Теперь эти носители тьмы сражались меж собой, всего один лишь удар – и навсегда стать единственным властелином мира, другой – не дать ему этого сделать. Цели разные, но методы одни и те же.
Наконец, после неожиданно неудачного выпада Ионы, Клипард извернулся и провел кислотником. Клинок прошел поперек тела Паладина, легонько разрезая плоть, покрытый бурыми пятнами белоснежный балахон, окрасился вишневой полосой крови.
Лястер плюхнулся наземь, сжимая на животе неглубокую царапину. Эта рана не была смертельной, или опасной, просто всемогущий и не знающий поражений боец был совершенно ошарашен видом собственного ранения.
- Я не дам управлять тебе миром! - громкое обвинение отбилось от неприступного фанатизма Лястера. Клипард поднял оружие над головой своего отца. Где-то очень далеко, за гранью его сознания испуганно вскрикнула Лиина.
- Управлять! – безумный блеск сменился болезненным блеском в глазах. В них, под лучами высоко стоящего накалившегося к обеду розового солнца, зажглась толика спокойного безумия. – Так убей, если сможешь! Я даже не подниму побратима!
- Да какой он тебе побратим, - брезгливо сплюнул вбок Антон, немного левее ног сидящего отца. – Тебя лишили сана! Ты – никто! Пустое место, плевок верблюда, гадость на губе собаки!
- Лишили сана? – внезапно захохотал, булькая горлом, Иона. – Мои рабы, которых я придумал и создал? Лишили меня несуществующего сана из несуществующего братства. Я их нарисовал, а они ожили! И лишили меня! Ха-ха-ха!
- Бездарный прыщ на заднице проститутки!
- Проститутки? – Лястер поднял пробитую голову, из глубокой раны в ней медленно потекла кровь – из-за напряжения открылось кровотечение. – Ты знаешь, что ты сын проститутки? Я имел ее как хотел! И она позволяла мне это делать за любые деньги! Слышишь? Ты рожден за восемь галаксиев! Ха-ха! За любую мелочь!
Месть заполонила глаза и душу Клипарда, пронеслась по бескрайним равнинам его светлого в любви внутреннего мира. С черного неба начал падать угольный снег, похолодало. Живность попряталась в норы и дупла, львы зарылись, словно медведи, в берлоги. На шелковую ссохшуюся траву валились мертвые туши падших коров.
Печальный бог уселся на квадратном метре едва заметной бледной лужайки, зябко кутаясь в тонкий серенький плащик с тремя заплатами на спине. Утлые, почти развалившиеся башмачки, правый бережно обмотан тонкой проволокой, но все равно пропускающий воду, сырой, зато никогда не просыхающий. Старенькие штанишки, которые когда-то носил детдомовский дворник. Заштопанные самой красивой женщиной на свете – сестрой Лючией из дома «У святого Клипарда за пазухой», носки. И зажатые в синем кулачке ВОСЕМЬ галаксиев, ровно столько стоил билет на корабль. Звездолет, способный забрать его отсюда, из злобной, не терпящей детей-сирот планеты.
Он собирал эти деньги долгие три года, работая чистильщиком обуви в катакомбах, хитростью сломав робота-конкурента. Цент за чистку – и пинок в спину. Оттуда и взялись протертые заплаты на сереньком друге со слишком длинными потрепанными лацканами, никогда не изменявшем в другие поры года, но таком холодном зимой. И всегда дуло через рукава и дырки на спине.
Перед богом стояла Месть. В количестве четырех здоровенных громил в потертых джинсовых комбинезонах портовых рабочих. Они смотрели на зажатые купюры в его руке и ехидно ржали, представляя, как будут сейчас пропивать их в ближайшем кабаке.
- Ты украл их, малой! – сказал Месть. – Украл у нас!
- Неправда, - ответил Господь, - я заработал честно! Работал, чистя обувь.
- Правда, парни, - смягчился один Месть, - я знаю его, он в подземельях сапоги шурует.
- Да пошел ты, - засмеялись другие Мести, - не хочешь долю – не лезь!
Справедливый Месть умолк, поддаваясь неправедным.
- Отдашь? – пинок ногой, но не в спину, а в грудь. Он летит заплатами на землю, пачкая плащик в грязи, а безжалостные пальцы выдирают деньги из синей ручонки с тонкими пальчиками. Слезы заливают лицо, грудь сдавливают рыдания, на голову падает дождь.
Еще один пинок, на сей раз в ребра.
- Пошли, пусть сопляк полежит! – сказали Мести. Кто-то плюнул мальчику на лицо, он утер его, и так мокрого от небесной влаги, потертым рукавом. За это получил еще удар, по затылку. – Не рыпайся. – Голоса отдалились. – Ты видел, Месть, я его даже без рук уделал, - хвалился товарищ Мести.
Хвалился тем, что уделал десятилетнего мальчика в старом плаще и бережно перевязанном тоненькой оловянной проволокой правом ботинке, никогда не просыхавшем.
- Эй! – Антона подняли сильные руки.
Это был Месть!
- Ну не реви, - сказал он. – Держи! – Месть оставил мальчика под дождем, что-то втиснув в маленькую, посиневшую от холода и сырости ладонь.
Клипард разжал кулак – там лежал грязный от воды и болота, мятый галаксий.
И среди Местей встретилось добро.
- Нет, - капитан опустил меч. – Я не убью тебя, отец.
И словно вселенная содрогнулась, остановившееся, было, солнце, вновь заскользило по небосклону. Ветер весело взвился вокруг повзрослевшего мальчика в утлом плаще, глянул на его новые, отчищенные, командирские башмаки, и полетел гонять своих розовых барашков.
Старик удивленно поднял окровавленную голову.
- Я ведь столько сделал тебе! – прошептал он. В его глазах больше не было безумия. – Прости меня, сын! Прости меня! – На его глазах стояли слезы.
- А я прощаю тебе, - громко сказал Антон. - Всем!
В его мирке Бог смотрел на них, стоявших около надгробия с надписью «Всем моим покойным». Четверка портовых рабочих, один из которых казался почти прозрачным и неосязаемым, армейский сержант, Мишель, Инквизиторы, вместе с их поддельными богами из Ада, папа. Наконец, в быстро светлеющем небе висел фиолетовый радхи с зелеными лягушками на носу, а около него – еще парочка звездолетов, таможенник, Ганзель и Гретель, всего более ста человек.
Да и сам Антон стоял там: малыш, разбивший нос своему одногодку, голодный юноша, ворующий еду в армейской столовой, с первый раз обритым лицом и бросающий очередную девушку, молодцеватый майор, расстреливающий безвинную деревню атомными снарядами.
Бог смотрел на них с сожалением, на всех себя.
- Я прощаю вас! – сказал он.
Вновь распускались цветы и деревья, яркое солнце топило черные снег и лед, которые превращались в мириады желтых солнечных зайчиков и прыгали по наливающейся сочной зеленью траве. В лесу трубили лоси, пели мелкие проснувшиеся после короткой спячки птицы, львы потягивались, отирались спинами о ноги коров. Среди цветов весело гудели деловитые пчелы. Вдалеке, на фоне растаявших в голубой дымке кораблей, пролетела пара аистов, несущих в клювах большие толстые котомки, в которых что-то шевелилось.
Наступала весна.
В реальном мире тоже бурлила яркая розовая природа. Вся живность, находившаяся вблизи, подходила, прилетала и ползла к Антону, который, в красноватых лучах солнца, сейчас горел мягким светом, как свеча, все его три сердца упоенно стучали в унисон.
Бобры и белки, тигры и лисицы, зубры и даже неведомо откуда взявшийся в лесу слоненок, все спешили хотя бы прикоснуться к капитану.
К человеку, который узрел любовь.
Перед лесом бесшумно задрожал воздух, деревья заколебались от внезапно поднявшегося ветра. Под громкие мелодичные напевы лесных птичек раскрылся Портал.
- Ну, заходите, раз пришли, - сказал широко улыбающийся Господь на пороге.
Отец и сын, обретшие друг друга, один любя, а второй – раскаявшись, поднялись на невысокую ступеньку, и пропали во Вратах, за Антоном поднялась его невеста, готовая пойти с любимым и в огонь, и в воду.
- Все заходите, - Творец грозно приподнял бровь. – Или вас упрашивать?
Немного придурковатый боцман с тремя высшими образованиями, легкая на передок доктор, отрекшаяся от мужчин, победивший в пламени д‘жабс со своими женами, обнявшиеся влюбленные первый помощник и радистка, механический человек и маленький Шептун, очаровательная Лиина и Клипард. Даже ничем неприметные атомный инженер и оба корабельных стрелка. Все вошли в небольшую Обитель Господа. И многим еще осталось места!
- Что ж, - промолвил Всевышний, когда вся честная компания вошла через уютный дворик маленький вишневый сад, где-то в глубине которого звенели ручейки, или, может, фонтаны. – Подытожим!
Он оглядел балдеющее от местной зелени и потирающее привыкшие к розовым множественным тонам братство.
Сбоку от парка, снабженного тремя круглыми беседками, показывал уже с фасада свой крутой кирпичный уголок, видимо, очень уютный домик. На его стены были прикреплены тонкие специальные жерди, по которым, вплоть до самой крыши вился сочный спелый виноград. Около окошек, закрытых разноцветными резными ставнями, лоза игриво изгибалась, минуя рамы, и уходила дальше.