Я оказываюсь прав.
Из-за противоположного от нас угла здания – там, где расположена пожарная лестница, ведущая на чердак, – появляются две фигуры.
Это Абакумов и мальчик.
Олег уже без сумки – видимо, спецслужбовец заставил его бросить ее на чердаке.
Интересно, каким образом Абакумов заставляет его идти вместе с ним, если в руках у него не видно оружия и он даже не держит Олега за руку?
Вертолет начинает опускаться к земле, сметая винтами песок и мелкие камушки с футбольного поля.
Я оглядываюсь на капитана, но его рядом со мной уже не оказывается.
Решил зайти с другой стороны, догадываюсь я.
Дождавшись, пока Абакумов и Олег окажутся на середине бетонной площадки перед фасадом школы, я достаю пистолет, добытый мной в машине Лугина, и делаю шаг вперед из своего укрытия.
Вообще-то в этой ситуации надо было стрелять без предупреждения, но Олег находится как раз между мной и спецслужбовцем, и я боюсь зацепить его.
Поэтому мне не остается ничего иного, кроме как крикнуть:
– Олег, ложись!
Однако, как и следовало ожидать, к ожидаемому эффекту этот окрик не приводит.
Вместо того чтобы послушно рухнуть ничком на асфальт, Круглов-младший оборачивается ко мне, пытаясь разобраться, с какой стати ему следует принять лежачее положение.
В свою очередь, Абакумов, который оценивает обстановку намного быстрее своего спутника, хватает юношу за плечи и рывком притягивает его к себе одной рукой. А потом пускает в ход навыки владения стрелковым оружием, привитые ему в какой-нибудь «грушной» учебке и закрепленные в ходе многолетней практики.
Я успеваю кувыркнуться вбок за считанные доли секунды до того, как раздаются пистолетные выстрелы, Но тем не менее что-то ударяет меня в правую ногу чуть выше колена.
Повернувшись ко мне лицом и непрерывно паля в мою сторону, Абакумов боком отступает к вертолету, таща за собой Олега. Хорошо, что у него нет возможности вести прицельный огонь: пули и так цокают вокруг меня по асфальту, не давая поднять головы.
Мир вокруг перестает существовать для меня. В поле зрения остаются только поле, на котором вращает винтами вертолет, в любую секунду готовый оторваться от земли, и двое, которые вот-вот доберутся до вертолета.
А я ничего не могу сделать, чтобы помешать им!..
Внезапно до меня доносится звон разбитого стекла, и я приподнимаю голову. Одно из окон первого этажа, выходящее на площадку перед зданием, разлетается на множество осколков, и из него на асфальт выпрыгивает Нагорнов. Приземлившись на полусогнутые ноги, капитан вскидывает руку с пистолетом и стреляет в Абакумова, который не успевает загородиться мальчиком.
Абакумов падает, и Олег тоже. Однако если спец-службовец лежит неподвижно, и из-под него начинает струиться алый ручеек, то мальчик, очевидно, цел и невредим. Во всяком случае, он ползет ко мне, как заправский солдат под огнем противника, и лицо у него хоть и бледное, но не искажено болью.
Нагорнов устремляется к нему навстречу, но в это время дверца основного салона вертолета откидывается, и в проеме входного люка появляется нечто, поблескивающее на солнце.
– Женя, ложись! – кричу я, но мои слова заглушают выстрелы.
Много выстрелов. По крайней мере, из очень скорострельного автомата, если не из пулемета.
Вздрогнув, Евгений отшатывается, словно его сильно толкнули в грудь, на мгновение замирает, пытаясь удержаться на ногах, а потом падает как подкошенный на спину. С того места, где я нахожусь, отчетливо видно, что грудь капитана буквально изрешечена пулями.
А огонь из вертолета продолжается. Пули рикошетят от стен школы и от асфальтовой площадки, заставляют обрушиваться стеклянным водопадом окна первого этажа, свистят у меня над головой, не давая подняться. Впрочем, я все равно не могу это сделать: моя правая штанина успела набухнуть кровью, и в раненой ноге все больше разгорается жгучая боль.
Сквозь неизвестно откуда взявшуюся пелену в глазах я вижу, как из кабины вертолета выпрыгивают две фигуры и устремляются к Олегу.
Нет уж, ребята, мальчишку я вам не отдам!
Не целясь, делаю несколько выстрелов в сторону футбольного поля, заставляя фигуры залечь.
Огонь из вертолета усиливается, однако Олегу удается благополучно добраться до меня. Он лежит, распластавшись на асфальте, и время от времени как-то странно поглядывает на меня.
Продолжая отстреливаться, я говорю ему: «Беги!» – но он не двигается с места.
По щекам его почему-то ползут слезы.
– Уходи, Олежка, – снова повторяю я, морщась от боли в раненой ноге. – Ползи за угол, а я тебя постараюсь прикрыть!.. Только побыстрее, иначе скоро будет поздно убегать!..
– Убегать? – дрожащим голосом переспрашивает он. – Куда мне убегать?
А ведь верно. Некуда ему теперь податься, потому что отныне его будут искать повсюду.
– Да хоть куда! – взрываюсь я. – Хоть на край света! И уж во всяком случае – из этого города…Тебе надо скрыться, затаиться на время и молчать, как рыба, о своих новых способностях.
– Но почему?
Вот несмышленыш-то!.. Ну, как ему объяснить, как?!
– Пойми, – говорю я, стараясь не забывать время от времени нажимать на спусковой крючок. – Ты – единственный, кто обладает таким уникальным даром. И тебя обязательно постараются прибрать к рукам разные сволочи. При этом тебя будут запугивать и подкупать, на тебя будут охотиться, за твою голову будут обещать бешеные деньги. Тебя будут предавать и обманывать даже самые близкие люди. Я не могу и не имею права тебе советовать. Но мне кажется, что тебе следует затаиться и молчать!..
– И до каких же пор мне придется молчать? –спрашивает Олег.
– Знаешь, на твоем месте я бы молчал всю жизнь…
– Поздно, – говорит мальчик. – Дело в том, что я сделал свой выбор. Он сказал мне, что я нужен нашей стране. И что я не имею права пользоваться своими способностями только лично для себя…
– Ах вот оно что… Значит, тебе захотелось хорошей жизни, да? Он наверняка посулил тебе золотые горы и кучу привилегий, верно? А насчет пользы, которую ты будешь приносить людям, – это обман, поверь мне. Твоими способностями будет пользоваться в своих шкурных интересах кучка политиканов. Из тебя сделают ходячую государственную тайну, вот и все! Трудно тебе будет, Олежка…
– А по-вашему, всю жизнь скрываться и молчать легче? – спрашивает мальчик.
– Ты – маленький идиот! – не сдержавшись, ору я. – И то, что ты собираешься сделать, – подлость!.. Ты не имеешь права так поступать, слышишь? Между прочим, из-за тебя сегодня погибло множество людей, так неужели тебе наплевать на это?! Вон там лежит капитан милиции, у которого дочь была такой, как ты, но она погибла от рук подонков, и он погиб, пытаясь спасти тебя, а ты хочешь предать его?
– Подлость? – переспрашивает юноша. – Предать? А то, что вы выдали меня этому… – Он кивает на труп Абакумова. – …Это была не подлость? И сейчас, пытаясь уберечь меня от пули, вы же не за человечество радеете, а за себя, за свою жалкую контору!.. Вы все одинаковы, потому что вслух говорите одно, а мыслите и поступаете по-другому!.. Я понял: я для вас теперь – все равно что ценный прибор. Вещь! И какая мне разница, кому я достанусь? Я мог бы достаться вам, но вам не повезло, и вы сами в этом виноваты…
– Я не мог поступить иначе, Олег. Твой… этот тип угрожал взорвать больницу, и тогда погибли бы люди, много людей… Я не имел права променять их жизнь на твою, пойми!.. Это было бы несправедливо…
– Нет, – безжалостно говорит мальчишка. – Я этого не понимаю. И поэтому я ухожу. Прощайте!..
Он неожиданно поднимается в полный рост и направляется к вертолету. Огонь со стороны футбольного поля, как по команде, тут же прекращается, и наступает какая-то неестественная, страшная, подобная вакууму, тишина.
Я ничего не могу больше сделать. Только лежать, корчась на липкой от крови земле, кусать губы и проклинать себя, весь мир и человечество, которому, как человеческому организму до отдельных клеток, нет дела до судеб отдельно взятых людей.
Олег благополучно добирается до тех двоих, которые представляли собой группу захвата, и сквозь кровавый туман в глазах я вижу, как они одобрительно-заискивающе хлопают мальчика по плечу.
Потом Олег идет с одним из них к вертолету, а другой, пятясь и выставив перед собой автомат, прикрывает их. Видимо, опасается, что я буду стрелять. Зря. Выстрелить в мальчишку я все равно не смогу. И не потому, что не хочу. Просто в моем пистолете кончились патроны.
Поэтому мне остается только глядеть вслед этой троице и гадать: оглянется ли Олег на меня, прежде чем люк вертолета наглухо закроется за ним?
г. Москва, февраль – август 2000г.