— Намек понят, — отозвалась Лариса. — Вовка, будь осторожней, дороги скользкие. Ждем. Я тебя целую.
Он выехал из Йошкар-Олы затемно, в шесть утра; чтоб не дремалось и приятно ехал ось, включил «Notre-Dame de Paris», и зазвучал надрывный голос Славы Петкуна, смягченный любовью к Эсмеральде:
СветОзарил мою больную душу.Нет,Твой покой я страстью не нарушу…
«Belle» Владимиру чертовски нравилась, и он заставил лазерник крутить сингл раз двадцать. Так, наслаждаясь, миновал он Чебоксары и Лысково и размяться вылез только в Нижнем, проехав Мызинский мост и почти весь город до заправки у поворота на Московское шоссе. Здесь и перекусил, хотя подозрительное кофе «три в одном» с растительными сливками и хот-дог — не еда, а скорей наполнитель, вроде того бария, который язвенники пьют перед рентгеном. С той разницей, что бариевый контраст не ядовит.
На заправке тоже царила «Belle». Страна жила под знаменем «Belle»; куда б ты ни вошел, тебя везде встречал Петкун, и могло показаться, что Квазимодо, Клод Фролло и Феб крадутся за тобой, готовые в любой момент запеть.
Гороховец, Вязники… в городе-тезке он сделал еще одну остановку, а внеплановая, третья, произошла у Ногинска, где его тормознули молодцы в бронежилетах и с автоматами. Разбирательство с ними протекало бы куда быстрей, если бы старший, козырнув, сразу сказал: «Здравствуйте! Двадцать баксов».
— Та-ак… — тянул волынку командир. — Значит, Тхор Владимир Данилович. Шестьдесят четвертого года рождения. Проживаете в Москве, улица Троицкая… Откройте багажник. Это что у вас? иконки вывозим? разверните.
Пес, натасканный на взрывчатку и наркотики, прядал ушами и вздыхал, пыхая паром из влажных ноздрей — в этом «вольво» ему откровенно искать было нечего. Псу было холодно, он иззяб — и борцы с терроризмом тоже одубели, топчась на обочине в такой морозище. Вон, у одного уже нос посинел. Да, прищучил Россию Дед-Карачун, нечего сказать. И Владимира, вышедшего из машины в курточке, прихватило — но он был Тхор, и верно говорил отец Данил: «Нас через колено не согнешь — колено треснет».
Морозцем хотят пронять, чтоб раскошелился. А вот дудки. Не на того наскочили. Деньгами Владимир не бросался никогда — такое правило в роду.
Но показать багаж — пожалуйста. Если по-людски просят, в капот рылом не кладут — можно и развернуть. Гляди, командир, на мои иконы.
Омоновец недоуменно осмотрел рамку побуревшего дерева — в рамке, под треснувшим наискось стеклом, все поле было сплошь заложено желтовато-серыми фотографиями. Женщины, мужчины, старики и старухи, дети — все по-старинному одетые. Красноармеец в папахе с нашитой лентой — фото выцвело, истерлось, изломалось; на знамени, образующем фон, с трудом просматривается — «За власть Советов». Рядом, как в строю, фотографии двоих солдат с пятиконечными звездочками на пилотках — лица немного скуластые, глаза темные, выжидающие.
Лейтенант потер стекло над ними пальцем, убирая полупрозрачное пятно.
— Дядья мои, — коротко пояснил Владимир. — Не вернулись.
— А этот? — Палец сдвинулся на молодого в папахе.
— Дед.
— На память везешь?
— Отсканирую и на сайте выложу. У меня сайт по родословной, чтобы никого не забыть.
— Ну-ну. Проезжай. — Омоновец протянул рамку с фотографиями. Взамен Владимир дал карточку: «„РАПИД“ — запчасти, ремонт и обслуживание иномарок». Как отец скажет: «Приходи ко мне на чай со своими плюшками и сахар не забудь». Клиентов надо ловить всюду.
Отъехав от поста, подумал: «Враг в Москву с востока не войдет! ему лениво от Пекина топать» и достал мобилу:
— Ларик, я на подходе. С боями прошел Ногинск. Как там пельмени?
— Уже на доске отдыхают. Ставлю воду.
— И лучку, лучку в бульон побольше!
На генеалогические розыски Владимира подбил отец Данил. Сам отец родню и родину не очень жаловал вниманием, но если родичи о чем просили — не отказывал и в гости принимал охотно. Мать отцова, бабушка Унай, так у него и жила до самой смерти; она звала Данила настоящим именем — Яруска.
Прослужив сперва начальником станции в Кривандино, а после в министерстве, Данил Элексевич пользовался всем, что положено заслуженным работникам МПС, — у него и болезней столько не было, сколько он санаториев освоил. Что ни отпуск — он туда, поэтому на родину наведывался раз в семь-восемь лет. Однажды, приехав, он заговорил сердито:
— Все-то мы забросили! А вот дядькам твоим в райцентре иностранцы памятник поставили. Из-за тридевять земель приехали, чтоб их почтить. И наградную грамоту прислали — на, читай! Я копию снял.
— Laidemir Thor, — изумившись, Владимир пробирался сквозь незнакомый язык, — героический… сопротивление…
— Правду мать говорила — не пропал он без вести. Видишь, нашелся! Не свои, так чужие отметили. Гордись, Володька — вон до каких краев мы дошли, и нигде себя не уронили.
Позже, за поминальной рюмкой, отец и принялся за укоры:
— Твой бизнес, Вова, — это хорошо. А посмотри на себя — что ты есть без корней? Перекати-поле. Мало ли что кошель полон — а что ты о своем роде-племени знаешь? Скажем, откуда и что значит наша фамилия? Кто были деды, прадеды? Вот ты в честь моего брата Лайдемыра назван — что тебе известно про него? Он был герой, а без нашей памяти — как прахом развеян.
Владимир смолчал, но его зацепило. Не будет так, чтобы отец ему в упрек ставил: «Ты не знаешь».
И он занялся родословной. За плату архивы что угодно предоставят. И тут посыпалось, как шлюз открылся, — Красная армия, белая гвардия, лесник, крестьянин, мельник, пчеловод, мать девятерых детей (на девятом умерла в 36 лет от горячки), Халхин-Гол, Порт-Артур, Калифорния! Файлы росли и множились, пока Владимир не смекнул — пусть и другие поглядят, каков мой род. Древо — ни веточки гнилой, стыдиться нечего.
Так и вместился он со всем богатством в Интернет.
Пельмени ждали его — пышные, смачные, с перцем и уксусом. После обеда, уняв аппетит, он сел за компьютер — пока ездил, непременно что-то накопилось в ящике e-mail. И гостевую книгу сайта надо просмотреть.
Алешка и Нина в зале осторожно разглядывали рамку с фотографиями — святыня! После папа расскажет, кто тут кто, он предков чуть не в лицо знает. Нинулька больше смотрела на малых детей — они ей по возрасту понятней; Алешка завороженно всматривался в лица Элексе, Лайдемыра и Васинги — прадед с наганом, деды двоюродные в форме, это были солдаты! Мало кто в школе может сказать: «А моего деда брат воевал в тылу у немцев, его имя в Гратене на монументе золотыми буквами прописано». И не купишь права говорить такое, даже за сто тысяч «зеленых».
Коммерческая рассылка. Валентин с приветами — в Сеуле славная погодка. Роман зовет в баню на пиво. В ярославскую глушь, в Кукобой, на охоту? спасибо, обмораживайтесь без меня. Ага, вот хорошая почта — Терентьев раздобыл данные на Тхоров из Воронежа.
Письмо по-английски. Занятно; что это?
«Многоуважаемый мистер Тхор!
Спасибо Вам за то, что Вы храните память о простых людях и о павших на Великой Войне. Это нужно и для них, и для живых, иначе прошлое исчезнет, и ничего не останется тем, кто придет после нас. И если предки нас слышат и видят, они бы обиделись за невнимание, а это плохо, когда они тебя невзлюбят. Поэтому я думаю, что Вы правильно поступаете. Особенно радует Ваше старание о бойцах Великой Войны — нельзя забыть ни их, ни врага, сколько бы поколений не прошло, ведь враг не исчез и может вернуться. Поэтому продолжайте свою работу, не останавливайтесь.
Передавайте мой привет и самые наилучшие пожелания Вашим родным и близким.
С уважением и признательностью —
Вильгельм Копман».
Удивительно, какие люди иногда находятся на Западе. Обязательно надо ему написать.
Курсор, попав на отметку «ответить», стал кистью в белой перчатке, с указующим перстом, но Владимир секунду помедлил кликать мышкой, изучая необычный ориджин под письмом Вильгельма Копмана:
«Мертвого имя назвать — все равно что вернуть его к жизни».
Пенза, апрель 2002 г. — март 2003 г.Примечания к тексту романа «Имена мертвых»
Пролог, а также День третий, глава 9. — Стихи арабского поэта Абу-ль-Атахия (748–825) в переводе Михаила Курганцева.
День первый, глава 2.— Песня «Темная ночь» — слова В. Агатова; песня «Моторы пламенем пылают…» — автор текста неизвестен.
День первый, глава 4. — Шма Йисраэль, Адонай Элогэйну, Адонай Эхад — еврейская молитва «Слушай, Израиль, Господь — Бог наш, Господь Один!»; Miserere mei Deus — католическая молитва «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей»; песня «Лили Марлен» — слова Ганса Лейпа, автор русского перевода неизвестен.