Нуда, забыл. Я соскочил с плота и почти по пояс в воде вернулся в дом, в комнату Егора. На тумбочке стоял будильник Три дня назад я устроил над будильником небольшой шатер из старой люстры, и вода в будильник не проникла. Но он все равно не тикал, мне не удалось его починить, слишком руки неприспособленные, ничего не умею, только стрелять.
Плот уходил. Я успел запрыгнуть, нас понесло. Необычное чувство, у меня закружилась голова от мягкого уверенного движения.
Вокруг разливалась вода. Во все стороны, настоящее море, подобного я не видел никогда, не помогал даже бинокль, гладь от горизонта до горизонта. Кое-где над ней возвышались крыши, или целые здания, редкие одинокие острова. А скоро их останется и того меньше. Земля скоро размокнет и не сможет выдерживать тяжесть, высотки провалятся в жижу и на месте города установится равнина, и никто не вспомнит, что здесь лежал великий град, от которого остались одни только крыши.
Жук обошел плот вокруг и улегся на носу, рядом с моим креслом.
— И что дальше? — спросила Алиса. — Куда? Только не говори, что туда, я и сама про туда знаю.
Плот продолжал медленно поворачиваться вокруг центра. Я пробовал рулить веслом, только пока у меня не очень хорошо получалось, не было навыков в мореплавании, ничего, скоро появятся. Мы быстро учимся, поэтому и живы.
Смещались, кажется, к югу. К югу нам не надо, но ветра не было, обычно он начинался ближе к полудню, если мерить по солнцу.
Я ощущал себя не очень приятно. Из-за глубины. Под нами проплывали расплющенные и раздавленные городские кварталы, дороги и улицы, и железные дороги, миллионы ржавых автомобилей, скелеты, человеческие и нечеловеческие на кладбищах и в своих квартирах, тоннели метро, как Верхнего, так и Нижнего, затопленные и еще нет, и много всего, старый мир. Оттого, что это все было далеко под ногами, я приходил в странное трепещущее состояние. А может, это от весны, от света, которого слишком много, от ветра, свежего и бодрого, выдувавшего из моих легких смрад и сырость зимы. Я чувствовал себя удивительно легко. Счастливо. Да, наверное, я был счастлив.
Потому что мы уплывали отсюда.
— Смотри! — указала Алиса в сторону юга. — Там… Непонятно…
Я повернулся и поглядел в бинокль. Непонятные предметы, они возвышались из воды черными звездами, нас медленно влекло к ним движением воды.
— Это ведь звезды, — сказала Алиса. — Звезды! Это Красная Крепость! Смотри!
Я смотрел. Звезды, да.
— Я думала, что это сказка! Что этого нет, такого же не могло существовать! А оно было! Есть еще, мы можем потрогать! Нас несет прямо на них…
Но мы не смогли дотронуться до звезд. Хотя были уже близки.
— Ветер… — Алиса послюнявила палец, подняла его над головой. — Это ветер!
На мачте колыхнулся вымпел, взметнулся и вытянулся в сторону севера.
— Ну, вот и все, — улыбнулся я.
Я дернул за фал, поперечина на мачте развернулась. Я дернул за другой фал, и парус распустился. Квадратный, разноцветный, яркий. Синие, красные, пестрые пятна, белые, оранжевые и черные, и в крапинку. Я почувствовал гордость, мне почему-то очень понравилось, что парус сшила Алиса, сама, собственноручно.
Но это был не просто парус, в центре квадрата сверкал золотой нитью знак, привычный нам с детства. Птичья лапка, вписанная в круг.
— Зачем? — спросил я. — У нас ведь ничего не получилось…
Алиса пожала плечами, очень выразительно. Очень-очень. И вообще она хорошо выглядит, точно ничего страшного с ней не произошло. Как новенькая. За зиму отдохнула.
— А вдруг получилось? А?
— Но ведь мы не взорвали… кольцо не разомкнуто, Установка работает…
Алиса снова пожала плечами.
— Мне надоело думать про это, — равнодушно отмахнулась Алиса. — Очень и очень надоело. И вообще я устала думать. А ты?
— Не знаю…
— И ты устал, — утвердительно и беззаботно сказала Алиса. — Ты тоже устал. Думать, бегать, стрелять.
— Но ведь…
— Я не собираюсь с тобой спорить, — оборвала Алиса. — Я просто скажу одну вещь. Только одну. Ты послушаешь?
— Конечно.
— С чего ты взял, что мир можно спасти, всего лишь подорвав какую-то там бомбу?
Я не ответил.
— И не отвечай, — Алиса приложила палец мне к губам. — Хватит с нас. Мы… Мы еще сопляки — если по настоящим, человеческим меркам. Сопляки, щенки, а жить уже неохота… Ты на себя в зеркало смотрел?
— Смотрел. Ничего, все на месте…
Алиса рассмеялась.
— Все на месте… — передразнила она. — Да на тебе живого места нет! У тебя же лицо как сквозь дробилку прошло — ни сантиметра без шрама! Ухо оторвано, зубов нет. У тебя же волосы на голове не растут — все чем-то повыжжено! А те, что растут — они седые все. Ты же старик! А пуль сколько?!
Пули я не считал. Не так много, как в некоторых. И она сама, между прочим, тоже… Не без шрамов. Китайцы вылечили, скажем им спасибо, а если бы не вылечили?
— А пальцев сколько не хватает? Ты вообще сколько раз умирал?
Я промолчал. Не я один такой, все такие… Я еще ничего, нормально сохранился, других и не соберешь, косточек не осталось.
— Хватит с нас, — серьезно сказала Алиса. — Хватит. Все.
Строго.
— Я хочу пожить, — продолжала Алиса. — Хоть чуть, но по-человечески. Пусть другие дурью маются, а мы уплываем. Ясно?
Недобро прищурилась.
— Ясно. Просто я… Остальные как же? Те, что на Варшавской… другие? Как с ними быть?
— Не знаю. Не знаю и знать не хочу! Надеюсь, что у них хватило ума уйти.
Я тоже надеялся. Время, во всяком случае, у них оставалось.
— Хватит про других, — Алиса уселась под мачтой. — Надоели. Давай про нас.
— Что про нас? — не понял я.
— Как это что, понятно же. Приплывем. Вода спадет, и мы остановимся в каком-нибудь красивом месте, так ведь?
— Так, — я кивнул. — Наверное, так…
— На опушке леса, у светлой реки, на высоком холме. Построим дом. Я знаю, что ты не умеешь, ничего, научишься. Построим дом, Егор нам поможет, станет кирпичи таскать. Или бревна, посмотрим, как дело пойдет. В доме будет много комнат и никакого подвала, мне очень подвалы надоели, а тебе?
Я согласно кивнул. Тошнотворные подвалы. Подлестничные пространства. Чердаки, ямы, трубы. Надоело, Алиса права.
— Я ненавижу подвалы.
— Вот я и говорю. В нашем доме — никакого подвала. Большие окна, веранда, печка, на печке очень тепло спать…
— Огород разведем, — сказал я.
— Точно! Огород. Капусту. Морковку, ягоды какие. Я сети буду плести, в Рыбинске ведь все сети плетут, да?
— Я не из Рыбинска, — признался я, наверное, в пятисотый раз.
— Правда, что ли?
Я кивнул.
— А почему ты раньше не сказал? — кажется, Алиса, искренне удивилась. — А я тебя Рыбинском называю…
— Да я говорил, ты забыла просто. Я в Рыбинске никогда не был.
— Да… — Алиса хлопнула по коленкам. — Жаль… Там, наверное, хорошо.
Булькнуло. Недалеко от нас вздулся пузырь, лопнул. Из тоннелей вырывался воздух.
— Пусть все-таки будет Рыбинск, — сказала Алиса. — Як нему уже привыкла. Рыбинск — земля надежды, богатая рыбой и вообще. Ты не против?
— Не. Я к Рыбинску тоже уже привык.
— Вот и хорошо. Я сети действительно плести умею, я их буду плести, а ты на рыбалку ходить.
Счастливая жизнь в Рыбинске. Нормально.
— А погань? — спросил я осторожно. — Она ведь, наверное…
— Перетонула. А если не перетонула, то… То поглядим. Чего нам бояться, ты же прекрасно стреляешь.
— Да.
— Вот и будешь стрелять. А я сети плести. Раз в пять лет к нам будут приходить. Молодые, с горящими глазами, с твердой рукой. Идущие спасать мир. Мы станем кормить их пирогами с рыбой, рассказывать истории и показывать карты. Карты инферно.
— Ты их и детям покажешь.
— Что?
— Детям, да. Ты разве не хочешь детей?
Я как-то про это не думал, если честно. Мне казалось, что… Что жизнь закончилась. Не знал… То есть не думал. Дети. Это да…
— Все-таки дурак, — покачала головой Алиса.
Я натянул веревку, привязанную к кормовому веслу, устроился в кресле и повел плот на север. Не скажу, что плот умел хорошо плавать. Он неплохо держался на поверхности, но связанные кое-как бутылки слишком цеплялись за воду, не давали разогнаться. Но мы все равно продвигались, гораздо медленнее ветра, но продвигались.
Алиса вязала, Егор лежал в палатке и смотрел в потолок, под которым покачивалась пластиковая рыбка. Егор молчал и почти не мигал, совсем не шевелился, у него был сломан позвоночник. Я не знал наверняка, но признаки очень похожие — руки и ноги не шевелились, глаза не шевелились, общее одеревенение организма. Что делать с этим, я тоже не представлял. Рядом с Алисой уже не заживали царапины, надеяться на то, что она как-то повлияет на Егора в плане здоровья, нельзя, но это тоже ничего. Все будет в порядке. Мы отыщем врача. Нашего, китайского, еще какого, вряд ли они перевелись под корень. Кто-то ведь летает на самолетах? Значит, и лечить кто-то еще умеет. Починим Егора, станет бегать, станет прыгать.