Пальба стихла. Слышу — голоса. Вроде спрашивают у кого-то чего-то. И все такое...
Ну, у кого там чего спрашивают — не мое дело. Главное, чтобы меня не спросили. Приоткрываю я один глаз — вроде порядок. Приоткрываю второй... И сразу же начинаю жалеть об этом. Лежал бы себе с закрытыми глазами, легче было б подыхать. А тут — прямо перед моим носом чьи-то сапоги. А в них — все остальное. С «Абаканом» в руках. И даже не целится, а лениво так стволом возле носа моего водит. Нормально, да?
— Есть кто? — кричат со стороны метро.
— Не-а, — отвечает этот. — Никого живого!..
Ну, тут уж я на ноги вскочил!..
Сам не понимаю — зачем?! Бежать по развалинам — пулю не обгонишь. Оттолкнуть его, правда, я успел, но не сильно. Тот — шаг назад и сразу стволом в мою сторону опять. То ли мне просто показать захотелось, что типа есть здесь живые... пока что. То ли еще чего — сам не знаю.
— Не стрелять!!! — орут.
И уже бежит сюда кто-то. А я застыл и думаю: пальнет или нет? И по всему видно, что уроду этому пальнуть в меня очень даже охота. И положил он на всякие там «не стрелять» с пробором. Капитально положил. Вот сейчас пальчиком надавит посильнее, и... и все такое. И тут вдруг слышу:
— Прыжо-о-о-ок!..
И голос такой знакомый, ну очень!
Отвожу я глаза от ствола...
Мать твою так и этак!..
Гнусь!!!
Собственной персоной! Живой, поганец! Живей меня!
Подбегает он и ствол, что на меня смотрел, рукой в сторону отводит.
— Не стрелять! — говорит. — Свой это!
— Кому он свой? — Детина, что в меня целился, недоволен. А ствол, словно заколдованный, обратно ко мне.
— Нам свой! — заявляет Гнусь. — Знаю я его! С детства знаю! Росли вместе...
— Бандит он, — возражает детина. — Не фига тут!..
— Сказано же было — по возможности живыми! — орет на него Гнусь. И опять ствол отталкивает. — Я чё, не видел, как ты двоих завалил? Сам в расход пойдешь, понял?
— Ладно, — кивает вдруг детина.
И улыбается. Не, ну нормально, да? Типа мне улыбается! Урод!..
Только что чуть не ухлопал, а сейчас — рот до ушей, зубы скалит! И автоматик на плечо уже, и пошел от нас не спеша, только что ладошкой не помахал на прощание. Офигеть можно!..
Не понравилось мне это все. Не понимаю я такого вот. А когда я чего не понимаю, мне это очень не нравится...
— Как ты, Прыжок? — тормошит меня Гнусь. — Живой?
— Частично — очень даже, — отвечаю. А в голове — карусель.
— Молодец! — хвалит Гнусь.
И еще чего-то тараторит. А я его не слушаю, я смотрю в сторону метро. Там как раз очень интересное кино происходит...
Вижу я Ворона — стоит, морда в крови, руки подняты. А перед ним какой-то хрен, судя по всему — старший всей этой развеселой команды. И старший у Ворона что-то спрашивает. Долго спрашивает, несколько вопросов задал. А Ворон на все в ответ только башкой мотает. Не знаю, мол, понятия не имею, типа того...
А потом старшему типа надоело это — кому ж понравится, когда перед тобой так долго головой вертят?! — и он рукой махнул. И тут же детина, что едва меня не пристрелил, прямо от пояса, не поднимая оружия, дает короткую очередь. Ворон падает как подрубленный. А детина делает еще один выстрел — в голову, приседает над Вороном на корточки и начинает шарить у него по карманам.
Так, думаю. Это, ребята, нам не подходит стопудово. Хрен там разберет, чего у Ворона спрашивали. И никакой гарантии, что сам я на эти же вопросы отвечу иначе.
Я уже по сторонам глазами шарю — как бы половчее слинять, — когда до меня доходит, что конкретно мне Гнусь долдонит тут уже пару минут.
— Стой, — говорю, — погоди! Кто?! Кого?!
— Секретного Войска, — говорит. — Спецотряд! Понял?
— Понял, — отвечаю.
А у самого, конечно, в башке гудит, не въезжаю совершенно. Ведь «секретников» я тут меньше всего ожидал увидеть, они же дальше «Сходненской» или «Планерной» носа не высовывают. Да и нет уже давно никакого войска, то, что есть, войском назвать нельзя.
И вообще, ребята эти на «секретников» не похожи совершенно! Да и что им тут делать?! Ведь они же из своих нор и не высовываются. Или у них, как и у нас в Твери, голод наступил? И они тоже промыслом занялись...
А потом я наконец-то въехал окончательно, что там Гнусь ляпнул.
— Повтори-ка, — говорю.
А Гнусь — рад стараться! И морда у него такая вся сияющая, словно он мне радость какую сообщает:
— Спецотряд, — говорит. — Мы здесь разыскиваем кое-что.
— Что именно? — спрашиваю, но чтобы время оттянуть.
— Тут неподалеку одного старика убили...
— Где? — спрашиваю. А у самого внутри обмирает.
Ну, Гнусь и называет — где. Как раз там, где мы на прошлой неделе барахлишком кое-каким разжились.
Я киваю, а про себя думаю: «Ну, ребята, крындец пришел...»
2. ДОПРОС
Слабый ветерок едва шевелил стебельки редкой травы, с трудом пробившейся сквозь кирпичное крошево. Возле входа на бывшую станцию метро «Профсоюзная», на искрошенном, растрескавшемся и выгоревшем асфальте рядком лежало несколько тел. Трое крепких на вид ребят, одетых в камуфляжную форму, подтащили сюда еще одного — тщедушное тельце в заляпанной кровью куртке неопределенного цвета. Они действовали быстро и молча. Никто не хотел сердить командира спецотряда — Владимира Данихнова.
Данихнов был вспыльчив и резок. Но вспыльчивость эта проистекала из страха перед чем-то, о чем никто в Секретном Войске не знал. Ну, может быть, кроме двоих-троих самых верных и преданных друзей Данихнова. Но эти друзья не входили в состав Специального Отряда, и никто не мог предсказать, какое событие или слово подействует на командира на манер детонатора.
Те, кто видел Влада Данихнова в деле, почтительно замолкали, когда речь заходила об этом человеке. Потому что видели, как командир вел в атаку людей; как он сам тащил на себе раненых; как он, рискуя жизнью — своей и чужой, — отбивал у Корпуса Верных Защитников попавших в плен.
Полноватое лицо, внимательный взгляд, короткая рыжая поросль, украшавшая голову Влада, негромкая речь, хрипловатый голос... Видевшие Данихнова впервые, словно сговорившись, определяли его одним коротким словом: воин. Он и был воином. Самым настоящим. С тех самых пор, когда его — совсем еще зеленого мальчишку — едва не убили на Речном Вокзале. Тогда Влада спасла только помощь подружки Лены — такой же маленькой, но уже понимающей кое-что в магии девочки. Знала она не много, но пары защитных заклятий хватило на то, чтобы она и Влад остались незамеченными. Другой бы, избежав смерти, забился в щель, постарался стать невидимым, уехал бы из Москвы в какую-нибудь глухомань — чтобы даже памяти о себе не оставить. Влад поступил иначе.
В тот же день он раздобыл оружие и пошел по следам тех, кто погубил его близких и едва не убил его самого. Это была просто банда, каких сегодня в городе и не сосчитать. В то время они не так часто встречались, и сферы их влияния были достаточно четко разделены. Банда Кислого, за которой шел Влад, насчитывала семнадцать человек. И ни одного из них Влад не оставил в живых.
Долгих три недели Данихнов выслеживал и убивал их одного за другим. Лена не оставила его и все это время была рядом. Она не одобряла этой мести, считала, что, расквитавшись с главными виновниками, на остальных можно поставить крест. Влад считал иначе.
Лена погибла тогда, когда от банды оставались уже жалкие огрызки — сам Кислый и двое его телохранителей. Напуганные непониманием происходящего, они схоронились в остатках лесопосадок за Ленинградским шоссе. Данихнов так и не узнал, чье именно заклинание погубило Лену, буквально за несколько минут превратило ее в хрупкий и ломкий манекен, рассыпавшийся от прикосновений Влада. То, что в банде Кислого не осталось магов, Влад знал. Значит, это был кто-то другой. И, покончив с Кислым, Данихнов отправился разыскивать следующую жертву.
Через некоторое время судьба занесла его к «секретникам». Данихнов отыскал их и потребовал (не попросил, а именно потребовал!) взять его в войско. И скоро он уже стал тем незаменимым элементом организации, которым вечно затыкают многочисленные и неожиданно возникающие дыры.
Данихнова это нисколько не коробило. Он совершенно спокойно относился к тому, что, если нет никакого выхода, если все плохо, если всему конец — посылают его. В качестве командира группы. Но от прежней поры у Влада осталось опасливое отношение к магам и магии. Не важно — земная, гоблинская или еще какая. Магию Данихнов не любил, хотя и признавал ее необходимость в нынешнем мире. И из-за этой вот нелюбви теперешнее задание Данихнова воспринималось им особенно болезненно.
По правде говоря, никто не заставлял Влада браться за это задание. Но он то ли почувствовал что-то, то ли просто захотел сломать в себе застарелые уже комплексы. В прошлом году он сам пришел к командованию и заявил, что собирается заняться решением этой проблемы. И командование не возражало — в Секретном Войске вообще мало кто осмеливался возражать Данихнову. Намного легче и спокойнее Владу от этого не стало. Теперь каждое слово, каждую ситуацию он воспринимал едва ли не как выпад, брошенный судьбой ему лично. В полной мере это относилось и к сегодняшней операции по ликвидации команды Косого.