Со следующим пинком стихии плашкоут, чуть не заржав, встал на дыбы и по заледеневшей его поверхности всё, что было на нём, благополучно съехало в море. Как чашки с подноса. Из людей там имелся, по счастью, только я один – докеры и мои матросы успели заранее улепетнуть на берег. А буксир сумел встать носом к волне и кое-как перевалить через нее. Делать нечего, ушёл я вниз, в холодную муть, а сверху наплыл плашкоут и безжалостно отсек мне выход на поверхность. Соображал я в таких обстоятельствах мало и обрывочно, но догадался: если даже он отплывет назад, то его вскоре бросит обратно – в итоге, меня раздавит как клопа, едва всплыву.
Шум и ярость стихии наверху, холод и мрак пучины внизу, есть отчего запаниковать. И в самом деле несколько секунд я полоскался в дикой панике. Но затем пульс вдруг разгладился, я ощутил глубинный покой окружающего меня пространства. Оно будто растворило меня, тогда и забрезжила искра где-то в моей сердцевине, следом другая, третья; они стали подниматься от крестца по позвоночному столбу и далее к конечностям, давая им импульс. Наконец я поплыл вбок, почти не думая о дыхании и холоде. Одолел метров двадцать и выплыл там, где плашкоут не смог бы уже убить меня при всём желании. Голос мой булькающий был полностью заглушен шумом лютующих волн, но через минуту кто-то, приметив среди барашков мою голову, распознал её как человеческую. Я ухитрился поймать линь, брошенный с припая, и меня вытащили. Затем наступила фаза лечения народными средствами, что не нуждается в дополнительном описании.
Поездка на Рижское взморье
По завершению рейса взял отпуск по состоянию здоровья. Собственно мне и так бы дали отпуск, навигация-то закончилась. Но я был уверен, что здоровье мое пошатнулось и стал ходить по врачам, причем всё медленнее и всё более шаркая ногами. К каждой ноге да и руке спустя неделю хождения было словно привязано по пудовой гире. И врачи, как бесплатные так и платные, находили у меня новые и новые болезни. Цистит, простатит, гастрит, радикулит, геморрой; ладно, на этом остановимся. А в душе всё более кристаллизовывалась грусть. Потому что когда, как не отпуске, вспомнить, что по большому счёту я одинок? Нет у меня подруги дней суровых или чего-то вроде.
Товарищи и собутыльники вряд ли засмеются моим шуткам, потому что они, в общем-то, давно их знают, да и своих шуток у них предостаточно. Но она, единственная, засмеялась бы, сто пудов. Вряд ли матросы, не говоря уж о боцмане и штурманах, обрадуются моим отеческим наставлениям, а вот детишки, родись они от неё, единственной, наверняка бы приняли их с благодарностью. И если я, вообразив себя художником-маринистом, нарисовал бы свинцовую воду Баренцева моря, ультрамарин Карского, плавучие льды моря Лаптевых, смахивающий на сахарную вату туман в Восточно-Сибирском море, да ещё как расцветает тундра в июле, слабо и робко, а её ласкает незаходящее мягкое солнце, то мои картины, может, выставили бы в фойе ДК моряков. И там на них никто б не обращал внимания, торопясь за пивом в буфет. Лишь она одна, единственная, всплеснув руками, назвала бы меня одаренным и наготовила пирогов с грибами, моих любимых.
Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить.
Чёрт, и это не годится; из трёх бунинских пунктов только один исполним; даже собаку не с кем оставить, когда в рейс уйду.
И вот, поддавшись ходу этих мыслей, загрязненных влечениями и страстями, которые согласно махаяне рано или поздно создадут неправильный омраченный мир вокруг меня, я вспомнил о том, что оставила мне Инга – адресок на Рижском взморье. И с каждым новым днем отпуска я всё больше думал, а не навестить ли мне эту невесть откуда взявшуюся дамочку, непонятно на кого работающую, не прочитавшую ни одной хорошей книжки, вроде тех, что стоят у меня на полке… А не появиться ли у нее в гостях сюрпризом, тем более, что она сейчас должна вернуться домой со Шпицбергена?
В итоге, я поехал, точнее полетел. На самолете, потом на автобусе, до того самого Рижского взморья, где не бывал уже тысячу лет, и за это время там точно не стало многолюднее и веселее. А последние метров триста прошел пешком – воздух морской, целебный, впрочем, у нас в Арктике ничуть не хуже.
Дело уже к вечеру, моросящие сумерки. У подъезда её дома, если я не ошибаюсь номером, стоит машина, здоровенный универсал. Зуб даю, что не её автомобиль. Хотя квартал приличный; здесь и немцы, купившие дома на памятном взморье, и нетрудовые мигранты из Москвы-Питера, желающие проживать поближе к своим счетам в офшорах, и некоторые рижане, имеющие заграничный доход, но у Инги наверняка должен быть малолитражный хэтчбэк.
На моем внутреннем светофоре зажегся красный свет. Лучше сейчас не звонить в переднюю дверь и вообще не маячить со стороны фасада. Попробую-ка я заглянуть с задней стороны дома. Постройки в этом квартале стояли впритык, тесно, так что мне пришлось обогнуть ряд коттеджей, чтобы попасть во двор и оказаться у Ингиного дома с тыла. Тут стояла скромная «маздочка» – хэтчбэк, как и ожидалось. С обратной стороны у дома имелся черный вход, а еще оконце подвала – незапертое и даже приоткрытое; может, через него ходит гулять киска, и хозяйка дома посчитала, что человек не пролезет. А вот я, такой худой после всех переживаний последнего рейса, протиснулся, хотя и пришлось несколько сплющиться.
Внутри отсутствовал стол для пинг-понга и прочие спортивные прибамбасы, зато имелся ящик с инструментами для работ по дому: здоровенные ножницы, плоскогубцы и так далее, бессмертный по своей работоспособности холодильник «ЗиС-Москва» 50-х годов, плюс куча старых книг советских изданий; надо полагать, наверху их не осталось. Даже захотелось прикарманить Крапивина, но вовремя вспомнил про «облико морале». Выйти из подвала можно было лишь одним путём. Я стал подниматься по ступеням лесенки, ведущей на первый этаж.
И вдруг увидел ноги спускающегося сверху человека – не ошибиться, ступни здоровенного мужлана размером сорок четыре, такие не занимаются науками и прекрасными искусствами; к тому же я заметил ствол. И сразу принял решение: согнулся и вперед, чтобы дернуть на себя эти ноги, ухватив за щиколотки. Мужчина, навернувшись, хоть и ударился головой о ступеньку, однако не отключился, только выронил свой «глок». Нет, я не кинулся поднимать пистолет. Противник, назовем его так, как раз ухватился за перила, чтобы встать.
Через секунду он с недоумением смотрел на свою руку, пробитую ножницами и пригвожденную к перилам. Рот его раскрылся для крика, но крикнуть не успел. Я уже подобрал пистолет и вмазал гражданину по темечку – пару раз, для верного отключения света в голове.
Затем поднялся на первый этаж – тут, в основном, была кухня. Едва спрятался за посудомоечной машиной, как на кухню вошел человек; даже и в полумраке ясно, что большого роста и крепкого телосложения. Моя рука машинально нащупала сковородку и, когда верзила поравнялся с посудомоечной, ударила его по лбу. Он был в низко надвинутой вязаной шапочке, да и лоб оказался не высок, поэтому получилось не особо гулко. Со второго, такого же приглушенного удара, верзила вырубился.
Я двинулся из кухни по короткому коридору и в фонарном свете, зашедшем в оконце и подмазавшем предметы, увидел тень. Присел и как раз над моей головой свистнула пуля, выпущенная из пистолета с глушителем. Не разгибаясь, прыгнул вперед. Моя голова влетела в живот стрелявшего, а его рука с пистолетом оказалась поверх моей спины. Я развернулся, пытаясь ухватить оружие, но не удержался, шлепнувшись на спину. Если б не успел пнуть коленом наводящуюся на меня руку, наступил бы печальный эпилог, а так пуля ушла в стену, раскоцав штукатурку. Я распрямил ногу и, засадив носок своего ботинка противнику в торец, перехватил его руку с пистолетом. Но оппонент, ухватив другой рукой меня за горло, стал душить на локтевом сгибе. Тоже здоровый был гад: ручища у него, как у других нога. Соответственно моя голова принялась – по ощущениям – уверенно набухать. В последний момент, перед тем как ей лопнуть, я вспомнил о трофейном пистолете и дал противнику рукояткой по кумполу. Хватка сразу ослабла, но противник ещё произнес что-то против «ватников», которых надо «вбываты», и мне пришлось повторить тычок. Надежность создается избыточностью – разок накинул ему в лоб. Коридорный душитель наконец растянулся на полу. Стало совсем тихо. Если на том всё, то этих трёх надо поскорее упаковать.
Кстати, пока вязал эти персоны, то обнаружил у них предметы, не свойственные киллерам, а скорее подходящие для медиков. Шприцы, ампулы, ручной ультразвуковой сканер. И загадочный спрей впридачу, назовем его перечным.
По окончании работы услышал топоток легких ног на лестнице, идущей со второго этажа на первый, и уже организовал засаду под ней, но вовремя сообразил – это не мужчина. Высунулся и, зажав рот даме, втащил в свое укрытие. Через секунду отпустил. И в полумраке ясно – Инга.