Вдоль границы нынче бродят целые толпы людей, некоторые ищут пристанища после многих лет бесцельной войны, некоторые заняты каким–то своим делом, которое тщательно берегут от чужого глаза, опасаясь лишиться последних средств к существованию, как лишились уже многого. В этих умирающих полуразрушенных приграничных городах путникам не задают вопросов. Пока что жизнь в Эсткарпе возрождается лишь севернее, на богатых землях, которые через неделю–другую опять будут вспаханы, и в портах, куда снова пришли корабли салкаров, морских торговцев, вышедших на свои прежние водные пути.
А в этой комнате, которую еле–еле освещала свёрнутая в фитиль тряпка в чашке с маслом — больше коптившая, чем горевшая, — в этой комнате царил обычный кислый запах множества переночевавших здесь путников. Слишком мало осталось уюта в этой гостинице и слишком много прошло лет. Время придавило эти стены, выщербило истоптанные бесконечным количеством подкованных ног толстые доски пола. Тирта поглубже вдохнула чистого уличного воздуха, потом прикрыла ставень и заложила запор. И быстро прошла к столу на кривых ножках, прошла с уверенностью человека, привыкшего к опасным тропам.
Там она отыскала кошель, который обычно носила под курткой на поясе. Сделанный из змеиной кожи, прочной и тонкой, он позволял пересчитывать содержимое, не открывая, на ощупь. В кошеле хранились все её деньги, копившиеся так медленно, с таким трудом. Тирте достаточно было взглянуть на свои мозолистые руки и ощутить боль в плечах, чтобы вспомнить, как доставалась ей каждая монетка. А на самом дне было тщательно спрятано целое небольшое сокровище — десять неправильных золотых дисков, таких старых, что все надписи с их поверхности начисто стёрлись. Это был подарок самой судьбы. Она и восприняла его как знак, что должна наконец–то перейти от мечтаний к действиям.
Она выкорчёвывала упавшее дерево, чтобы освободить проход для плуга, когда случайно заметила под корнями разбитый горшок, а в нём — спрятанное сокровище! Повезло ей и в том, что в этот момент только она одна была на поле. Мрачный крестьянин, который нанял её на работу, на самые тяжёлые задания предпочитал отправлять сё в одиночку. Тирта считала, что он пытается просто доказать ей, что как женщина она ни на что не пригодна.
Язык Тирты снова коснулся губ. Служба у печи или на стирке у ручья не для неё. Она носит мужскую одежду, а пояс оттягивает меч, хотя лезвие у него так истончилось, что девушка опасалась пускать его ход: он в любой миг мог сломаться. А на рукояти ещё виднелся рисунок, который она так ценит, — голова ястреба со слегка приоткрытым клювом, словно он вызывающе кричит. Это всё её наследство, если только…
Карстен… Карстен — это сон. После того как колдуньи Эсткарпа направили всё своё колдовство на Поворот, подняли и перевернули горы, перемешав вместе с ними армию Пагара, правившего южной частью герцогства Карстен, никто не мог сказать, что происходит в горах на пути в Карстен.
Тирта собирала любые обрывки сведений, расспрашивала всех путников (что приходилось делать очень осторожно, дабы никто не задумался, почему эта загорелая женщина с резкими чертами лица интересуется чем–то, кроме хлеба насущного), и теперь ей было ясно, что герцогство раскололось на множество небольших владений, в большинстве своём воюющих друге другом. После гибели Пагара ни один лорд не имел достаточно сил, чтобы объединить страну.
Нынешнее состояние Карстена в одних отношениях было выгодно ей, в других — мешало. Но чего больше, она ещё не знала. Первым делом после находки сокровища — что она приняла как знамение — Тирта узнала, что теперь никто не ходит на юг без проводника. Во время Поворота исчезли все ориентиры, и в одиночку ходить там никто не рисковал.
Поэтому она и оказалась здесь, на ярмарке наёмников.
Тирта застегнула пояс с мечом и набросила на плечи плащ с капюшоном и подкладкой из заячьей шкуры — роскошь для её тощего кошелька. Но такая одежда — необходимая защита от непогоды, вроде сегодняшнего ветра, и вполне заменяет постель на ночь. Ещё у неё был вещевой мешок и лук со стрелами. Она упрямо и терпеливо целый год училась владеть луком. А вот игольного ружья у неё не было. Такое оружие подобает богатым, главам владений и их охранникам. Или воинам самого лорда маршала, который поддерживает в Эсткарпе видимость закона и порядка.
Внизу, в конюшне, её поджидала горная лошадка, с грубой шерстью, но неприхотливая, привыкшая к скудной траве; животное довольно злого нрава, всегда готовое укусить. Но такой характер — хорошая защита от воров. Лошадь была такая же тощая и некрасивая, как и её хозяйка, и даже короткая рыжая шерсть до смешного походила на коротко остриженные волосы Тирты.
Загрубевшими от трудов пальцами девушка погасила фитиль и бесшумно вышла в коридор. Поморщившись от вони многочисленных постояльцев, застоявшейся в тесноте клетушек, она спустилась по изношенным ступеням в общий зал.
Хотя было ещё совсем рано, хозяйка, женщина с провисшим толстым животом под передником из мешковины, с закатанными рукавами на лапищах толщиной с бедро Тирты, стояла у очага. В одной руке она держала поварёшку с длинной ручкой, другая рука была сжата в кулак. Хозяйка только что ударила девушку, присматривавшую за котлом. Все другие запахи перекрывал запах горелого, и Тирта догадалась, в чём провинилась молодая повариха.
Хоть и подгоревшая, это всё же была настоящая пища. Тирта давно научилась не привередничать: если еда горячая и сытная, то чего ещё желать. И у неё нет денег, чтобы заказывать отдельные блюда. Она взяла со стола деревянную миску, взяла ложку из рога, вроде бы хоть как–то вытертую после последнего использования, и подошла к месту брани.
Повариха тем временем, всхлипывая, отползла на четвереньках подальше от хозяйки, которая начала мешать варево с такой энергией, что из котла во все стороны полетели брызги. Но в конце концов внимание её переключилось и на Тирту.
— Овсянка… можешь получить кусок мяса… — маленькие глазки уже оценили эту посетительницу и потеряли к ней какой–либо интерес: более разнообразной пищи она не заслуживает.
— Овсянка, — согласилась Тирта, протягивая миску. Хозяйка гостиницы отмерила ровно шесть ложек — с лёгкостью, выработанной долгой практикой и стремлением получить побольше прибыли.
У овсянки был не только подгорелый, но и затхлый вкус. Самое последнее зерно из зимних запасов. И ни кусочка мяса, ни даже луковицы, чтобы отбить этот приторный привкус. Тем не менее это пища, это энергия, которая понадобится сегодня, и обойдётся это не очень дорого. Ведь ей предстоят ещё кое–какие покупки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});