Анна Старобинец
Правила
Правила ”черные трещины в асфальте” диктовали свои условия. Они были угрозой. Они попадались слишком часто и нарушали весь ритм. Саша быстро семенил по улице, засунув потные руки в карманы джинсов; ему нужно было идти так: четыре коротких шага – пятый через трещину, наступить на правую ногу, снова четыре шага – и снова черная, обгрызенная по краям полоса, наступить левой. Только вот трещины встречались и на третьем, и на втором шаге, и Саша резко тормозил, спотыкался, судорожно менял ногу, но все равно часто перешагивал не той ногой и в ужасе спешил дальше, стараясь только краем глаза отмечать трещины, но ни в коем случае не заглядывать в них, не видеть забившиеся внутрь фантики, осколки, монеты и ростки пыльной, заляпанной машинным маслом травы. Видеть только черные полосы, резкие границы, к которым ему не дозволено прикасаться.
В метро Правила неожиданно изменились. Ровные квадраты абрикосовых плиток, устилавших перрон, играли в другую игру. На их края, наоборот, нужно было становиться, причем так, чтобы они приходились ровно на середину подошвы. Двигаться стало проще: полоски теперь встречались часто, но регулярно, и к ним можно было приноровиться. Где-то на полпути квадраты вдруг выпустили Сашу из своей цепкой геометрической хватки. И беззвучный голос, который управлял игрой, который никогда не ошибался, – этот голос, почти ласково, подтвердил: перерыв, абсолютная свобода, можешь идти, как хочешь. Саша доверчиво снял ногу с границы и пошел дальше вприпрыжку, стараясь смотреть только вверх или по сторонам. Отец взял Сашу за руку, они переступили через узкую темноту между платформой и дверью поезда и вошли в вагон.
***На обед были кислые щи и картошка с осетриной. Тяжелый рыбный запах в сочетании со скрипичным радиоконцертом обычно вызывал у матери ощущение домашнего уюта. У отца – прилив необъяснимой тоски (в то время как картошка с грибами, напротив, повышала настроение) и острое желание сделать телефонный звонок. Саша не любил рыбу. Но поскольку в ней содержался фосфор, рыба входила в список обязательных обеденных пыток.
Саша аккуратно прощупывал языком рыбную кашицу за щеками – в поисках незамеченных костей, которые могут случайно проткнуть пищевод, а потом по кровеносным сосудам дойти до сердца. Затем разделял пережеванный комок на маленькие порции и нерешительно глотал.
– Саня, не раскачивайся на табуретке! У нее из-за этого отвинчиваются ножки, – раздраженно прикрикнула мать и немедленно повернулась к мужу: – Что ты делаешь? Ты прекрасно знаешь, что рыбные кости мы кладем в левую помойку. В правую мы кладем только то, что можно давать соседским собакам.
С покорной улыбкой отец засунул пятерню в обрезанный пакет из-под кефира – для мелкого пищевого мусора – и выгреб обратно рыбные кости. Благодушное выражение сходило с его лица крайне редко. Во-первых, само лицо – круглый, гладко выбритый блин с пухлыми добрыми губами – к тому располагало. Во-вторых, десятилетняя тренировка. С первого дня своей семейной жизни отец твердо придерживался учения Дейла Карнеги: улыбайся. У него была обаятельная улыбка.
Во время чая зазвонил телефон.
– Саша, сними трубку, тебе ближе.
Саша выждал ровно четыре звонка и сказал: “Вас слушают” – на отцовский манер.
– Алло? Алло? – сквозь слабый треск сладко чирикал чужой женский голос. – Пожалуйста, позови к телефону папу.
С хрустом дожевывая кусок вафельного торта с орехами, отец прислонил довольное лицо к трубке:
– Вас слушают. Нет, вы не туда попали. Да, попробуйте позвонить по другому номеру.
Через пять минут “К Элизе” тоскливо занудела из кармана отцовских брюк.
– Что ж такое, задергали совсем… Да, вас слушают! Здассуйте, Виктор Алексеич! Да, все документы я подготовил… Ну, если очень срочно, могу передать и сегодня…
Отцовский голос стих за плотно прикрытой дверью кухни. Мать с грохотом накрыла крышкой кастрюлю с супом и убрала на нижнюю полку холодильника.
Саша лежал на спине с закрытыми глазами. На спине он засыпать не умел, но Правила запрещали сразу ложиться на бок. Сначала на спину. Кроме того, ему еще нужно будет встать. И включить свет – когда родители уйдут к себе в комнату и не смогут заметить преступную желтую полоску под дверью детской. Уже больше одиннадцати, и по правилам, которые четко соблюдает все семейство, Саше полагается спать. По другим Правилам ему нужно встать. Чтобы посмотреть, правильно ли стоит на подоконнике ваза. Раньше такого не было – по ночам Игра всегда прекращалась. Но в последнее время стало случаться все чаще. При электрическом свете какие-то предметы ускользали от Сашиного внимания. Потом, когда все погружалось в темноту, они неожиданно, вместе с липкой волной холодного пота, вместе со стуком сердца, заявляли о себе. Они могли стоять неправильно. Причем уже давно. Иногда на память приходили предметы, которые он не поправлял уже несколько дней. Если их так и оставить – что-то случится. Что-то страшное и конечное , что-то, что сделает кошмаром его жизнь и полностью нарушит ход вещей. Если поправить с опозданием – будут обычные неприятности. Если поправить вовремя – ничего не случится. Поощрения не были предусмотрены в Правилах. Только наказания. Только постоянный страх главной Ошибки.
Сейчас ваза очень тревожила его. Перед сном Саша проверил, как она стоит, но теперь ему стало казаться, что ее все-таки нужно было сдвинуть чуть-чуть левее. Самую малость. Он встал и нажал на выключатель. Ваза стояла почти правильно. Но к ней обязательно нужно было прикоснуться. Чтобы сдвинуть влево на какую-то тысячную долю миллиметра. Саша быстро дотронулся до вазы справа и вернулся в постель.
Уже засыпая, уже на боку, он вдруг почувствовал, что что-то еще в его комнате останется неправильным и непоправимым, если сейчас он позволит себе заснуть.
Снова встал и зажег свет. Оглянулся и чуть не закричал от ужаса. Его книги, его тетради, учебники, фотографии, картина на стене, фарфоровая балерина, календарь, ручки, скрепки, компьютерная клавиатура, магнитофонные кассеты, одеяло на кровати, еще повторяющее очертания его тела, – все было неправильно. Более чем неправильно. Это был хаос, беспросветный и агрессивный, кошмарная глумливая шутка оживших вещей. Настоящая война, затеянная карандашами, ластиками, пятнами на полу, занавесками на окнах, тенями на стенах.
Пару секунд простояв неподвижно – белая майка, полосатые трусы, мурашки по коже, – Саша принялся судорожно расставлять по местам. Менять местами. Двигать на сантиметр. На миллиметр. Прикасаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});