«Ты храбрый воин, — сказал тут ему Гвин. — Ступай ко мне в дружину вместе со своими молодцами и тоже не будешь считать золота!»
Разбойник согласился. Так окончился этот бой. Но Гвин был ранен, и вся его дружина, подросшая, тоже. Вернулся он к матери, повинился, что не доехал, и стал рану залечивать. И очень был доволен, как все вышло. Уж очень он в Рим ехать не хотел.
Тогда позвала светлая Дон среднего сына, Гвидиона. «Старшенький не справился, — сказала ему. — Придется ехать в Рим тебе!»
Собрал тот придворных, гуляк да охотников. Прыгнул в седло — и только пыль столбом, повыше, чем башни Кер-Легиона, раза так в два.
Долго ли он ехал, коротко ли, да встретилась ему на дороге та же старуха, что и старшему брату. Ну, он в кошель да сыпанул серебром, как привык по трактирам, отличая бардов.
«Этот победней, — подумала старуха. — Ну да не беда. Вон со старшеньким моим худа не вышло. Рискнем и теперь».
И вышел на дорогу второй сын, сида встречать, и было с ним дважды девять лесных молодцов. Разбойники за самострелы да дубинки, охотники — за луки да плети. Два дня бились, все в синяках, руки и ноги поломаны-прострелены. Тут — куница. Гвидион не выдержал, выстрелил в глаз. Глядь, а в другом глазу разбойничья стрела торчит.
«Славный выстрел, — говорит Гвидион. — Не хочу с таким молодцом драться. А хочу такого стрелка пивом угостить».
Тот и согласись: так, выходит, серебро сида к нему и попадет, пусть не в кошель, а в желудок. Напировались, сдружились… Одна беда — переели и перепили так, что заболели. Даже сид! Опять некому на континент ехать.
А у Дон сыновья закончились. То есть был еще младший, но тот уехал на север, к Кунеде. Там, кстати, и с женой Кунединой впервые повидался. А Дон пришлось старшую дочь звать. То есть ушастую нашу.
Эта как раз библиотеку приемного отца дочитала и скучать начала.
«Охотно, — говорит, — съезжу в Рим. Там, наверное, книг много и людей мудрых. Глядишь, и жениха себе найду. Умного!»
Нацепила рясу походную, прыгнула в колесницу — и только пыль вровень с башнями Кер-Легиона.
Долго ли она ехала, коротко ли, да ту старуху, что с братьями встречалась, не минула. А на просьбы только фыркнула и предложила припасами поделиться. Мол, могу половину того, что в дорогу собрала, отдать. Старуха отнекиваться не стала, а сама подумала: «Эта не богата, но кони у нее хорошие. Выпущу-ка своего меньшого, пусть лошадей уведет да с девкой побалуется».
Тот и встретил. Улыбнулся ласково, набился в попутчики. Разговорились. Слово за слово, и расхотелось тому сиду обольщать и грабить. Захотелось стать таким же умным! Так что проводил он ее до порта. Там и разошлись. Сида на континент, парень — в школу при монастыре. Хороший, говорят, поэт из разбойника вышел…
Во Франции она потеряла коней — как миновала Бретань, франки пошлину потребовали. Не деньгами или конями, зазорным. Что ж, отвела лошадок назад, оставила одному бретонцу. Велела не обижать, иначе… Ну, чего иначе, остроухой объяснять нечего. Да и хороший хозяин лошадь не обидит. А пешей мимо мытарей королевских пройти — не волшба вовсе. Лесом, кустами, холмами, болотами… Так и шла. Рыба у нее всегда была, а хлеб по трактирам зарабатывала. Сами знаете, стоит грамотному человеку присесть за стол да перышко с чернильницей достать — так сразу и неписьменный находится, кому письмецо нужно набросать или грамотку.
Скорей долго, чем коротко, а добралась Немайн до Рима. На кого она была похожа? Ну, на себя. Я вот мальцом отца слушал, а не понимал. Сказано: сида — ну, значит, высокая, в белом с золотом платье. А на деле? Ни дать ни взять больной ребенок да в рясе, да после пешего похода… Не гляделась она ни сидой тысячелетней, ни дочерью королевской. Да к ней, наверное, даже солдаты на улице не приставали!
Но грамоту с буквами золочеными Немайн сохранила. Показала, кому следует. Ждала, сколько положено. Жила писчей деньгой, на сей раз книги переписывала. По ней ремесло! И так переписывала быстро и ладно, что все скриптории Рима без заказов остались! Владельцы подумали, собрали денег немало да и поклонились кому следует, чтоб император принял ее поскорей.
Тот и принял. И увидел, понятно, не посла богатой страны, а нищую странницу. Потому и отказал в защите. «Защищайтесь сами!» — сказал.
Немайн как стояла, так и села. На пол, в императорском дворце.
— В Палатинском, — вставил Пирр, прекрасно знавший, что императорская ставка тогда была в Равенне. Какая разница? Рим легендарней!
— Вот, Палатинском, — согласился Лорн. — Очень уж настроилась попасть в заложницы да всласть порыться в римских библиотеках. Ну а когда Немайн несчастна, пожалеть ее недолго. Император и пожалел — разрешил искать средство от варваров в старых книгах. В собственной, в императорской, библиотеке! Заодно велел кормить, сколько попросит. А буде загостится, и рясу новую каждый год выдавать.
Немайн и принялась за дело. Читала, почитай, все подряд. И как в голову влезло! Впрочем, лоб у нее высокий.
Прошел год. Три года, и трижды три года. Вестей от Немайн не было. Вот до самых артуровских времен. А как Артура в холм забрали, так и не видели ее. До тех самых пор, пока наш нынешний принцепс не привез ее в Кер-Мирддин. Тоже не вдруг поверил, что сида, да еще та самая! Хоть и не совсем та, раз крестилась.
Пирр мысленно потер руки. Добыча, истинная добыча патриархов, сама идет в руки!
— Хорошая история. Я же могу добавить рассказ о том, как Немайн в Риме обреталась. Итак, минуло, эээ… трижды двадцать лет. Не легендарное число, но в жизни не все и не всегда случается триадами.
Немайн сидела в библиотеке. Привычная, как моль. Кормить — кормили. Рясы выдавать забыли. Потому ей изредка приходилось-таки книги переписывать. Проще, чем с чиновниками ссориться. Книги, они недешевые, одной в год вполне хватало на пристойную одежку. Впрочем, как и во что заворачиваются модницы, Немайн не следила. Синяя, чтоб о Британии напоминала, ряса. Пара рубашек. Ну и чернила с перьями. Что еще надо?
Но вот с улиц донесся шум. Немайн выглянула. Дворец грабила толпа странных воинов с щелками вместо глаз и удивительно кривыми ногами. Книги их, впрочем, не интересовали. Главный, впрочем, заглянул. Увидел Немайн. «Кто ты и что ты делаешь?» — спросил. Услышав ответ, хмыкнул. «Вся мудрость Рима не защитила его от воли Аттилы, Бича Божьего! Моей воли! — провозгласил. — Но если желаешь глотать пыль, продолжай».
«Продолжу, — отвечала Немайн. — Но скажи, Бич Божий, ты видишь тут римлян?» Аттила огляделся. Сида была одинока среди свитков и фолиантов. «Не вижу». — «Значит, римляне просто забыли прежнюю мудрость. Которая делала их непобедимыми…»
Дворец сгорел, кроме библиотеки. Но старая бумага с росписью имперских расходов осталась. И император Майориан не озаботился отменить мелкую статью расходов. Кого только не перевидала библиотека! Заглядывал вождь славян Одоакр. Как регент и полководец империи он счел ушастую книжницу одной из имперских регалий. Гот Теодорих улыбался ее цели. Говорил, что лучшее средство от варваров — готы. Двадцать лет спустя великий полководец Востока, Нарзес, долго беседовал с сидой. Именем Юстиниана подтвердил ее маленькую привилегию. Так и шло время. Пока однажды не причепился чей-то язык к длинным ушам. Демон, мол. Набежала толпа, разъярилась. Иные священники пытались охладить, но не преуспели. Ворвались римляне в библиотеку…
А им навстречу — песенка. Так разбежались горожане, что и теперь их не больше, чем десятая часть от прежнего числа. А не нужно мешать умным людям работать! Что дальше было — не знаю. Архивисты, видите ли, тоже разбежались. А кто вернулся, сиду не застал. То ли нашла она старое римское средство, то ли нет, а больше в Риме ее не видали.
Пирр завершил рассказ. Доволен он был до чрезвычайности. Местных от Рима сильней отсек, выставив жителей Вечного города обидчиками сиды. Ну и тем, что историю Ипатии вовремя вспомнил и к месту использовал. Ничтоже сумняшеся. Почему канонизировать добродетельную нехристианку в качестве святой Екатерины можно, а подкрепить легенду вокруг беглой базилиссы нельзя? Что до убивших ученую фанатиков, те, верно, сильно удивились, увидев, как язычницу ангелы вносят в рай. А их ожидает пекло, убийцам святых назначенное.
Поделом. Надо православных епископов слушать. Особенно патриархов. Увещевали ведь — оставьте женщину в покое!
Ну и подвиги лангобардов на сиду перевалил. В Константинополе «кровосмесительное отродье» милей не станет, а станет пострашней, так и хорошо, Рим с Карфагеном готовы уважать базилиссу Августину издали, но ушей звериных не простят. Так пусть хоть бритты порадуются. Вот как Лорн.
— Выходит, традиция у нас — Рим жечь, — объявил кузнец, расправив плечи. — Наперво Бран Благословенный, за ним Максим Великий, потом еще Неметона… Вот и еще одна триада: три вождя Британии, запаливших Рим! А ты говоришь, преподобный, что триады не каждый раз случаются. Каждый! Только не всегда мы о том знаем. Что до Рима, так мне удивительно, что там трава растет еще. И понятно, отчего нас не любят. Но будут помогать саксам — допрыгаются. Глядишь, и повторим!