Это «дно» кризиса.
Но дальше начинается восстановление – ибо мир отнюдь не перестал писать и рисовать: просто теперь он делает это другим инструментом. И либо Вы сами, либо пришедший Вам на смену более энергичный, разумный и расторопный предприниматель находит деньги, переоборудует Вашу фабрику, обучает Ваших рабочих (а точнее, их часть, ибо производительность труда повышается) и начинает производить востребованные рынком шариковые ручки.
И все восстанавливается.
Естественно, в масштабах национальной экономики процессы развиваются намного сложнее, чем в масштабах отдельно взятой фабрики, но принцип тот же. Как только управляющая система (будь то менеджер или государство) перестает спасать отжившее и никому больше не нужное производство и начинает организовывать производство новых, востребованных рынком товаров, устраняя тем самым возникшие диспропорции, – экономика начинает восстанавливаться, кризис преодолевается, и мы все вместе отталкиваемся от «дна» и начинаем всплывать.
Такое происходит сплошь и рядом, на самых разных уровнях – от национальных и даже региональных экономик до отдельных предприятий.
Однако наше нынешнее состояние – депрессия – принципиально отличается от кризиса: глубина и масштаб накопленных диспропорций настолько серьезны, что экономика просто не имеет источников спроса, на который можно переориентироваться.
Легко начать производить авторучки вместо карандашей, сигареты вместо папирос, компьютеры вместо арифмометров.
А что начинать производить, если спроса нет вообще – как такового?
При кризисе Вы достигаете «дна», отталкиваетесь от него и всплываете; при депрессии Вы достигаете «дна» и ложитесь на него – и, если не вытащите сами себя оттуда за волосы, так и останетесь лежать на нем, пока не захлебнетесь.
В этом принципиальное отличие депрессии от кризиса: она не просто всерьез, она очень надолго. Великая депрессия, начавшись в 1929 году, продолжалась десятилетие; Япония, рухнув в депрессию в начале 90-х, смогла выкарабкаться из нее лишь в начале 2000-х (но зато без войны, что вселяет дополнительные надежды).
Мы не знаем, сколько продлится нынешняя депрессия, в которую входит человечество; хотя бы поэтому каждому из нас стоит относиться к ней всерьез и воспринимать разговоры о том, что через год-полтора-два «начнется восстановление», как дешевую и безответственную пропаганду, ориентированную на школьников, журналистов и членов правительства.
В отличие от них, на нас лежит реальная ответственность: ответственность за наши семьи.
Поэтому хорошо, конечно, если официальная пропаганда вдруг не соврет нам (в конце концов, ну хоть когда-то они должны перестать лгать?)
Однако не стоит забывать, что неожиданность имеет право быть только приятной.
Стремление к лучшему и надежда на него, в том числе вопреки рассудку, логике и простому здравому смыслу, заложена в природе человека.
Нам всем хочется верить в то, что неприятности вот-вот закончатся.
И если в Москве морозы не наступили до середины декабря, – мы готовы всерьез обсуждать вероятность того, что они так никогда больше и не наступят.
Обсуждать это действительно можно – в вопросах погоды свобода слова у нас пока еще сохранилась, но вот только не надо на основании этих обсуждений избавляться от теплой одежды.
Морозов, может, больше никогда и не будет, – это вопрос дискуссионный, – а вот теплая одежда пускай останется.
2. Фундаментальные причины глобальной депрессии
Еще совсем недавно самые разные деятели и в России, и за рубежом истерично настаивали на том, что мы переживаем исключительно «ипотечный американский», а ни в коем случае не «глобальный финансовый» кризис. Сегодня они столь же смешны и нелепы, как и российские столоначальники, упорно пытавшиеся запретить само употребление слова «кризис».
Как было сказано выше, отчасти они правы: мир погружается не в кризис – мир погружается в депрессию.
Аналитики, концентрирующиеся лишь на среднесрочных, а то и на текущих процессах, упускают главное – ее фундаментальный характер. Ведь такие глубокие и всеобъемлющие явления, как мировая депрессия, имеют столь же глубокие и всеобъемлющие причины.
В данном случае причина начинающейся мировой депрессии заключается в том, что после победы над нами в «холодной войне» и уничтожения Советского Союза западные корпорации переустроили освоенные ими колоссальные территории (почти весь «социалистический лагерь» и огромную часть развивающегося мира, ориентировавшегося на социалистический выбор) в соответствии со своими эгоистическими интересами. Винить их в этом нельзя: бизнес есть бизнес, это не более чем машина для извлечения из окружающего мира прибыли, от которой просто смешно ожидать заботы о будущем, пусть даже собственном.
Как в свое время говорил Рузвельт, капитализм – исключительно устойчивая система, с которой ничего не смогут сделать никакие революционеры. Единственный гарантированный способ уничтожения капитализма заключается в предоставлении полной свободы самим капиталистам.
И в 90-е годы, как и в 20-е годы XX века, в результате разрушения Советского Союза они эту убийственную для себя свободу получили.
Стремясь надежно гарантировать себя от появления конкурентов на осваиваемом ими пост-социалистическом пространстве, транснациональные корпорации руками либеральных реформаторов лишили большинство наших стран и народов возможности полноценного развития. Они достигали этой цели не только введением выгодных себе стандартов и норм государственной политики, включая пресловутый «Вашингтонский консенсус», но в ряде случаев и прямым вмешательством во внутренние дела соответствующих стран.
Со временем, к концу 90-х годов, невозможность нормального развития для стран, освоенных транснациональными корпорациями, переросла в глобальную напряженность, массовую миграцию в развитые страны, а затем и в международный терроризм. Ведь жители неразвитого мира осознали, что при навязанных им «правилах игры» ни они, ни их дети и внуки гарантированно не смогут добиться того уровня потребления, который навязывала им в качестве естественного глобальная реклама.
Однако первый удар транснациональные корпорации, ставшие к тому времени глобальными монополиями, получили практически сразу – уже в середине 90-х годов, причем на своем собственном, коммерческом поле деятельности.
Блокировав полноценное развитие осваиваемого ими мира из страха конкуренции, они тем самым существенно ограничили собственный рынок сбыта – и загнали себя в естественный для злоупотребляющих своим положением монополий полноценный, классический кризис перепроизводства.