Лена поставила на стол маленькие, хрустальные, граненые стопочки, взялась за пробку, но разбухшая береста не хотела поддаваться женским рукам.
– Серега, давай! – кивнул мне Борис, и добавил, обращаясь к хозяйке: – Он у нас одной левой троих укладывает!
Я вспомнил драку с бомжами в овраге, усмехнулся, взял в руки бутыль и с великим трудом выдернул плотную затычку.
Мне думалось, что резкий самогонный дух тут же вырвется из бутыли, но запахло на удивление приятно – каким-то травами, мускатом, гвоздичкой…
Поскольку бутыль была у меня в руках, я разлил темно-красный, отсвечивающий рубином напиток по стопкам, а Лена тем временем поставила на стол блюдце с нарезанными солеными огурчиками, миску с домашней засолки капустой, розовое сало с прожилками мяса, копченную колбасу…
– Ну, за нашу милую хозяйку! – провозгласил Борис, вставая: – За ее хлебосольный дом, за ее необыкновенный талант, и просто за то, что она – хороший человек!
Лена улыбнулась своей мягкой, немного застенчивой улыбкой – чувствовалось, что ей, отвыкшей от компаний и застолий, приятен тост Бориса.
Мы чокнулись и выпили. Я все же ожидал, что самогон вызовет ожог во рту, появиться неприятный спиртовой привкус, но оказалось совсем наоборот – терпкая, чуть горьковатая жидкость отдавала мятным, удивительно приятным привкусом, по телу в миг растеклось блаженное тепло, но привычного хмельного удара в голову не последовало.
– Ну как? – тревожно спросила Лена, лишь слегка пригубив из своей рюмки: – Что скажете?
– Фантастика! – проговорил изумленный Борис, вертя головой: – Я и не думал, что может быть такой самогон!
Лена повернулась ко мне, словно от моего мнения зависело что-то важное. Я молча показал большой палец – во!
– Это был мятный! А теперь попробуйте-ка смородинового! – хозяйка передала мне следующую бутыль. Я, как заправский виночерпий, вытащил пробку и наполнил стопки почти черным, более густым, чем предыдущий, самогоном.
– Серега, следующий тост за тобой! – улыбнулся Борис. Я подумал, и предложил:
– Давайте выпьем за мастерство! За то, чтобы человек, умеющий что-то делать руками, ценился у нас выше того, который продает его труд!
– Ну, ты чего-то не туда загнул! – покачал головой Борис, но Лена подмигнула мне, мол, поняла, и мы выпили по второй.
Если бы мне не сказали, что это самогон, я решил бы, что мне дали смородиновый сок, настолько свеж и ярок был вкус ягод на языке. И вновь голова осталась абсолютно ясной!
Потом мы попробовали перцовый, коньячный – на дубовой коре, хвойный, и облепиховый.
– Лена, да тебе надо патент брать и открывать завод – народ всякой дрянью травиться, а это, как в рекламе йогурта «Данон» – и вкусно, и полезно! – кричал раскрасневшийся Борис, восторженно глядя на хозяйку. Я вторил ему, пораженный – спиртное всегда отпугивало меня именно своим жестким вкусом, я терпеть не мог водку, коньяк, и пил их с трудом, хотя и, случалось, чаще, чем хотелось. Ленина же «продукция» имела настолько мягкий и приятный вкус, что временами казалось – ее можно пить стаканами, как компот!
Но все же самогон есть самогон – после седьмой рюмки мы с Борисом захмелели. Выпитое разжигало аппетит, и закуска на столе кончилась поразительно быстро. Лена зажарила яичницу, а после еды, выпив еще по рюмочке, уже – кому что понравилось, хозяйка убрала со стола и вдруг предложила:
– А хотите, я вам спою?
Борис недоверчиво посмотрел на художницу:
– Бардовская песня? КСП, Грушинка, супруги Никитины, и все такое?
Я пнул искателя ногой под столом, и кивнул:
– Конечно, Лена, очень хотим!
Хозяйка встала, ушла в соседнюю комнату, и вскоре вернулась с черной, расписанной пурпурными цветами, старинной семиструнной гитарой.
Усевшись по удобнее, Лена провела рукой по струнам, подкрутила колки на грифе, еще раз проверила звучание, и вдруг просветлев лицом, мягким, грудным голосом запела:
«По мертвому городу, где нет фонарей,Брожу я одна в ночь полнолуния.И голые ветви корявых деревьев,Словно сабли, маячат в небе.Мартовский ветер свистит в проводах,Но он не поможет мне отыскатьЧерную кошку, самую черную.Зеленоглазый кусочек сна.
Я спотыкаюсь о крошево льда.Хочется спать, я очень устала,Но я твердо знаю, должна я найтиЧерную кошку, самую черную…
Призрачный свет поглотил тени.В живом серебре я лучше вижу.Скоро рассвет, и город спит,Но я продолжаю свою прогулку.Я не уйду, должна я найтиЗеленоглазый сон…
В темных провалах дворов – пусто.В угольном мраке подъездов – страх.Но я все равно отыщу ее,Самую-самую черную в мире,Которую все так ненавидят,И плюются через плечо.
Я опущусь перед ней на колени,Налью молока в припасенное блюдце.Пей, не бойся, черная кошка,Иди впереди меня по жизни!
Я не умею жалеть другого.Просто я не люблю, когдаОгромный город тысячью тысячРтов плюется через плечо!»
Честно сказать – я был поражен! Невыразимо грустная, щемящая сердце мелодия, странные, не рифмованные, но очень напевные стихи – все рождало ощущение тоски, обреченности, и в то же время все это было каким-то светлым, добрым…
– Да уж! – брякнул Борис, пораженный не менее моего: – Лена, вы это сами написали?
От полноты чувств искатель даже назвал нашу хозяйку на «вы».
Лена кивнула:
– Это еще в студенчестве. Мы тогда все увлекались… Вы правильно сказали – КСП, Грушинка, Визбор, Кукин, Городницкий…
Я подал голос:
– Лена, мы завтра уезжаем! Если вам надо что-то по дому сделать – ну, дрова там, или починить чего ни будь, вы скажите сейчас, чтобы мы распланировали завтрашний день. И еще, вот деньги – за постой!
Лена вскинулась:
– Как не стыдно! Я вас что, за плату пустила? Да еще на топчан в сени! За это разве берут деньги? Уберите, уберите сейчас же! Сергей, я же могу обидится!
Я сконфужено убрал деньги, а Лена продолжила:
– Если есть желание поработать, то действительно, ребята, только если вам не трудно! – я купила две машины коряг, а колоть их у меня сил не хватает! Они все такие узловатые, перевитые все, смолистые…
– Завтра утречком все сделаем! – подмигнул мне Борис: – Топоры-то есть?
– Есть, есть! И колун, и клинья, и просто топор!
У меня потеплело на душе – хоть так отблагодарим нашу хозяйку!
Время близилось к полуночи. Выпили еще по одной, и Борис, до этого представившейся, как старлей милиции, проговорился, что занимался археологией. Лена тут же насела на него – ее интересовали орнаменты на древнерусской керамике, а Борис был докой именно в керамике, и минуту спустя они уже чертили на бумаге разные узоры, как дети, хвалясь друг перед другом своими знаниями. В комнате было жарковато, и я решил выйти, покурить на свежем воздухе…
* * *На улице стоял легкий, звенящий морозец. Небо прояснило, и великое множество звезд, от огромных, до мелких, едва различимых, высыпало на нем. Было жутковато и интересно разглядывать знакомые с детства созвездия, всматриваться в Млечный Путь, который в Москве вообще не видно из-за городских огней.
Я стоял, опираясь рукой на изгородь, курил, выпуская дым в черной небо, и чувствовал себя настолько успокоено и умиротворенно, насколько это бывает в детстве…
Неожиданно что-то привлекло мое внимание. На фоне бездоно-черного неба проплыл едва заметный завиток дыма. Я повернулся – и обомлел! Труба профессорского дома слабо курилась, а за плотными шторами мансарды угадывался едва заметный огонек!
Я опрометью бросился в дом. Борис с художницей все так же увлеченно рисовали на бумаге узоры.
– Не так, не так! – говорил искатель, водя карандашом по листу: – Вот здесь лепестки загибаются книзу, а ягодки…
– Борис! – рявкнул я.
– Погоди, Серега! – не отрываясь от листа, ответил он.
– Борис, он в доме!
– Что!? – искатель вскочил, извинился перед хозяйкой, и на ходу натягивая куртку, бросился за мной…
Мы стояли в угольной тени, которую отбрасывал в звездном свете дом, и совещались.
– Надо попробовать заглянуть внутрь! – убеждал меня Борис: – Мы же даже не знаем, какая там планировка! Давай подкрадемся, и поищем щелочку в ставнях!
– А если он нас услышит? Может, лучше подкараулить его – ну, должен же он выйти когда-нибудь, в туалет, например, или за дровами?
– А вдруг у него все в доме?
Я не нашелся, что возразить, и мы, пригибаясь, стали подкрадываться вдоль забора к дому Профессора.
Ставни, сделанные из листов дсп, наглухо загораживали окна, мы трижды обошли фасад дома, но не нашли ни одной мало-мальски заметной щели. Меня колотил озноб – то ли от холода, то ли от страха. То, с какой легкостью Судаков расправился с Ледневым, внушало мне ужас – нас он точно щадить не будет!
– Давай зайдем сзади! – еле слышным шепотом предложил Борис.