— Турки испугались, — сообщил Хейзингер, раскуривая трубку. — Они разомкнули кольцо, маленькие суда бросились под прикрытие скал, где и были уничтожены огнем береговой артиллерии. Но брандеры целились в галеоны.
Ночь была прекрасна. Огромная, желтая, как сыр, луна плавилась в глубоком, фиолетово-черном небе Cредиземноморья. Громко стрекотали цикады, между крупными овалами лимонов, свисавших прямо на террасу, проносились, блестя шоколадными крыльями, ночные бабочки размером с небольшую тарелку. В двадцати метрах от нас лениво дышало невидимое море.
— Естественно, все внимание осаждавших переключилось на эти набитые порохом торпеды. Пока турки маневрировали, пытаясь избежать катастрофы, в образовавшуюся брешь проскользнула быстроходная фелука. Ходовые данные у нее были получше, чем у турецких перехватчиков, да к тому же неуклюжие галеры, составлявшие внешнее кольцо осады, не были приспособлены для погони за маленьким быстроходным судном. Короче говоря, хранителю сокровищницы удалось выскочить из мешка с самыми ценными реликвиями византийцев.
Я потянулся к вазе с подтаявшим льдом и кинул в бокал несколько крупных осколков. Взболтал, следуя золотому правилу агента 007 — мартини следует взбалтывать, но ни в коем случае не размешивать. Пригубил. Тонкая горечь напитка приятно холодила небо.
— Они вырвались — единственные из всего гарнизона. Оставшихся на берегу уничтожил высадившийся с кораблей турецкий десант. Правда, турки тоже понесли значительные потери — один галеон затонул при взрыве брандера, а спасшихся в кораблекрушении добили прятавшиеся за скалами стрелки византийцев. Но владычеству Востока на Кипре пришел конец.
Хейзингер достал из сумки небольшой тубус, развинтил и извлек на свет карту — современную копию старого портолана, на котором были со всеми подробностями изображены изрезанные бухтами берега Кипра. Расстелил ее на белой пластиковой столешнице.
— Вот здесь, — узловатый, весь в рыжей щетине палец припечатал карту в двух сантиметрах от выступающего далеко в море полуострова Акамас. — Здесь фелука византийцев попала в шторм и потонула вместе с командой и грузом.
— Не повезло им, — сказал я, наклоняясь над картой. — Ведь почти выбрались…
— В живых остался только один монах. Его Божьим попущением выкинуло на песок черепашьего пляжа, а те места и поныне необитаемы. Так что он избежал плена и через несколько лет вернулся в Константинополь. Звали его Марк.
Хейзингер, как фокусник кролика, вытащил из тубуса свернутые в рулон бумаги — это оказалась ксерокопия рукописного текста, написанного, по всей видимости, на латыни, с подстрочным английским переводом. Нацепил на нос круглые очки в тонкой стальной оправе и невыразительным голосом стал читать:
«В лето 5343 от сотворения мира и в четвертый год правления Императора Исаака Ангела, я, слуга Господа нашего Марк Паралий, решил доверить пергаменту тайну, которая неизвестна теперь более никому из живущих. Велик Бог, и неисповедимы пути Его… бла-бла-бла, а вот уже интереснее: так погиб оплот Византии в Средиземном море, и все сокровища, собранные за века, что владычествовала она в этих водах, поглотила пучина… Достойнейший Афанасий Логофет, хранитель сокровищницы, вывез из осажденной крепости девять ящиков с золотом, шкатулку отборных сапфиров, происходящих, как говорят, из далекой Индийской земли, электроновый саркофаг с мощами царя египетского, а также диковинный механизм, изготовленный, говорят, еще до потопа, в виде человеческой головы, искусно вырезанной из цельного куска хрусталя… Голова крепилась на своего рода треножнике белого металла, под которым в особом углублении зажигалась свеча. Тогда глаза головы оживали и в них можно было увидеть туманные картины, а иногда и ясные образы грядущего. Были там также удивительные приспособления из страны Великого Хана, что далеко на востоке, в виде плавающего по маленькому озеру ртути человечка с вытянутой рукой; и куда бы ни поворачивали его, человечек указывал все время на Северную звезду. Были часы, отмечавшие каждый истекший час громким свистом, и устройства, высчитывавшие курс корабля очень точно. Были там и тонкие шелка, и уродливые фигуры драгоценного черного дерева, привезенные из неведомых глубин Африки. Ожерелья были, перстни и золотые пояса. Все это лежит ныне на дне морском, в полулиге от мыса, называемого Мысом Осла, и я скорблю о том, что сокровища, по праву принадлежащие Византии, никогда не станут радовать взгляд Императора, но радуюсь и возношу хвалы Господу нашему, за то, что не дал он попасть им в руки богомерзких Османов. Да славится имя Господа Бога нашего во веки веков, аминь».
Он дочитал, аккуратно сложил листочки вместе и спрятал в тубус.
— Уникальность этого корабля заключается в том, что никто и никогда о нем не слышал. Рукопись Марка хранилась в библиотеке какого-то монастыря вплоть до Первой мировой войны. Мой прадед, который в 1914 г. был британским военным советником в Константинополе, вывез ее на острова вместе с кучей других бумаг, разбираться в которых не было охоты ни у него, ни у его наследников. Лет пять назад моя сестра решила продать кое-какие трофеи прадеда с аукциона, и один из экспертов, прочитав рукопись, сообщил мне, что в ней содержатся сведения о затонувших сокровищах византийцев. Видите ли, Ким, почти все потонувшие суда, на которых можно хоть что-нибудь отыскать, хорошо известны профессионалам. В первую очередь это касается Карибского моря, где лежат золотые галеоны, но и воды старушки-Европы изучены достаточно неплохо. Поэтому найти корабль, подобный этому — он широким жестом указал на невидимое море у меня за спиной — большая, если не сказать, немыслимая удача!
— Cheers, — сказал я, салютуя ему бокалом.
— Я готов заключить с вами договор, — объявил Хейзингер. — Мне понадобитесь вы сами и два ваших инструктора. Оборудование, которое я указывал в письме — надеюсь, оно готово?
— Да, все находится вон в той пристроечке за лимонной рощей. С лебедками пришлось повозиться — на побережье их нет, но я выписал две штуки из Лимассола. Впрочем, пока судно не обнаружено, оплачивать заказ смысла не имеет, не так ли? С инструкторами будете рассчитываться сами, потому что официально я дал им двухнедельный отпуск. Да, кстати, не забудьте завтра нанести визит Аристиду — иначе он обидится.
— Я заеду к нему в час, — буркнул Хейзингер. — Вернемся к договору. Вы и ваши люди попытаетесь обнаружить византийскую фелуку в том месте, которое указано на карте. Глубины там не слишком большие, метров тридцать-тридцать пять. Для опытных аквалангистов не должно представлять труда.
— Вы когда-нибудь погружались на тридцать метров? — спросил я. — Ладно, это риторический вопрос. Допустим, мы находим фелуку.
— На этом этапе операции вы ныряете с борта «Инфанты». Когда судно будет обнаружено, я фрахтую в Пафосе старое рыболовецкий сейнер, на котором можно установить лебедки. Вы перегружаете все, что находите внизу в корзины, потом мы поднимаем это наверх. Технически не очень сложно.
Очевидно было, что Хейзингер никогда в жизни не только не нырял на тридцатиметровую глубину, но и не имел понятия о подводной археологии. Я мог бы объяснить ему, в чем конкретно он ошибается, но по целому ряду причин предпочитал до поры не разочаровывать его.
— Я предполагаю провести основные работы за два сезона. Ваш гонорар в любом случае покроет расходы на эксплуатацию оборудования и отсутствие в центре двух инструкторов. Что же касается приза…
Призом мы с самого начала условились называть то, что хранилось на борту затонувшего судна. С самого начала — то есть с марта этого года, когда Хейзингер откликнулся на мое послание. Я написал Хейзингеру, что слышал о его интересе к подводной археологии Кипра от доктора Стефаниоса, постоянного клиента моего компаньона Аристида. По образованию я историк, писал я, с некоторым опытом археологических раскопок, а вот теперь профессионально занимаюсь дайвингом. И — какое совпадение — именно на Кипре. Почему бы нам не объединить наши усилия?
Хейзингер откликнулся сразу. Первый ответ был довольно формальным — дорогой сэр, весьма признателен за интерес, который Вы проявили, и т.д. и т.п., без каких бы то ни было конкретных предложений. Потом я узнал, что он проверял, действительно ли я разговаривал со Стефаниосом — Хейзингер был подозрителен, как контрразведчик на пенсии. Но все, разумеется, подтвердилось. У меня не было ни малейшего желания обманывать своего будущего партнера по мелочам.
Другое дело, что, прежде чем написать Хейзингеру и даже встретиться со Стефаниосом, я побывал в Лондоне и провел там весьма познавательную беседу с неким Криспином Веймаусом — тем самым экспертом, который оценивал наследство Хейзингера-прадедушки. Как я нашел эксперта? Будь я помоложе, обязательно придумал бы какую-нибудь леденящую кровь историю. На самом деле все вышло проще некуда — написал стандартный текст: специалист по истории майя ищет сведения об артефактах, напоминающих известный череп из Лубаантуна (описание и фотография прилагается) — и разослал по электронной почте. Через пару месяцев, роясь в мусорной куче ответов от разнообразных охотников за привидениями и эмиссаров Дзеты Ретикули, я обнаружил довольно толковое письмо мистера Веймауса. Да, описание черепа (о котором он, будучи сотрудником Британского музея, имеет некоторое представление) в значительной степени совпадает с одним весьма старинным текстом, принадлежащим частному коллекционеру. Имя он, по вполне понятным причинам, назвать не может…