Журналист поначалу слепо пытался вырваться, стонал, кричал, жутко выл, а потом затих и только улыбался обожженными губами тупой улыбкой идиота. Семецкий сам съел всю тубу антирадиационных таблеток, запил последней банкой энергетика, снял с лица только мешавшую ему теперь защитную маску, взвалил спутника на плечо, поднялся во весь рост и пошел вперед по коридору.
Со всех сторон его окружали стены, перевитые какими-то кабелями, трубами и непонятного назначения толстыми проводами в кольчатой броневой защите. Очевидно, Иван и Журналист попали в один из туннелей коммуникации, и теперь продвигались, судя по прикидкам Семецкого, в сторону Саркофага. Точнее, как раз под него.
Сворот налево. Все те же стены, все тот же толстенный слой пыли под ногами, искрящейся в лучах мощного фонаря. Пыль отчего-то напомнила Ивану веселую зимнюю вьюгу под Новый Год, когда снег плясал перед окном, сиял кристалликами льда и причудливыми снежинками, а если сунуть под него руку, то оседал на ней крошечными капельками воды. Теперь же пыль оседала на ногах бредущего по ней Семецкого. Наверняка это была радиоактивная «грязь» в чистом виде, но включить прибор хотя бы интереса ради уже не было времени и сил. Да и зачем? Никакие таблетки и артефакты уже не помогут. Уровень излучения давно уже зашкалил за порог критического.
«Припекало» основательно. Когда Иван только снял с себя маску, он обнаружил на ней прилипшие клочья собственных волос. Провел рукой по голове — на ладони остались целые пряди. Ногти буквально на глазах размягчались и отлазили от мяса. Удивительно, но боли он не ощущал. Вообще. Даже усталости. Пот струями тек по лицу и телу, но во всем организме ощущался небывалый прилив сил. Только вот дышать стало тяжело. Щитовидная железа распухла в разы, раздула гортань, и та плохо пропускала воздух в легкие. Ничего, наплевать.
Сворот направо. Полуобвалившиеся ступеньки лестницы вверх. Иван крякнул, чуть присел, уложил поудобнее тело Журналиста на плече и двинулся дальше. Так. Небольшая площадка. А это что за странный толстый потек на стене, черно — коричневый, проплавивший бетонную стену, как нож масло? А, да это же та самая «слоновья нога», в которую превратилось годы спустя все внутри реактора, причудливая смесь потекшего от немыслимых температур и радиации графита, кирпича, бетона и стали. Иван по пути положил руку на потек, удивился его гладкости. Руку даже сквозь перчатку начало жечь, но не температурой — «фонило» так сильно, что ощущалось уже физически. Наверное, ни один человек еще не испытывал это на себе. А если и испытывал, то рассказать уже точно не мог.
Еще одна лестница, выводящая в громадный, широкий, но с низким потолком зал. Кругом валялись остатки раскуроченных механизмов, шкафов с электроникой, от которой теперь практически ничего и не осталось, куски бетона и длинных черных плит. Прямо перед Иваном поднималась ослепительно — белая стена с уродливым проломом посередине. Журналист похлопал его по плечу, указал на гигантскую дыру. Туда. Семецкий, лавируя между обломками начал пробираться вперед…
Пол вдруг ушел из-под ног, откуда-то снизу, из-под земли донесся тяжкий грохот. Из лестничного проема, что путники оставили за спиной, выхлопнулось облако пыли. Землетрясение, что ли? Теперь путь назад еще и завален. Очень хорошо, просто замечательно! Иван медленно встал с пола. Кожа на лице зудела просто невыносимо, он переборол соблазн и почесал нос. На перчатке остались большие клочья чего-то красного, мерзкого на вид. По лицу потекла сукровица. Человек сгорал заживо в этом радиоактивном пекле, но совершенно не ощущал боли или вообще каких-то страданий. Иван передернулся от отвращения, когда представил, как выглядит сейчас. Но уже ничего с этим не поделать. До физической гибели остались считанные десятки минут, он чувствовал это.
Семецкий снова взвалил уже не шевелящегося Журналиста на плечи и полез в пролом. До чего же толстой была та стена! Метров шесть, не меньше, бетон перемежался с черными блоками и какими-то блестящими трубками, торчащими со всех сторон, косо срезанными, похожими на иглы гигантских капельниц. Иван упрямо брел вперед и волок на себе неизвестно живого ли еще спутника. Чудовищная радиация быстро умертвляла все, с чем только ни соприкасалась.
Дальше открылся еще одно гигантское, величиной со спортзал с целыми наростами темной массы. «Слоновьи ноги», уже частично рассыпавшиеся в ту саму искрящуюся пыль, образовывали настоящий причудливый лес, через который и шел теперь Иван. Журналист вдруг слабо ворохнулся на его плече, поднял голову, повернул изуродованное ожогами, страшное лицо и пошептал:
— Он совсем рядом… Осталось чуть-чуть…
И снова обмяк. Но теперь Семецкому уже и не требовался проводник. Он и сам видел яркое сияние, льющееся откуда-то сверху. Впереди громоздилась исполинская куча из кусков бетонных плит, каких-то конструкций, изувеченной стали и чего-то еще. Человек с ношей на плечах начал карабкаться на нее. Упорно, срываясь, помогая себе руками. Хриплое, яростное дыхание гулко отдавалось под сводами Саркофага. Смертники неудержимо шли к своей цели…
… Монолит был прямо перед ними. Черный, светящийся изнутри призрачным сиянием кристалл неправильной формы величиной с одноэтажный дом. Монолит молчал, но ему и не требовалось никаких звуков. Он был настолько величественен, что не хватало слов в языке людей, чтобы описать его так, как подобает. Наверное, именно так мог бы выглядеть Бог в его конечной ипостаси. Творец в сублимированном представлении людей всей планеты, вобравший в себя всю их мудрость, знания, страдания. И грехи, конечно, тоже.
Монолит стоял на почти ровной бетонной площадке радиусом в пару десятков метров. Удивительно — все вокруг было чисто, ни намека на пыль. Наверное, просто испарилась, сгорела тут во время Выбросов. Конец пути. Иван осторожно положил Журналиста у подножия Монолита, подошел к Кристаллу, осторожно потрогал его. Тело пронзило ледяным холодом. Так вот ты какой, Исполнитель желаний… не зря шли сюда, нашли все же его! В этот момент полагалось радоваться, ликовать, но сил и жизни просто не оставалось уже ни на что. Иван, игнорируя холод, прижался к Монолиту всем телом, обнял его грань, да так и застыл так, уже не в силах оторваться. Сияние, ставшее в тысячи раз сильнее, вспыхнувшее светочем радиоактивного солнца, поглотило двух людей, как слизнуло их начисто.
…Маленький мальчик идет по школьному коридору. Ему еще нет двенадцати лет, он еще добрый и привычный улыбаться всему, что его окружает. Он не ждет зла и обид от мира, от людей, от жизни, наивно думает: все для меня, все будет хорошо. И вот сзади налетает толпа одноклассников, пинками валит на пыльный пол коридора, весело гогочет и уносится дальше…
…Институт. Десять лет спустя. Высокого, нескладного парня сосредоточенно лупят в туалете однокурсники. Просто потому, что им скучно, что скоро сессия, а у них в очередной раз ничего не готово, а этот прыщавый глист получил почти все зачеты и экзамены «автоматом», так как сутками «ботанил» над конспектами, вместо того, чтобы пить водку и пиво, хватать девчонок за выпуклые прелести и рассказывать похабные анекдоты…
…Толпа скинхедов — националистов, избившая парня бейсбольными битами только за то, что увидели в его лице какие-то признаки кавказской национальности. Месяц больницы в итоге…
…Прощание с любимой девушкой. Ей не нужна размазня, не способная постоять за себя и только и умеющая, что писать красивые стихи и дарить цветы…
…Крик начальника отдела выпуска газеты. В материале, представленном молодым журналистом, слишком много фактов, компрометирующих нечистую на руку деятельность начальника местного УВД. Практически доказанное обвинение в коррупции. Для журналиста это кончилось потерей работы…
«Я хочу быть сильным. Хочу быть неуязвимым! Я и так слишком долго терпел и страдал. Я хочу уметь убивать любого, кто встанет у меня на пути».
«Исполняю, Человек».
Вспышка света рядом с глыбой Саркофага. Когда она погасла, на земле стояло уродливое человекоподобное существо, покрытое обрывками защитного костюма. Узкое, худое лицо, теперь как будто вырезанное из мелкослойного дерева, пустые глаза, густые черные волосы на голове. Такое же тощее тело, сплошь покрытое ороговевшими костяными щитками и наростами. А правая рука напоминает длинный, сложенный в несколько раз манипулятор робота, оканчивается мощными когтями и похожа на лапу богомола. Страшное, изломанное волей Монолита и собственным загаданным ему желанием существо, совсем недавно бывшее журналистом Анатолием Саокяном, задрало лицо к серому небу и скрежещущее смеется, а потом проворно пошло, почти побежало прочь, в Зону.
«Я не хочу умирать! Я слишком мало и почти бесцельно пожил на свете! Нет! Не хочу! Меня никто не вспомнит. Я слишком люблю жизнь, и именно ради нее я и пришел сейчас к Тебе. Не дай мне быть забытым всеми, погибшим просто так, безвестно. Я хочу жить. Даже те, кто когда-то был рядом и с кем я здоровался почти каждый день, скоро забудут меня. Я не хочу так! Я хочу НЕ УМИРАТЬ!!!»