Томас навострил уши. В нём вдруг всколыхнулась надежда, и от этого ему самому стало стыдно — пусть только на одну секунду.
— Приятные новости? Вы же, кажется, отобрали нас для этих Испытаний за сообразительность. А теперь ты, выходит, меня за дурака держишь?
Несколько секунд Крысюк молчал, потом ответил:
— Сообразительность. Да. Кроме всего прочего. — Он снова замолчал и всмотрелся в лицо Томаса. — Ты вправду считаешь, что нам это всё нравится? Ты думаешь, мы наслаждаемся видом ваших страданий?! Всё имеет свою цель, и скоро она тебе станет абсолютно ясна!
По мере того, как он говорил, напряжение в его голосе нарастало, и последнее слово Крысюк проорал, даже лицо покраснело.
— Ну-ну, — заметил Томас, с каждой секундой набиравшийся всё большей дерзости. — Не истери, папаша. Не ровён час, кондрашка хватит. — Ах, как приятно было выплюнуть эти слова!
«Папаша» вскочил и наклонился вперёд, опершись на столешницу. Вены у него на шее вздулись толстыми верёвками. Потом он медленно опустился обратно на стул и несколько раз глубоко вдохнул, остывая.
— Мы-то думали, что четыре недели в этом белом ящике способны заткнуть рот самому отъявленному строптивцу, но ты, похоже, только ещё больше обнаглел!
— Так что — может, расскажешь мне, что я не поехал мозгами, а? И что Вспышки у меня нет и никогда не было? — Томас ничего не мог с собой поделать — бешенство закипало в нём с такой силой, так что, в конце концов, он почувствовал, что ещё немного — и взорвётся. Но каким-то чудом ему удавалось сохранять ровный тон. — А знаешь, что не позволило мне не сойти с ума? Да то, что глубоко внутри я убеждён — ты наврал Терезе! Это опять был один из ваших дурацких тестов! Так что — куда вы пошлёте меня на этот раз? На долбаную луну, что ли? Или заставите переплыть океан в одних подштанниках? — И добавил ехидную улыбочку для пущего эффекта.
В течение этой краткой речи Крысюк не сводил с Томаса ничего не выражающих глаз.
— Всё сказал?
— Нет, не всё. — Томас так долго ждал случая высказаться все эти долгие дни, а когда этот самый случай представился, оказалось, что из головы разом выветрились все обвинительные слова, которые он собирался обрушить на своих мучителей. — Я... Я хочу, чтобы ты рассказал мне всё. Сейчас, немедленно!
— О, Томас... — тихо сказал Крысюк, будто сообщая печальную новость маленькому ребёнку. — Мы не лгали. У тебя Вспышка — это правда.
Томаса словно ушатом холодной воды окатили. «Неужели Крысюк и сейчас врёт?» — раздумывал он. Но внешне своего разочарования юноша никак не проявил, лишь пожал плечами, будто такого ответа и ожидал.
— Ну что ж, с ума я, во всяком случае, пока ещё не сошёл.
Конечно, мотаясь по Топке, сталкиваясь с хрясками, да ещё тесно общаясь с Брендой, он в какой-то момент подхватил вирус; с этой мыслью Томас смирился. Но он твердил себе, что пока-то с ним всё в порядке! Он в свом уме. А это самое главное.
Крысюк вздохнул.
— Ты не понимаешь. Не понимаешь, зачем я пришёл сюда, чтó хочу тебе сказать...
— С какой стати я обязан верить всему, что вылетает из твоего поганого рта? Как ты вообще можешь допустить мысль, что я тебе поверю?
Томас вдруг обнаружил, что вскочил на ноги, хотя совершенно не помнил, как это случилось. Грудь ходила ходуном в тяжёлом, яростном дыхании. Он постарался взять себя в руки. Крысюк молча буравил его холодным взглядом; его зрачки казались бездонными чёрными провалами. Неважно, врёт этот тип или нет — Томас намеревался выслушать его до конца, ведь от этого, по-видимому, зависело его освобождение из белой тюрьмы. Юноша принудил себя дышать мерно и спокойно. Он ждал.
После нескольких секунд молчания, гость продолжил:
— Да, я знаю — мы лгали тебе. Много. Часто. Мы делали с тобой и твоими друзьями воистину ужасные вещи. Но всё это было частью плана, который ты не только одобрил, но и в создании которого сам принимал активнейшее участие! Признаю — нам пришлось зайти чуть дальше, чем мы сначала намеревались, однако всё оставалось полностью в духе и русле того, что наметили Создатели — и что ты сам разработал, после того, как они были... устранены.
Томас медленно помотал головой. Да, когда-то он сотрудничал с этими людьми, хоть и не помнил, в чём состояло сотрудничество. Но сама идея — заставить кого бы то ни было пройти через подобные испытания — не укладывалась у него в голове. Вообще-то Томас помнил больше, чем показывал с виду. Хотя окно в прошлое было словно измазано сажей, сквозь которую неясно виднелись какие-то фрагментарные картинки, юноша помнил, что не только он, но и Тереза работали на ПОРОК, что они помогали создать Лабиринт. Он много о чём вспомнил...
— Ты мне не ответил. Повторяю вопрос: почему ты думаешь, что я тебе поверю?
— Потому что нет смысла водить тебя за нос, — ответил Крысюк. — Больше нет.
Томас внезапно почувствовал страшную усталость — словно все силы разом покинули его. С тяжёлым вздохом он опустился на пол и снова покачал головой.
— Я даже не понимаю, что это значит. — Какой смысл вести разговоры, если не веришь ни единому слову собеседника?
Крысюк продолжал говорить, но тон его изменился: из отстранённого и бесстрастного он стал профессорско-назидательным:
— Ты, безусловно, отлично знаешь о том, что в мире царит страшная болезнь, пожирающая человеческий рассудок. Всё, что мы до сих пор делали, было направлено на одну, и только одну, цель: проанализировать паттерны, реакции вашего сознания и построить рабочий чертёж, схему, которая запечатлела бы их, и на основе этого чертежа разработать лечение. Страдания, испытания, потерянные жизни — такова ставка в игре, и ты это знал, когда приступал к осуществлению плана. Мы все это знали. Выживание человеческой расы — вот в чём цель и причина всех наших действий. И решение загадки теперь близко. Очень, очень близко.
Воспоминания возвращались к Томасу фрагментами, несколько раз: в течение Превращения в Приюте; во снах, которые начали приходить к нему после этого; просто просверкивали кусочки там и сям — словно искры, пронзающие его мозг. И сейчас, слушая человека в белых одеждах, Томас чувствовал, как будто стоит на вершине утёса, а все ответы вот-вот всплывут из бездны — и тогда он увидит картину во всей её целостности. Он ощущал такое бешеное желание узнать разгадки, что едва мог справиться с собой.
Однако не всё так однозначно. Да, Томас помогал разрабатывать Лабиринт, а потом, когда первоначальные Создатели погибли, он взял проект в свои руки. Программа продолжалась с новыми участниками.
— Я помню достаточно, и мне стыдно, что я принимал в этом участие, — признался он. — Пережить такое издевательство на собственной шкуре — это совсем не то, что планировать его в тиши кабинета. Так нельзя.
Крысюк поскрёб нос, поёрзал на сиденье. Слова Томаса, видимо, задели в нём какую-то струнку.
— Увидим, что ты будешь думать этим вечером, Томас. — Крысюк говорил теперь страстно, всем телом наклонившись вперёд. — Увидим. Но позволь мне спросить вот о чём: ты действительно считаешь, что потеря нескольких человек не стоит спасения бесчисленных других жизней? Это очень старое выражение, но не кажется ли тебе, что цель оправдывает средства? Когда никакого другого выбора нет?
Томас только молча мерил собеседника глазами. Он не нашёлся с ответом.
Крысюк улыбнулся своей особой улыбкой, больше похожей на крысиный оскал.
— Вспомни-ка: когда-то ты считал, что игра стоит свеч, Томас. — Он принялся собирать свои бумажки, как будто намереваясь уходить, но не сдвинулся с места. — Я пришёл сюда, чтобы сказать: программа подходит к концу, почти все необходимые данные собраны. Мы стоим на пороге грандиозного прорыва. Как только наш проект будет завершён, ради бога — вы с дружками можете сколько влезет закатывать истерики по поводу того, какие мы тут все отъявленные злыдни и как с вами несправедливо обошлись.
Томаса так и подмывало отбрить этого гада в соответствующих выражениях, но он сдержался.
— И каким же это образом наши мучения могут помочь в создании этого самого «рабочего чертежа»? Ну, послали вы кучку ни о чём не подозревающих юнцов сначала в одно кошмарное место, потом в другое, ну посмотрели, как они умирают — какая тут связь с гипотетическим лекарством?
— Самая что ни на есть прямая связь! — Крысюк тяжело вздохнул. — Скоро всё сам вспомнишь, и у меня такое чувство, что ты глубоко раскаешься в своём нынешнем неверии. А покуда есть кое-что, что тебе необходимо знать. Возможно, это всё расставит по местам.
— И что же это такое?
Томас терялся в догадках.
Посетитель встал, разгладил складки на брюках, поправил пиджак, сомкнул ладони за спиной.
— Ты носишь в себе вирус Вспышки. Он во всех частях твоего тела. Однако не оказывает на тебя ни малейшего воздействия. И никогда не окажет. Ты — один из исключительно малочисленной группы людей, имеющих иммунитет к этой болезни.