Дверь скрипнула недовольно, словно ее заставляли работать сверхурочно. Генерал обернулся.
- Как звать, боец?
- Соткин, - отчеканил тот, к которому обращался генерал.
- Там в лесу, - Талимонов кивнул в сторону, откуда пришел, - метров через шестьсот-семьсот машина застряла. Толкнуть надо. Ты возьми еще людей, сбегайте.
И не дожидаясь ответа, генерал зашел внутрь. В домике было душно. Генерал миновал предбанник и дернул ближнюю дверь, что оказалась приоткрыта. В сумрачной, хорошо протопленной комнате за столом сидел мужик лет тридцати - тридцати пяти. Он уткнулся носом в какие-то бумаги. Рядом стоял стакан с залипшим на донышке кружком покоричневевшего лимона. В сторонке пыхтел замур-занный электрический чайник.
- Берденко? - спросил генерал с порога.
Капитан поднял на генерала покрасневшие с недосыпа глаза и поспешно поднялся.
- Так точно, товарищ генерал, капитан Берденко. Талимонов прошел в комнату и прикрыл дверь.
- Чаю сделаете, капитан? - по-домашнему как-то бросил он. - Устат с дороги.
Берденко кивнул, и через полминуты у генерала был стул, чай с лимоном и побелевшая от времени шоколадка.
Талимонов сел и принялся болтать ложкой в стакане, разгоняя сахар и бултыхая лимонную дольку о прозрачные стенки. В этой глуши он почувствовал себя вдруг удивительно уютно. И когда заговорил, хоть и говорил не очень-то ласково, голос звучал мягко.
- Какого черта у вас тут происходит, капитан? Что за история с пропавшим десантом?
- Генерал Хворостин со взводом десанта лично произвел высадку в Зону отчуждения, - заученно, словно не первый раз, заговорил Андрей. - Связь с генераюм Хво-ростиным и его группой была потеряна через несколько дней. Из имеющихся данных можно предполагать, что группа Хворостина погибла, столкнувшись с областями аномального воздействия, имеющими место по всей территории Зоны отчуждения.
Берденко споткнулся о взгляд Талимонова и умолк.
Генерал глядел мягко, по-отечески. И заговорил так же по-отечески, с какой-то доверительностью в голосе.
- Андрей, я читал ваш рапорт. Мне нужно понять, что здесь на самом деле произошло. Там, - генерал-майор мотнул головой почему-то в сторону двери, - вокруг этой истории суетятся на таком уровне и такие люди, что вашим рапортом, боюсь, они не удовлетворятся. Так что мне нужна правда, товарищ капитан.
- Правда? - Андрей крякнул. - Хорошо, товарищ генерал, будет вам правда. Все равно нас здесь никто больше не услышит. А там сами думайте, что с этой правдой делать.
И Берденко начал говорить. Капитан не рассказывал. Он докладывал. Все, что он говорил, звучало безлико, напрочь было лишено эмоций, хотя, если судить по рассказу, эмоций внутри у капитана в свете этой истории бушевало в избытке.
Речь Андрея была бесчувственна и холодна, как рыба. Только факты. Но от этих фактов Талимонова бросило в жар похлеще, чем после беготни по сугробам.
Капитан закончил говорить. Талимонов потянулся за стаканом, но чай остыл и был теперь не холодный, не горячий, а той мерзкой температуры, при помощи которой хорошо промывать желудок.
- Мда, - протянул генерал и добавил еще пару крепких слов от души.
Берденко поглядел на Талимонова не без интереса. Взял генеральский стакан и принялся заваривать чай по-новому на правах радушного хозяина.
- Вы ведь сами правды хотели, товарищ генерал-майор.
- Мда, - мрачно повторил тот. - Что ты там в рапорте-то пишешь?
- Генерал Хворостин с взводом десанта лично произвел высадку в Зону отчуждения, - послушно забубнил легенду капитан. - Связь с генер том Хворостиным и его группой была потеряна…
- Вот так и пиши, - мягко перебил Талимонов. - И если кто спрашивать будет, так и говори. И если кто правду искать вздумает тоже. Про потерянную связь у тебя складно выходит.
- Слушаюсь, - кивнул Берденко, и в его уставших глазах мелькнула радость.
Эпилог
Мысли, память… Иногда мне кажется, что я должен быть лишен всего этого в принципе. Всему этому в моем случае неоткуда взяться. Я бесплотен. А как может работать мозг, которого нет?
И тем не менее я помню. Все. С самого момента моего рождения и до сегодняшнего дня. Эти воспоминания возникают откуда-то, как возникают откуда-то мысли, чувства.
Нет, я не чувствую на тактильном уровне. Когда тот человек, которого мой отец называл смешным словом «Сберкнижка», стрелял в меня, я не почувствовал ничего.
Я не чувствую жары и холода. Не ощущаю электрических или гравитационных воздействий, как говорят ученые. Вот разговоры ученых я слышал, и даже на большом расстоянии сквозь стены. А ветра не чую. И понять, что значит «запах луга», как и любой другой запах, не могу. Не ощущаю.
Зато я чувствую другое.
Например, я почувствовал, как умирал мой отец. Я помню это.
Он просто шел и насвистывал. И, кажется, даже выстрела услышать не успел. Пуля попала в затылок, одним ударом остановила работу мозга и выбила все мысли, воспоминания.
Отец не чувствовал этого. А я чувствовал. Это было больно. Иногда мне кажется, что я сам умер в тот момент. Но время идет. Отец мертв, а я жив. Во всяком случае, я существую. У меня есть мысли, память и ощущения.
Ведь ощущал же я тогда, как сходит с ума человек, убивший моего отца. Это тоже осталось в памяти. Это тоже было ярко.
Я подошел к отцу, наклонился над телом и первый раз с момента своего рождения посмотрел на него так близко. Он был мертв. Его убили выстрелом в голову. А болело у меня в груди. Как так может быть? Я не понимаю этого до сих пор. Только помню.
Помню, как поднялся в рост и пошел к убийце. Убийца видел меня и сходил с ума. Он схватил пистолет, приставил к виску и жал на спуск, слушая сухие щелчки. Но отец не обманул его. Пуля была одна. И убийца жалел, что потратил ее на отца. Знаю, что жалел.
Я не тронул его тогда. Оставил наедине с его страхом и сумасшествием. Не знаю, что с ним стало. Но сомневаюсь, что мать простила ему смерть отца. Мать может сохранить жизнь человеку или даже вывести его в жизнь, но, как мне кажется, это надо заслужить. А без ее одобрения никто здесь ничего не получает.
Но все это только размышления. Я не успел расспросить отца и отправился тогда к матери. Я зашел в самое ее сердце, туда, куда не заходил ни один человек, но не получил ответов. Вероятно, до понимания надо доходить самому. Никто не расскажет тебе истины, а если расскажет, то, вероятнее всего, это будет не истина, а что-то иное.
Я хожу бесплотной тенью уже много лет. Ищу ответы. Ищу понимание.
Я пережил отца, пережил его приятелей. Видел много смертей. Наблюдал за самой разной жизнью. Но все, до чего дошел в своих размышлениях, кажется сомнительным.
Нет истины, нет понимания, нет ответов. Только вечный поиск.
Вечность пугает. Надеюсь, я не вечен.
Хотелось бы быть смертным, как отец. Не хотелось бы стать вечным, как мать.
Зона, ты слышишь? Я не хочу вечного скитания. Меня пугает вечный поиск. Мне нужны ответы. Пусть они будут простыми, пусть не совсем правильными. Но я хочу понять хоть что-то. Непонимание, бесконечно растянутое во времени, невыносимо. Слышишь, мама? Ответь мне.
Но мать молчит. Она всегда молчит. Может, разве что, подать какой-то знак. Но его надо увидеть и распознать. А я не уверен, что примечаю их и понимаю правильно. В этом я похож на людей.
Люди ведь тоже застыли в вечном непонимании. Правда?
Примечания
1
Шпионаж - дело серьезное,
Что ж хватит с меня этого бизнеса.
Танцующая девушка строит мне глазки,
Я уверен, она работаетна КГБ.
Лунный свет и водка уносят меня прочь.
В Москве полночь, а в Лос-Анжелесе время завтрака
Автор песни Крис де Бург.2
Песня из репертуара группы "Х.З." Позднее была перепета Борисом Гребенщиковым. В его исполнении стала более популярной, чем в авторском. Мунлайт исполняет свой, цензурный вариант песни.
3
- Мистер Мунлайт.
- Ты пришел ко мне однажды летней ночью (англ.), - строчки из песни группы "Beatles"
4
Здесь и немного выше строчки из песни В. Высоцкого.
5
Дикий дикий Запад (англ.).
6
Полночь в Москве, а в Лос-Анджелесе светит солнце. Да, в старых добрых Штатах (англ.).
7
На этот раз я думаю, что должен выпустить все это наружу,
Открыть книгу и вырвать плохие страницы.
Господь, прошу прощения за всю ту погань, что я совершил.
Сатан, не беспокойся, я с тобой еще не завершил…
Фрагмент песни группы "Васкуаrd Babies".8