Коллинз шагнул навстречу Шалимову, тряхнул его руку.
— Добрый день, мистер Коллинз, — поздоровался тот.
— Здравствуйте, Андрей, — отозвался полковник. — Я ждал вас… Хотел с вами поговорить.
Шалимов огляделся и указал на кресла рекреационного холла.
— По-моему, вполне подходящее место.
Коллинз не стал спорить. Они уселись в кресла под раскидистой пальмой в кадке возле аквариума с золотыми рыбками.
— Курить здесь, наверное, нельзя, — полувопросительно-полуутвердительно промолвил полковник.
— Нет, почему же? Именно здесь и можно. Вот пепельница. Этот коридор изолирован от операционных и палат тяжелых больных.
Коллинз с любопытством взглянул на собеседника.
— Я вижу, вы неплохо тут освоились. — Он достал пачку «Питера Стивесанта» и щелкнул зажигалкой. Голубоватая ленточка дыма потянулась к потолку. — Как здоровье мисс Ларрены?
— Спасибо. Но ведь вы пришли не для того, чтобы расспрашивать меня о ее здоровье? Ваше ведомство и так не спускает с нее глаз.
Коллинз усмехнулся.
— Вы правы, я пришел не за тем. Я пришел, чтобы поговорить о вашем будущем.
— О моем будущем? — удивился Шалимов.
— Вашем и мисс Ларрены. Вы ведь не собираетесь с ней расставаться?
— Нет! — спокойно, но твердо сказал Шалимов.
— Буду говорить без обиняков. — Коллинз стряхнул пепел в разинутый клюв серебряного пингвина, служившего экстравагантной пепельницей. — Я прямо спрашиваю вас: каковы ваши планы?
— Не знаю, — ответил Шалимов. — Я должен посоветоваться с Самантой. Если она захочет, мы могли бы уехать в Россию…
— А если она не захочет?
— В этом-то вся и штука, — вздохнул Шалимов.
— А что вас тянет назад в Россию, Эндрю?
— Как что? — Шалимов понял его прямолинейно. — Все… Там моя родина, моя работа…
— Ну, работу можно и поменять, — заметил Коллинз. — Уверяю вас, на свете полно не менее увлекательных занятий, чем полеты в космос.
— Разведка, например? — полуутвердительно спросил Шалимов.
— В разведку я вас не приглашаю, но есть и немало иных интересных профессий…
— И все же я хотел бы вернуться в Россию, — произнес Шалимов с легким нажимом. — Саманта выздоровеет, мы закончим с этим делом…
— Да, я уже слышал. Вы хотите громко рассказать о нем. А зачем, Эндрю?
Шалимов едва не вскочил.
— Как зачем?
— Кому это нужно? — настаивал полковник. — Основные действующие лица мертвы, банда террористов разгромлена. Все закончено… Не лучше ли забыть о случившемся и наладить нормальную жизнь?
Коллинз затушил сигарету и бросил окурок в пепельницу. Он солгал, ничего не было закончено, самое неприятное только начиналось. Аресты в Америке и за ее пределами. Договоренности на грани закона, сомнительные сделки, — все, чтобы избежать гласности. Кого-то предстоит подкупать, кого-то запугивать, на кого-то оказывать силовое давление. И, черт возьми… Коллинзу меньше всего хотелось об этом думать, но могло обернуться и так… Кто-то исчезнет, замолчит навсегда. Хотя это и служит защите свободы и демократии.
Шалимов продолжал непонимающе молчать.
Коллинз закурил снова и спросил:
— Эндрю, вы когда-нибудь читали о федеральной программе защиты свидетелей?
— В общих чертах, — неуверенно отозвался Шалимов.
— Эта программа, — полковник глубоко затянулся и выпустил струйку дыма под пальму, — имеет целью защитить людей, которым угрожают неприятности после их выступлений в суде — скажем, разоблачения мафии и тому подобного. Их переселяют в другие места, дают им новые имена, иногда даже делают пластическую операцию, но все это оправдано, все ради их безопасности.
— Ну и что же?
— Но иногда, Эндрю, — Коллинз поднял палец, — иногда опасность грозит не одному человеку, а всему обществу в целом. И чтобы уберечь страну от потрясений, мы также можем воспользоваться этой программой.
— Так вы предлагаете мне… — ошеломленно начал Шалимов.
— Да, — кивнул Колинз. — Вам и мисс Ларрене.
Новые имена, новые адреса, новые лица. Вы ни в чем не будете нуждаться. Мы купим вам дом в любом штате, какой вы выберете сами, откроем счет в банке. Ну, а дальше, с вашими способностями и опытом, вы не пропадете. Америка — страна великих возможностей для тех, кто умеет воспользоваться ими. Вы сумеете. А вознаграждением для нас станет ваше молчание. Шалимов и Ларрена с почестями похоронены, и мы не заинтересованы в их воскрешении.
— Так, — задумчиво проговорил Шалимов. — Вообще-то мне приходило в голову нечто похожее, вернее, я размышлял над этой проблемой, но пришел к противоположному выводу. Мне казалось, что вы, напротив, будете стремиться к максимальной гласности.
— Есть вещи настолько гнусные, настолько омерзительные, Эндрю, что люди ничего не должны знать о них. Им не должно вообще приходить в голову, что такое возможно, только тогда уцелеет демократия. И преступление на «Атлантисе» — одна из таких вещей.
Коллинз встал. Шалимов последовал его примеру.
— Насколько я понимаю, выбора у нас все равно нет, — предположил Шалимов.
— Вот именно, — сказал Коллинз. — Надеюсь вы передадите содержание нашего разговора мисс Ларрене.
Он попрощался и пошел к выходу. Шалимов не сводил с него глаз до тех пор, пока фигура полковника не скрылась за дверью. Тогда он повернулся и зашагал к лестнице, ведущей на второй этаж.
В палате он налил воды в очень прозрачный тонкостенный стакан, поставил принесенные розы у изголовья Саманты, подвинул табурет и сел рядом. Он нежно провел пальцами по правой ладони девушки. Ее пальцы вздрогнули, она медленно раскрыла глаза, и слабая теплая улыбка появилась на ее губах.
— Эндрю… Ты пришел. Теперь мы всегда будем вместе, правда?
— Да, — тихо пообещал он. — Теперь всегда.
— Если бы тебя убили, я бы умерла. Но мы живы.
— Да. Оба живы.
Пальцы Саманты обняли его запястье.
— Нам некуда торопиться, Эндрю… У Господа много времени. Небеса могут подождать.
13
Пишущая машинка тарахтела так, словно Лесли Энджел не статью писал, а отстреливался от невидимых врагов. Стопка бумаги слева на столе росла с каждым часом, росла и гора окурков в пепельнице, а вот уровень виски «Джони Уокера» в бутылке заметно убывал.
Собственно, это пока была не статья, а рабочие материалы для нее — Лесли описывал собственные приключения и расшифровывал магнитофонные записи. Он основательно готовил информационный атомный взрыв, который вознесет некоего Энджела на вершину американской журналистики.
Раздался звонок в дверь. Лесли чертыхнулся, раздавил в пепельнице очередной окурок и поплелся открывать с рюмкой в руке.
На пороге стоял совершенно незнакомый ему человек в сером костюме, от которого за милю веяло затхлостью коридоров официального Вашингтона. Радужные оболочки глаз посетителя отличались по цвету, что придавало его лицу странное, еще более холодное выражение.
— Мистер Лесли Энджел? — осведомился гость.
— Да, это я, — буркнул Лесли и отступил. Пришедший невозмутимо проследовал в кабинет, окинул взглядом машинку, пачку бумаги на столе, и вытащил из каретки недопечатанный лист.
— Эй, по какому праву вы здесь распоряжаетесь? — начал злиться Лесли. — Кто вы такой?
Незнакомец положил лист на отпечатанную стопку.
— Мое имя Рэнсфорд. Томас Рэнсфорд из Агентства национальной безопасности. Как я вижу, вы пишете статью?
— Да, пишу, — вызывающе заявил Лесли, — и напишу, черт меня побери, будь вы сам святой Петр из службы хорошей погоды.
На бесстрастном лице Рэнсфорда не отразилось ни капли эмоций. Не дожидаясь приглашения, он сел на стул у двери:
— У вас, мистер Энджел, должен быть контракт с мистером Коллинзом, можно взглянуть на него?
— Есть контракты и с мистером Шалимовым, и с мисс Ларреной, — вызывающе сказал Лесли и бросил на колени визитера подписанное Коллинзом обязательство. Тот спокойно и обстоятельно прочел документ, не пропуская ни строчки.
— Что ж, мне все ясно, — сказал Рэнсфорд. — Не ясно скорее вам.
— Что? — ухмыльнулся Лесли, прикладываясь к рюмке.
— Да вот, смотрите. — Рэнсфорд отчеркнул ногтем одну строку и вернул документ Энджелу. — Там сказано: «Настоящее соглашение вступает в силу с момента снятия режима секретности».
— Ну и что из этого? — запротестовал было Лесли, уже понимая, что его берут за глотку.
— А то, что режим секретности не снят, мистер Энджел, — отрезал Рэнсфорд холодно. — И снят не будет. Ни через двадцать лет, ни через сто. Никогда.
— Вы обманули меня! — в ярости закричал Лесли, сжимая кулаки. — И пытаетесь запугать!
Рэнсфорд встал, приблизился к Лесли и положил руку ему на плечо. Впервые с тех пор, как он раскрыл рот, в его голосе проскользнули человеческие интонации.