Пятичасовой путь разрядил его как аккумулятор. Оставшиеся двадцать метров не одолеть ни за что.
− Ни за что, − повторял и повторял Тонни, баюкая себя и наслаждаясь покоем. Даже боль не казалось ему столь ужасающе нетерпимой. Оказывается ко всему можно притерпеться. На все согласиться. И не чувствовать никаких угрызений. Ты сделал все что смог. Все. Но когда над тобой уже ничто не властно, остается страх, великий стимул и великолепный анальгетик. Человек не настолько герой, насколько хочет выглядеть перед другими или убедить себя самого.
Страх заставил Тонни проползти несчастные последние двадцать метров и перевалиться через порог. Уткнуться лицом в пыльный пол и толи рычать, толи плакать от счастья. Он справился, он молоток!… Еще одна маленькая победа. Из маленьких побед, складывается большая. Из больших — великая. Таков был девиз Рапторов. Когда они еще сами были. Когда он был одним из них.
Боль пульсировала в такт кровотоку. Донимала жажда. Парень облизнул пересохшие губы. Жажда сделалась сильней. Перевернулся на спину. Не торопясь отстегнул фляжку, ощущая под пальцами зубастую морду тираннозавра − символа команды, сделал глоток. Посмаковав теплую воду, позволил себе приложиться к фляжке второй раз. Надо экономить. Но не удержался хлебнуть снова. В желудке образовалась тяжесть и Тонни затошнило. Он не удержал, отрыгнул выпитое. Во рту узнаваемый привкус желчи, разбавленный солью крови. Открытие не из обнадеживающих. Выходило, повреждены внутренности. Печенки-селезенки.
− Плевать.
Он думал явить твердость духа, на самом деле подтвердил сдачу. Безоговорочную капитуляцию.
Совершенно ничего не хотелось предпринимать, ни о чем не желалось думать. Он постарался притерпеться к боли. Заключить с ней временный союз. Пять минут покоя, и потом он весь её. Боль поддалась уговором и, Тонни смежил веки, погружаясь в пустой, но желанный сон.
Закрыл глаза — открыл глаза. Ему почудилось, или он слышал шаги? Конечно, почудилось! Кому здесь быть? Но… Но, нет же! Точно шаги! Точнее не бывает! За короткое время он пережил вихрь чувств. От радости спасения до ужаса быть обнаруженным. Что если это переселенцы? Или бродяги? Или изгои? Он их никогда не встречал, но много слышал. Разное. Плохое. И встреча с ними не прибавляла шансов на спасение. Скорее гарантировано убавляла.
Но кто бы это ни был, он нашел укрытие. Тонни почувствовал острый неприятный запах. Будто покойник облился яблочным уксусом.
− Я здесь, − промямлил Тонни. Он никак не мог нашарить фонарик, включить.
− Знаю, − спокоен голос невидимки. Даже не спокоен. Холоден, как голос врача утомленного выслушиванием нескончаемых стенаний немощных пациентов.
− Вы кто? — поинтересовался Тонни, до рези напрягая глаза угадать фигуру. Но тьма кромешная. Может он бредит и, никого рядом нет?
− Имеет значение?
− Не особенно. Но все равно я вам рад, − совсем уж бесцветно произнес Тонни. Он держал в уме переселенцев, бродяг и изгоев. Никого другого здесь встретить не дано. Никто другой в заброшенные сектора Термитника не ходит.
− Если испытываемое мною чувство допустимо отнести к разряду радости, тогда взаимно.
− У меня нога сломана. И ребра… и печет.
− Ты не в лучшей форме.
Тонни почувствовал касание к поврежденной ноге. Боль обожгла так — перехватило дыхание.
− Осторожно!
− Уже, осторожен.
Через Тонни перешагнули. Он с запозданием сообразил, невидимка легко ориентируется в темноте. Изгой?
− Вы кто? — встревожился Тонни и принялся интенсивней шарить по полу в поисках фонарика. Запах усилился и ослаб.
«Подобрал?» — догадался парень. Он уже не так радовался неизвестному. Потому как теперь становилась неизвестна его собственная судьба.
− Собираешься спрашивать об этом всякий раз?
− Просто хочу знать.
− Во многих знаниях многие печали. Не так ли? — пошутил невидимка и, судя по шуму, пристроился где-то сесть.
− Вам трудно назваться?
− Не трудно. Но зачем?
− Принято…
− Имя такое же слово как стол или стул. Само по себе ни о чем не скажет. Оно лишь вызовет определенные ассоциации о знакомых вещах. А мы не знакомы.
− Тогда что вы тут забыли? Или кого ищите? — осторожничал Тонни. Невидимка нес какую-то невразумительную лабуду. Говорят, такое бывает с теми, кто долго живет один, как изгои и не брезгует каннибализмом.
− Еще один абсолютно не нужный вопрос.
Тонни лихорадочно соображал. Необходимо что-то говорить. Обязательно говорить. Психологи утверждают, любой разговор сближает. Даже врагов.
− Рискну предположить, вы герой и вызвались спасать мир, а я вам удачно подвернулся в этой конуре.
Попытка острословить провалена.
− С чего такое предположение?
− Да, так. Подумалось.
Похоже, о сближении нечего и мечтать.
− Ценю твою способность не падать духом (сильно сказано!) в столь плачевном состоянии. Но герои не спасают мир. Они спасают тех, кого любят. Я не питаю к тебе ничего подобного, − посмеялся невидимка.
− Но зачем-то вы меня отыскали? — Тонни в этом далеко неуверен. Что именно его и что искали. Вылазка Рапторов, экспедицией предприятие трудно назвать, дозировано освещалась в СМИ. Совет боялся неудачи. Как говорил Макс, фиг бы кому позволили высунуться за пределы Термитника, если бы не нужда. У Хасса на сей счет имелось особое мнение, кардинально противоположное общепринятому. Но Барионикс состоял в анархистах и не скрывал своих взглядов на устройство общества. Как его мнению доверять? Тонни помнил заголовок в газете: Анархия — вершина безнравственности! Оставался пресловутый вариант случайности. Но в таком хитросплетении заброшенных этажей и коридоров случайность столкнуться мизерна. Правда Тонни совсем упустил из вида взрыв в ангаре, как фактор привлечения внимания, а когда вспомнил…. Он уже ничего не решал.
Ответ невидимки обескураживал и пугал.
− Говорят долго можно смотреть, как горит огонь, течет вода и работают люди, − медленно, со вкусом произнес уксусный «вонючка». − Я бы добавил и умирает человек.
− Вы про что говорите? Вы это… Я не умираю! − запротестовал Тонни. − А вы… вы… ненормальный!
− Спорная сентенция. Что есть нормальность? Что под ней подразумевают? Каким критериям она соответствует или должна соответствовать, считаться таковой. С какой стороны посмотреть, разглядеть её наличие или отсутствие? Есть забавная книга. Автора не помню, но называется Я — Легенда. В ней человек воевал с внешним миром. Долго и не успешно. Посвятив себя бескомпромиссной войне, очень гордился тем, что он один из последних несгибаемых воителей. А потом вдруг выяснилось, пространство ранее заселенное людьми безраздельно принадлежит вампирам. Они растят детишек, навещают друг друга, любят, ненавидят и радуются. Живут, одним словом. А в их глазах последний герой последней войны ни кто иной, как последняя сволочь, какую поискать. Монстр, убивающий их близких. Совсем как сейчас. Мир стал другим, а люди этого еще не приняли.
− И не примут. В любой войне человек идет до конца, − постарался быть убедительным Тонни. — Для того и создан.
− Для чего для того? И как определить, кто для чего создан?
Шелест или шипение? Послышалось? Стало холодно. Показалось?
− Так вы из этих? Из них? — снизошло на Тонни пугающее озарение. В Armpit похожих тварей за каждым углом по десять!
− Каждый волен заблуждаться. Хотя мне понятен ход твоих умозаключений. А если да?
− Сказки для детей! — устыдился Тонни собственных страхов коих в каждом великое множество. Рациональных, иррациональных и каких угодно. В зависимости от обстоятельств, выгод и перспектив.
− Ну, вот видишь. В действительности, правда не так и важна. Важно то, что мы считаем или принимаем за правду.
− Очень удобно, выбирать. Но, правда, всегда единственна!
− Да ты утопист! Если знаешь кто это такие?
− А может, знаю! — возмутился Тонни. Врать конечно не хорошо, но в исключительных случаях допустимо.
− Однажды люди выдумали сказку о месте где хорошо жить всем. Они это подчеркивали, всем без исключения. Избранность отвергалась напрочь. Ничто не могло послужить поводом для возвеличивания над другими. Чем не достойная цель лучшим умам. Царствие Небесное на земле! Как ни странно идея не прижилась. Равенства и благоденствия для всех желали единицы. Остальные хотели другого. Людей жгли на кострах, солдаты насаждали закон, порядок и распространяли сифилис. Титаны науки рвались раскрывать таинства материи и познавать величие красоты. Пытливые умы самоуверенно провозглашали победу Добра и выискивали возможность перейти на сторону Зла. Видите ли, для всеобъемлющего понимания миропорядка, им требовался беспристрастный взгляд с другой стороны. Серое не могло определиться, чего в нем больше − белого или черного? Смятение духа похоронило мечты о всеобщем благе. Но надо отдать должное декадентская крайность − всем будет замечательно плохо! Не прижилась тоже. Лишает смысла всякое существование. Требовалось переосмысление. Переосмыслили. Плохо будет всем, но НЕКОТОРЫХ чаша сия минует, − невидимка громко постучал по пластиковой перегородке. — Чему ты прямой свидетель.