И до сих пор все специалисты в них в здравом рассудке.
Десять минут, предоставленные Магистром гостю, истекли. Пора было прервать научный доклад, каким бы интересным он ни казался.
— Эти материалы, несомненно, чрезвычайно важны для науки, — начал Магистр, стараясь по возможности проявить искреннее восхищение. — Но я, будучи специалистом в другой области, вынужден смотреть на них несколько под иным углом зрения. Орден — организация, ответственная за безопасность и соблюдение законности. И именно это обусловливает мой ex-parte[4] взгляд и заставляет оценивать любую проблему по степени ее опасности. Опасности, которую следует предотвратить как можно скорее. Salus populi suprema lex est[5]. Поэтому теперь я попрошу вас подробнее остановиться на фактах нарушения вашим институтом законодательства о безопасности научных исследований.