Роберт Говард
Чёрные колдуны
(Конан. Классическая сага — 31)
Смерть Мехараджуба
Город бросал широкую тень, прорезаясь в гаснущем небе силуэтами куполов и высоких башен. Когда взошла луна, в душном воздухе поплыл звон гонгов и неровный протяжный рев раковин. Их слабые отзвуки проникали в залу дворца с золотыми сводами, где, на устланном бархатом ложе метался властитель Вендии, Мехараджуб Бунда Чанд. Смуглая кожа блестела от пота, пальцы судорожно впились в расшитое золотом одеяло. На висках набухли пульсирующий синие вены, глаза застилала мутная пелена.
Мехараджуб Вендии умирал.
Коленопреклоненные невольницы, вздрагивая от каждого стона своего повелителя, застыли у основания подиума. В изголовье ложа стояла сестра Мехараджуба Деви Жазмина. С глубокой тревогой вглядывалась она в лицо брата. С нею был вазам, пожилой вельможа, давно состоявший на царской службе.
Когда звуки удары гонгов и рев раковин достигли ее слуха, Жазмина резко вскинула голову.
— Ничтожные жрецы! — воскликнула она с гневом и отчаянием. — Они столь же беспомощны, как и лекари! Повелитель умирает, и никто не может назвать причину. А я, одного жеста которой хватило бы, чтобы сжечь весь этот город и залить его улицы потоками крови, стою здесь беспомощная… О Ашура! Как спасти его?
— Готов поклясться, — откликнулся вазам, приложив руку к сердцу, — нет в Айодхьи человека, не желающего умереть вместо своего властелина! Если бы это было возможно, Деви, если бы не проклятый яд…
— Я уже говорила тебе: не кинжал и не яд сразили брата! — топнула ногой Жазмина. — С младенчества его охраняют так, что самые искусные отправители Востока бессильны. Вспомни о пяти черепах, белеющих на Башне Бумажных Змеев. Они — лучшее предостережение тем, кто задумал бы погубить Мехараджуба Вендии. Ты знаешь, что мы держим при дворе десять мужчин и десять женщин, которые пробуют его вино и пищу, а эти покои и сейчас стерегут пятьдесят стражей. Нет, это не яд, вазам, это колдовство! Страшное проклятие…
Она умолкала. Сдавленный крик вырвался из груди Мехараджуба. Посиневшие губы не шелохнулись, в остекленевших глазах не появилось и проблеска мысли, а голос, словно донесшийся из бездонных, исхлестанных ветром глубин, заставил Деви и вазама содрогнуться.
— Жазмина! Жазмина! Сестра моя, где я? Я не могу тебя найти, всюду тьма… вой ветра…
— Брат! — вскричала Жазмина, опускаясь на колени и схватив безвольную ладонь умирающего. — Я здесь! Ты не узнаешь меня?
Она замолкла, видя полное безучастие на лице Мехараджуба. Слабый стон вырвался из его груди. Невольницы у подиума заскулили от страха, а Деви в отчаянии закрыла лицо руками.
В другом конце города широкоплечий человек наблюдал из-за ажурной решетки балкона за толпой, освещенной тусклым светом дымящих факелов. Темные лица, глаза, устремленные к звездному небу — из тысяч уст неслись жалобные причитания. Мужчины и женщины медленно двигались к центру города.
Человек вернулся в комнату, стены которой покрывал замысловатый орнамент.
— Мехараджуб еще не умер, но вендийцы уже голосят отходную, — насмешливо произнес вошедший. Дорогое одеяние и гордая осанка выдавали в нем знатную особу.
Второй мужчина, к которому были обращены эти слова, сидел, поджав ноги, на циновке в углу комнаты. Одетый в коричневую тогу из верблюжьей шерсти, сандалии и зеленый тюрбан, он равнодушно посмотрел на говорящего.
— Просто народ знает, что их повелитель не доживет до рассвета, — вяло проговорил он, погруженный в свои мысли.
Человек в дорогих одеяниях посмотрел на него пристальным, испытующим взглядом.
— Не пойму, — сказал он, — зачем я так долго ждал. Если твоим хозяевам удалось убить Мехараджуба теперь, почему они не могли это сделать раньше?
— То, что ты называешь колдовством — великое искусство, которым управляют вселенские законы, — пояснил человек в зеленом тюрбане. — Положение звезд предопределяет земные дела. Даже мои господа не в силах пренебречь этим. Пока звезды не пожелали, чары не действовали.
Длинным грязным ногтем он что-то чертил на мраморных плитах пола.
— Взгляни, вот созвездия небес. Положение Луны сулит несчастье повелителю Вендии. Змея в Доме Слона. Смятение среди звезд. В столь благостный для нас час незримые стражи оставляют душу Бунды Чанда, открывая дорогу в невидимые королевства… Лишь теперь, когда удалось найти точку соприкосновения, той дорогой посланы могучие силы.
— Точка соприкосновения? — переспросил его собеседник. — Ты говоришь о той самой пряди волос Чанда?
— Я сказал — ты понял. Все связано в этом мире, и отторгнутые части тела продолжают воздействовать на целое. Жрецы Ашура давно это поняли. Потому-то срезанные ногти, волосы и все остальное, принадлежащее членам царской семьи, сжигалось, а пепел тщательно прятался. И лишь раз Мехараджуб нарушил запрет жрецов. Он подарил прядь своих длинных черных волос безумно влюбленной в него княжне Косаль. Что ж поделать, сердце мужчины бессильно пред мольбами прекрасной женщины… Княжна бережно хранила символ страсти в золотом, украшенном драгоценностями ларце. Она не расставалась с ним даже ночью, прятала перед сном под подушкой. Вряд ли самый ловкий вор мог бы выкрасть бесценный дар Мехараджуба Вендии. Но моим господам подвластно многое: решая судьбу Бунды Чанда, они похитили прядь, заменив ее похожей, так что Косаль не заметила подмены. А настоящая прядь отправилась с караваном верблюдов до Пешкаури и дальше, через перевал Забар. И, наконец, попала в руки к тем, к кому и должна была попасть.
— Ничтожная прядка волос, — задумчиво произнес вельможа.
— Благодаря которой удалось завладеть душой Мехараджуба и отправить ее в бездонные пропасти мрака, — назидательно произнес сидевший на циновке.
Вельможа с интересом приглядывался к своему бедно одетому собеседнику.
— Не знаю, человек ты или демон, Хемса, — заговорил он наконец, — мало кто из нас не носит чужую личину. Меня, например, кшатрии знают как Керим Шаха, принца Иранистана, хотя я всего лишь подставное лицо. Так или иначе — все предатели, а добрая половина даже толком не знает, на кого работает. Ну, мне это, по крайней мере, не свойственно. Я по доброй воле служу повелителю Турана Ездигерду.
— А я — Черным Колдунам с Имша, — гордо выпрямился Хемса, — и твой господин — не чета моим магистрам. Со всем своим войском и могуществом он не может и толики того, что подвластно искусству моих повелителей.
Жалобные стоны и причитания айодийцев неслись к звездному небу, вторимые тягостными завываниями раковин, разрывавшими парную тишину ночи.