Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький

Максим Горький

Собрание сочинений в тридцати томах

Том 30. Письма, телеграммы, надписи 1927-1936

842

НЕУСТАНОВЛЕННОМУ АДРЕСАТУ [о В. И. Ленине]

Конец января 1924 — первая половина января 1927.

Нечеловеческая воля его не исчезла, она остается на земле воплощенной в людях.

Работа, вдохновленная и начатая им, не может быть остановлена навсегда, и едва ли даже ее можно прервать на время. Мир ждал этого человека, человек явился, указал путь, и этим путем люди пойдут до конца, имея впереди светлый образ бессмертного вождя.

М. Горький

1927

843

Д. А. ЛУТОХИНУ

9 января 1927, Сорренто.

Дорогой Далмат Александрович —

скажите: не могу ли я быть полезен Вам чем-либо в эти трудные дни?

«Мужик» печатался в книжках журнала «Жизнь» за 900-й или 901-й годы, кажется — в двух книжках только. Больше нигде и никогда не перепечатывался. Это была весьма громоздкая затея, листов на 20. Ее вызвали мои наблюдения над тем, как люди, известные мне — по Нижнему и Казани — с отрочества моего, начали «устраиваться» в жизни, устраиваться как строители и как разрушители. «Мужик» мой — архитектор; между прочим: в нашей литературе, кажется, и до сего дня нет еще «героя» архитектора, не в смысле «Строителя Сольнеса», а в прямом смысле — профессии. Мой герой должен был быть немножко фантазером, ибо человек без фантазии для меня еще не совсем человек. Написал я листов 6–8, кажется, и — на этом кончил. Помешал ряд сложнейших обстоятельств, среди них было одно очень курьезное: в редакцию поступило продолжение романа; редактор В. А. Поссе, не читая, сдал рукопись в типографию и затем послал мне в Васильсурок корректуру. Разумеется, я очень удивился, получив оную, ибо я продолжения романа не посылал Поссе. И уже совсем был ошеломлен, когда, читая корректуру, увидал, что это не мною писано, но очень ловко под меня. В дальнейшем оказалось, что продолжение «Мужика» сочинила моя корреспондентка из Курска, страдавшая графоманией. Звали ее, помню, Варвара, фамилию — забыл. Вот какая смешная штука. Но — хорош редактор, а? Вообще В. А. Поссе — удивительно путаная голова; всегда таким был.

Вы не обратили внимания на повесть Валентина Катаева «Растратчики», помещенную в 10—12-й книгах «Кр[асной] нови»? Очень талантливая вещь. Вышел томик рассказов Соколова-Микиггова «Чижикова лавра» — хороший писатель. Замечательно написала О. Форш «Современники» — Ал. Иванов и Гоголь. В Москве скоро пойдет пьеса С[ергеева]-Ценского «Лермонтов». Недавно прочитал очень приятный эскиз о Ал. Полежаеве, кажется— Огнева, и, наконец, «Кюхля»; как бы Вы объяснили эту «оглядку» на больших людей прошлого? Да Вас[илий] Каменский тоже пишет роман или пьесу «Лермонтов».

Очень обрадован тем, что роман Тынянова понравился Вам, высоко ценю эту книгу.

Всего доброго, Д. А.! Так — еще раз — не могу ли быть полезен Вам?

А. Пешков

9. I. 27.

Хвораю: «капиллярный бронхит». Опасались воспаления легких. Ужасно мешают мне эти дьявольские бронхиты!

844

В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ»

Январь, до 15, 1927, Сорренто.

Уважаемый тов. редактор!

Будьте любезны опубликовать в «Известиях» нижеследующее мое письмо.

С некоторого времени мои частные письма к литераторам публикуются в газетах.

Мне помнится, что в прежнее время литераторы более или менее терпеливо ждали, когда корреспондент умрет, и уже после похорон печатали письма его.

Я просил бы собратьев по перу тоже подождать немножко и не ставить меня при жизни в смешную и неудобную позу человека, как бы раздающего «патенты», «удостоверения» и т. д.

Я думаю, что и для товарищей по перу торопливость, с которой они публикуют мои письма, тоже, пожалуй, не очень удобна.

Мне кажется, что они введены в заблуждение А. Луначарским и Н. Пиксановым, которые ошибочно включили меня в ряд писателей, уже скончавшихся.

Только этой ошибкой могу я объяснить себе тот факт, что, решив издать том «избранных произведений» М. Горького, Луначарский и Пиксанов не спрашивают автора, желает ли он, чтобы такое издание было сделано и какие из своих произведений он «избрал» бы сам.

Кстати: «избранные» Луначарским и Пиксановым произведения Лескова, Г. Успенского, В. Г. Короленко и др. избраны очень произвольно и, на мой взгляд, совершенно не отвечают задаче, поставленной редакторами: дать «при высокой художественности богатую социальную содержательность».

М. Горький

845

А. П. ЧАПЫГИНУ

15 января 1927, Сорренто.

Дорогой друг, Алексей Павлович,

я прочитал первый том с наслаждением еще большим того, кое испытывал, читая «Разина», отрывками, в журналах, и еще более окрепла моя уверенность в том, что Вы создали произведение совершенно исключительное. Такой поистине исторической книги в литературе нашей еще не было, — так говорит мне мое чувство. Если б Вы — или кто другой — предложили мне «мотивировать» и «доказать» это мое утверждение от ума, я бы этого не сумел сделать потому же, почему современники построения московского Кремля не могли словами изобразить красоту его. Вы понимаете? Вас не должно ни удивлять, ни огорчать то, что Ваши современники, вероятно, далеко не все почувствуют и, еще больше, не все поймут красоту и мощь «Разина».

Говорить Вам о том, «что худо» в «Разине», я не могу, ибо ничего такого не вижу. Людей, которые говорят Вам о «растянутости», о «повторениях», — не понимаю. Для меня Ваша книга вся — как старинная жемчужная риза на иконе богоматери, нельзя вынуть ни единой бисеринки. Может быть, я преувеличиваю в опьянении красотою книги, но — пусть это останется со мной. Да, оставьте меня с праздником. А впрочем, никакая эстетически канцелярская критика «Разина» вообще смутить меня не может.

Разрешите указать на несколько описок, мною замеченных.

На стр. 79 — «Чебаки *, лещи» и сноска под страницей: «Лещи». Выходит: «Лещи, лещи». В низовьях Волги чебаком иногда зовут сазана.

105 — «Шемайка» — рыба не мелкая, «шемая» или «рыбец». Курт крупнее сельди.

108 — «пуков камыша» — неладное слово «пук» камыша.

122 — «от ларей ларь с сараем» — непонятно и трудно читается.

125 — «мухи всех сортов» — не в тоне языка.

157 — «завязал опорки» — не оборы ли?

«Куски мака» — очевидно, «сбоина макова»; маковое зерно, тертое с патокой и спрессованное до плотности кирпича.