Впрочем, старым я себя не чувствовал.
Дураком чувствовал. Сначала все удивляло новизной и необычностью, и, вместе с тем, какой-то странной, изначальной знакомостью… Впрочем, лишь для Тита Волтумия это была новизна – Дима зевал, глядя на тарахтящие безлошадные повозки; зевал вслед пролетающим железным (!) птицам; зевал, глядя на водопад огня ночных улиц; зевал, просто зевал – и вслед за ним зевал центурион. Узнавать было радостно и – скучно.
Скучная радость.
Иногда я путаюсь, присваивая воспоминание Димы центуриону, в другой раз: драка в средней школе номер два почему-то проходит с применением холодного оружия и манипулярного строя. Мудрый центурион Михайлыч…
Старость приходит не с сединой и усталостью.
Моим волосам до седины еще далеко, а уставать за долгие годы службы я привык в одно и тоже время – после отбоя…
Привычка – вот в чем дело.
Я – привык.
Привык быть старшим центурионом. Привык вставать до рассвета, ложится заполночь; привык чувствовать, как холод режет колени под тонким одеялом, привык есть простую похлебку из солдатских котлов… Привык отдавать приветствия и получать сам. Привык к строевому шагу, к тяжести гребенчатого шлема, к ощущению потертостей на затылке и висках…
Боги, мне даже снится этот дурацкий шлем!
Старость – когда начинаешь ценить не удобство, а привычку.
…И даже обнимая теплое, домашнее тело Нади (рыжей моей, лисички, любимой… единственной, хитрой и курносой), лежа под пуховым одеялом в теплом и уютном доме, я долго не могу заснуть.
Стоит мне задремать, я вижу: бронзовая змея разворачивается на улицах Скироса, руки, факелы… Рр-а-а! Летят дротики. Сложное – простым.
И еще… Иногда я вижу холодный лагерь легиона, серое утро – рано-рано – часовые на башенках мерзнут в коротких плащах, на ветках деревьев – черных, осенних – повисла изморозь… Дыхание паром вырывается изо рта. Я шагаю по узкой дороге, закутавшись в шерстяную накидку, голова моя непокрыта, холодный ветер теребит давно не стриженый волос… мне снова тринадцать лет.
Я иду в легион.
Вот так.
Трудно быть.
Когда меняешь работу не потому, что прежняя тебе не нравится или дает слишком мало средств на существование…
Впрочем, я не так уж часто менял работу. Мой послужной список – а работал я в различных охранных агентствах и, иногда, тренером в военно-спортивных клубах – был прекрасен. Меня уговаривали остаться, сулили повышение зарплаты, различные блага и выплаты, угощали коньяком и виски…
Впрочем, я ничего не пью кроме вина.
…Угощали редким вином, дарили оружие и путевки в экзотические места. Однажды побывав в Риме, а после – в Галиции, я зарекся путешествовать. Хотя Лисичке в Риме понравилось…
Первую ночь там я боялся сойти с ума.
Увидев наутро мое лицо, Надя собрала вещи и решительно кивнула: едем домой. Надя? А как же…? Домой.
После мы выбирались только в Подмосковье, к Надиным родственникам.
… – Служили? – оценил мою выправку центурион в сине-черном варварском наряде. – Звание?
– Старший центурион, первый манипул второй когорты семнадцатого легиона, – отчеканил я, – Фракия, третья Готтская компания, четвертая Готтская. Имею награды.
Лицо «центуриона» расплывалось в неуверенной улыбке.
– Ты… это. Да?
«Италия», подсказал Дима, «Майор.»
– Я служил в итальянской армии, – сказал я, – дослужился до майора… Потом уехал, домой потянуло…
Улицы Скироса.
– Ну ты, брат, даешь! – присвистнул «центурион», дружески хлопнул по плечу. – Скажи, что срочную служил… тогда, может быть, поверю, а так…
Он натолкнулся на мой взгляд, поперхнулся, замолчал. Руки потянулись искать шов на брюках:
– Товарищ майор?
– Вольно. Ну что, берете на службу?
Так впервые в жизни я получил работу…
Трудно.
Мне сорок три года. Я родился двадцать семь лет назад, со дня же моей смерти прошло около семнадцати веков. Мое имя Тит Волтумий, а зовут Дмитрием Валерьевичем. Я старший центурион римского легиона, забывший как будет по латыни: упал-отжался. Моя жена – рыжая красавица Надя, которая считает, что мертвые могут вселяться в живых. Ерунда! Мертвые могут вселяться только в мертвых…
Я тому подтверждение.
Моей жажды жизни хватило на двоих.
А может, все это – только сон умирающего на поле боя старого солдата. Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы, но очень надеюсь – быстро. Впрочем, мне рассказывали: в миг до смерти перед глазами проносится вся жизнь. Не знаю. Что вспомнил, то вспомнил – и я не собираюсь умирать. Я собираюсь вернуться к моей Лисичке, рыжей, ласковой…
Вернуться, последний раз побыв центурионом.
Самим собой.
Смотрюсь в витрину. Недавно по этой улице прокатилась человеческая волна, гоня перед собой нескольких серых, неосторожно выскочивших на толпу. Легионерам удалось уйти, но брошенные щиты и черные дубинки лежат на мостовой… стратуме… Лежат и чего-то ждут.
Ждут возвращения серых…
Смотрюсь в темное зеркало.
Нет, не центурион. Мирная сытая жизнь расслабила лицо, убрала складки со лба, смягчила линию подбородка. Словно линии с восковой дощечки стерты морщины: лучистые – из уголков глаз, насмешливые – от губ, скорбные – от крыльев носа. Разве это Тит Волтумий, Тит-центурион, гроза легионной зелени?! Одна ухмылка которого заставляла белеть от ненависти сотни лиц?
Не верю.
Мне все еще снится дорога в легион, где я – тринадцатилетний…
– РАЗОЙДИТЕСЬ! – звучит усиленный мегафоном голос. Трубный глас. – ЭТА ДЕМОНСТРАЦИЯ НЕ САНКЦИОНИРОВАНА! ПОЖАЛУЙСТА, РАЗОЙДИТЕСЬ! ИНАЧЕ БУДУТ ПРИНЯТЫ ЖЕСТКИЕ МЕРЫ!
Вот оно. Поворачиваюсь, вглядываюсь в конец улицы. Ползет змея. От стены серых щитов отбегают люди, поворачиваются, грозят кулаками, кричат… Снова бегут. Рядом со мной, у некоего подобия трибуны (как я не люблю это слово!) собирается народ. Из проулка позади меня выныривает и останавливается в растерянности еще одна группа демонстрантов.
– РАЗОЙДИТЕСЬ! ПОЖАЛУЙСТА, РАЗОЙДИТЕСЬ!
Серая змея легиона глотает улицу стадий за стадием… Озноб в затылке.
Снова смотрю в витрину. Есть!
Сквозь гражданскую припухлость проступает знакомая жесткость. От крыльев носа бегут складки; у губ, в уголках глаз – привычные насмешливые морщины… Пробую улыбнуться – выходит совершенно по-волчьи…
Тит Волтумий, старший центурион.
…Я вскакиваю на возвышение, расталкивая народ. Указываю в сторону приближающихся серых:
– Сейчас будет бой! Нужно организоваться!
– Э-э-э? – недоумевает толпа у моих ног. Эх, сюда бы дядьку Флавия! Он бы сейчас сказал то самое… Самое нужное и доходчивое…
– Шлюхи! – ору я. Сделать сложное – простым.
– Путаны! – подхватывает ликующая толпа.
– Менты позорные! – спасибо, дядька Флавий, мертвый бог толпы…
– Менты!
Спрыгиваю с трибуны.
– По центуриям, по манипулам – стройся! – командую я, подхватывая с мостовой потерянный серыми щит. В другую привычно ложится камень. – Делай как я!
Легкая заминка. Сперва растерянно, затем – весело и дружно, выстраивается ряд, еще один. Щиты…
– Куда лезешь! – ору. – Ты и ты – во второй ряд. Ты, со щитом… Да, рыжий, ты! В первую шеренгу! Шевелись, обезьяны!
– Шагом марш! – командую чуть позже. – Подтянуться! Четче шаг!
Они подтягиваются, ровняют шаг, словно мои команды: на жуткой латыни, с фракийскими словечками, им хорошо понятны.
Спасибо, Фурий-Лупус, Фурий-Волк, мертвый бог солдат! Пусть серые помучаются. Их встретит не толпа, где каждый сам за себя, а такой же строй щитов… Нет, не такой же – куда им до профессиональных воинов! – но все же. Ты знал, центурион, главное правило полководца: простое для врага – станет для него сложным.
Шагом – вперед. Строем, без дротиков, молча.
Навстречу движется серая змея, змея легиона – глотая улицу стадий за стадием. Прекрасный ужас – я на миг замираю, как в детстве – и как замирал, будучи старшим центурионом Титом Волтумием, в свои сорок три года и семнадцать чужих веков назад…
– Барр-а-а! – кричу я.
– Урр-а-а-а! – подхватывают остальные. Крик перепуганного слоненка, ей богу!
Озноб продирает хребет, скулы твердеют. Скоро столкнуться лбами змеи: серая, чужая, и наша, где рядом со мной шагает дядька Флавий, вздев могучими руками вырванную дверь. Где на другом фланге, склонив круглую голову, держит строй старший центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк, нацепив на губы неизменную ухмылку…
Подобранный щит – непривычно легкий – словно примеряется: вот сюда я приму первый удар чужого щита, чуть поддамся назад, пружиня… заставляя противника потерять равновесие… Затем – толчок плечом. Эх, будет потеха!
Я кричу: Подтянись, левый край, не говно месишь!
Я говорю: Четче шаг, сукины дети!
Будь на мне сейчас шлем, я бы почувствовал влагу на подкладке…
Примечания
1
TiSinc – Time Service Inc, в просторечии «ТайСинк»