Невероятно! Уже почти две недели, с момента официального представления в кабинете Ваэльо Бебруса, штабс-капитан по легенде числился даже не просто женихом, но без пяти минут законным супругом воплощенного совершенства, пребывал при оном совершенстве практически неразлучно, спал под одним одеялом — и при всем этом, простите за выражение, сосал лапу.
Фиалковоглазая фея, ласково улыбаясь, отражала все атаки.
И открытый штурм, и правильная осада, и хитроумные подкопы с завидным постоянством завершались полнейшим фиаско. А даже если и не полнейшим, то все равно обидно, да?
Впрочем, службу ведьмочка знала.
В предписанную роль она вошла без затруднений, и сторонний взгляд, бесспорно, не сумел бы отличить личный состав штурмгруппы «Валькирия» от пары влюбленных до посинения молодых идиотов, стоящих на самом пороге вступления в законный брак…
— Ку-ку, малыш! Твоя девочка принесла тебе холодненького пива, — проворковала Фила, слегка взъерошила штабс-капитанские вихры и тотчас озаботилась: — Ой, как ты обгорел, чижик. Опять мазью не помазался? Не-хо-ро-ший мальчик! Непослушный!
Строго надула губки. Поднесла бутылочку.
— А ну-ка, пей! Быстренько!
Арчи сделал глоток и скончался.
Когда же, отшипев и отшворчав, кучка паленой органики восстала из пепла, вновь обретя способность мыслить, желать и чувствовать, лучистый взор бронзовокожей ундины наполнился нежным лукавством.
— Ты соскучился без меня, заинька? А я соскучилась! — Гибко изогнувшись, Филочка чмокнула Арчибальда в нос и в близлежащих кустах яростно заскрежетала зубами притаившаяся в рассуждении понаблюдать бомборджийская послица. — О чем ты говорил с этой миленькой старушкой?
Заросли, всхлипнув, зашуршали прочь.
— А зубы у нее вставные, — насплетничала беспощадная майор Бразильейру. — И бюст силиконовый. Ага! А нам с тобой, кузенька, вот что принесли… Правда, здорово?!
— М-м? — заинтересовался Арчибальд, разглядывая спорхнувшую на коврик открытку. — М-м-м…
Благородные готические буквы, золотом впечатанные в царственный пурпур искрящегося на солнце пластика, извещали, что Ее Сиятельство владетельная графиня Япанча-Бялогурски почтительнейше просит монсеньора Аршеваль д 'Ожье с невестою оказать ей честь посещением даваемого нынче вечером по случаю прибытия в Нассау Их Святейшества кардинала Инносентиуса костюмированного бала, явление означенных персон на каковой желательно в машкерадном костюме.
Впротчем же, — следовало в завершение, — в случае сугубой неосуществимости оного, Госпожа Устроительница не огорчит себя визитацией оных в платье партикулярном.
Арчи прислушался к себе. Эмоций не было.
Филочка меж тем млела в восторге.
— Это так мило, чижик! Так чудесно, ведь правда?! — Она, хоть и офицер-спецназовец в немалых чинах, была все-таки слишком женщиной, чтобы сдержать эмоции. — Графиня Япанча-Бялогурски, это классно! Я читала в «Сплетнике»… — И тотчас с истинно дамской непоследовательностью воскликнула в совершеннейшем ужасе: — Но мне же совсем нечего надеть!
Честно говоря, обладая фигурой майора Бразильейру, можно было, абсолютно ничем не рискуя, явиться на прием любого уровня нагишом.
Или в сатиновых трусах на вате.
Прекрасно это зная, ожившая античная статуэтка желала, однако, чтобы ей непременно сие многократно напомнили и доказательно обосновали.
Не тут-то было.
Арчи беспощадно молчал.
Подождав с минуту, Фила заговорила сама с собой:
— Синее? Нет, старье. Лучше красненькое с птичками, оно как раз бальное. Нет, нет! Лучше… О! Дура я, дура… Это ж маскарад! Милый, а, милый, — она чувствительно ткнула Арчи в бок. — Знаешь, кем я наряжусь? Я наряжусь майором спецназа!
Фыркнула. И озабоченно спросила:
— А ты?
— Я не пойду, — пробурчал Арчи.
Филочка обмерла, некрасиво округлив ротик.
— Что?!
— Я не пойду, — повторил Арчи. — Иди сама.
Он не лукавил. Глухое раздражение, до сих пор тщательно скрываемое, вырвалось наконец наружу.
Отыгрываться на девчонке, к тому же старшей по званию, разумеется, никуда не годилось, хотя и стоило бы… но уж этим великосветским кикиморам он решительно ничем не был обязан.
Спохватились. Зовут. А почему не раньше?!
Нет уж.
Не дождутся.
Ежели графиня действительно от души приглашает, пускай явится лично. А ежели нет, так на нет и суда нет. Подумаешь, Япанча-Бялогурски! Великая цаца! Микроб, между прочим, и вовсе дюком де Ришелье писался. Прикупил титулок по случаю, на аукционе, вместе с замком, гербом, фамильными призраками и прочим хламом. И хули толку? Лучше не стал.
Баранина вкуснее.
— Малыш, — проникновенно сказала Фила, придвигаясь почти вплотную. — Они ведь приглашают тебя с невестой, а не меня с женихом. Как же я пойду без тебя?
— Ножками, — порекомендовал штабс-капитан.
— Но-о-ожками?
Дивные фиолетовые очи заволокло предгрозовою мглой.
— Шесть дней, — разгибаясь коброй, прошептала майор Бразильейру. — Шесть дней выгрыз из моей жизни… за что, Господи, за что? — Шепот ее сделался зловещ. — Я, дура, ему пиво холодное таскаю, я его на руках ношу, а он… — Филочка всхлипнула было, но тут же овладела собой. — Да мы в спецназе таких ловили и в унитаз мордой! Капитанишка!
Арчи лучезарно улыбнулся.
— Жандарм! Арчи хихикнул.
— Опричник!
Арчи заурчал от удовольствия.
— Щенок!
— Р-р-р, — сказал Арчи, заостряя уши, и умничка Фила осеклась на середине тирады.
— Извини, чижик, — проворковала она, вновь опускаясь на песок. — Твоя букашечка погорячилась, хороший мой… разве наш мальчик уже не хочет побаловать свою малышку?
Затем они оказались так близки, что слов не нужно, а десять минут спустя согласие Арчи идти на раут перестало нуждаться в вербальном оформлении.
Но — уймитесь, сплетники! Ничего предосудительного не произошло на хрустящем, словно бы накруто прокрахмаленном белоснежии пляжа. Просто двое молодых людей окончательно убедились в том, что они взаимно не противны друг дружке. И пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает!
— Пойдем, милый, — сказала в конце концов Филочка, неохотно отстраняясь.
И карусель завертелась.
Четыре с четвертью часа, остававшихся до начала раута, были растерзаны тысячами мелких забот, словно неосторожный бычок оголодавшими пираньями. Было много споров, очень много суеты и еще больше крика. Но все в этом мире преходяще, и ровно в двадцать ноль-ноль, резко откинув травяную завесу, майор Бразильейру, совершенно умопомрачительная в новеньких десантных полусапожках с высокой шнуровкой, сапфировом гарнитуре поверх пятнистого кителя и прическе, взбитой a la m-me de Pompadure, явила себя восхищенному взору Арчибальда, а следом в гостиную вкатился робокуафёр, бережно держа в манипуляторах идеально отутюженный белый смокинг.
— Ты готов, чижик?
— Всегда готов, — откликнулся Арчи, предъявляя хвост.
— Умница моя… Настоящий зайчик. А не мешает?
— Привык.
— Солнышко мое! — Филочка слегка, так, чтобы не размазать помаду, мазнула губами по его щеке. — Одевайся скорее, и пойдем. Только чур, не напиваться. Ты мне еще пригодишься…
— Так точно, — козырнул Арчибальд, на миг прервав непростую процедуру повязывания галстуха. — Есть не напиваться, госпожа майор!
Увы, не все в руцех человечьих, и пути грядущие неисповедимы. Арчи не знал еще, что следующие сутки ему предстоит провести в койке, мучась головной болью и самобичеванием. Не полегчает и после, хотя Филочка, незлобивая по натуре, не станет наезжать излишне жестоко, ограничившись сообщением, что сам, мол, виноват и жди теперь следующего случая…
Жизнь жестока.
Хмельной ветерок багамского приволья, смешавшись с немножко рома, малой толикой виски, некоторым количеством шампанского и совсем на донышке коньяку, зло подшутил над не привыкшим к подобным мероприятиям штабс-капитаном.
Грубо говоря, он укушался, как слепой кутенок.
Но можно ли не выпить, когда один за другим провозглашаются тосты в твою честь?
Мыслимо ли было отказать в брудершафте душке Савушке, канонику Их Святейшества («…ах, Арчик, ну право слово, не будьте же таким гадким…»), в фёрейндшафте Его Высокородию полномочному послу («… не скрою, любезный Аршеваль, иные из моих супруг очарованы Вами…») и в либеншафте самому Степану Тимофеичу, даром что генерал-полковнику, а совсем свойскому мужику («…какой я тебе Тимофеич, Арчушка? Стенькой зови! Как войско кликало, так и тебе кликать велело…»)?
Боже, боже, сколь несправедлив был он к ним!
Простые, милые люди, тяжким трудом достигшие определенного веса в обществе и ничуть не чванящиеся своим положением. Добрые, отзывчивые сердца. Вот ведь, к примеру, давеча Арчи, жестикулируя в приливе чувств, расшиб хвостом фарфоровую вазу эпохи Юань, вследствие чего с ним, смутившимся донельзя, едва не сделался припадок ликантропии. И что ж? Эти столпы beau mounde, эти истые сливки общества, слывущие меж согражданами персонами сухими и надменными, с добродушием и истинной чуткостию отнесясь к юношеской невзгоде, нисколько не злословили, а, напротив, выведя на террасу, подальше от глаз строгой невесты, отпаивали ядреным пивком, не позабыв доплеснуть этилового спиртику…