Новая реальность (СИ) - "shellina"

Глава 1

Прошло всего три дня с того знаменательного для меня момента, когда я сумел преодолеть принцип самосогласованности Новикова и повернуть историю в другое русло. И все эти три дня я вершил Великие дела! Сотрясал вселенные! Завоевал уже полмира, и следующая половина была запланирована на завоевание до пятницы. Меня везде встречали, как Великого победителя, в все женщины только и мечтали, чтобы…

— Государь, Ушаков Андрей Иванович явился, примешь? — Репнин был растрепан, с красными от недосыпа глазами. Я посмотрел на стол, где стояла чашка с кофе, как оказалось, дед был большим любителем этого напитка, и на мою просьбу узнать, есть ли нечто подобное на кухне Лефортовского дворца, Митька сразу же притащил целый кофейник. Кофе был очень крепкий, подавался без сахара и сливок, и, судя по привкусу, был пережженный. Но я выпил уже три чашки, и сейчас мне казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, а в глаза словно кто-то песка сыпанул. Но положительный момент в этом все же был, я абсолютно не хотел спать. Вот только временами на меня накатывало отупение, во время которого я очень красочно себе представлял завоевание вселенной. Но тут скорее дело было в ассоциациях. Когда я выехал из дворца верхом, чтобы мои подданные смогли меня лицезреть — слегка бледноватого, но абсолютно живого, мне так рукоплескали. Я даже умилился. Словно я что-то для них хорошего уже сделал. А ведь, чтобы получить некоторые результаты, мне чрез колено этих же самых людей, что счастливо плачут, осеняя меня крестным знаменем, ломать придется. Но ничего, я уже многое пережил, и возможный теоретический бунт переживу.

— Приму, пускай проходит, — я махнул рукой и вылил в чашку остатки кофе. Он уже остыл, был горьким и противным на вкус, но в голове через пару глотков немного прояснилось, хотя я и подозревал, что эффект это временный, и очень скоро у меня сядут батарейки. И вот тогда я упаду и не встану, пока не высплюсь.

Ушаков выглядел не лучше, чем мы с Репниным, во всяком случае, глаза у него были настолько красными, что я невольно подумал про вампиров. Насколько он был взъерошен мне было сложно судить — Андрей Иванович оставался верным огромным парикам, лежащим буклями на плечах. А вот лицо было немного помято, но и забот у него за эти три дня было не в пример больше, чем у меня, шутка ли, арестовать членов Верховного тайного совета, проводить с ними беседы, пока еще беседы, зато в любое удобное для него время дня и ночи, и по результатам этих бесед продолжать аресты… Работал Андрей Иванович, как говориться, на износ. Я его не тормозил, эту плантацию необходимо было как следует прополоть, чтобы уже не оглядываться и не ожидать каждую минуту удара в спину. К тому же Андрей Иванович не увлекался слишком сильно, он ко всему подходил с определенной долей осторожности, всех подряд не хватал, только после полноценного разбирательства со всеми участниками этого «процесса века», когда вина причастных не вызывала уже даже удивления. Меня пока к допросам не привлекали, да и сам я не лез по причине неопытности в подобного рода делах. С самими же нарушителями пока просто мирно беседовали, если и прибегая к давлению, то пока что больше морального плана, нежели физического. Правда, они все напирали на то, что вовсе не хотели погубить государя-императора, а «Кондиции» были всего лишь гарантиями того, что Российская империя не погрузится в пучину бунтов и не настанет новое смутное время, но кто им поверит, правда? Государь-император-то жив здоров и вовсе не собирался тапки отбрасывать, как объяснил всем желающим его слушать наконец-то выпущенный на свободу Бидлоо.

Пока я пил кофе, размышляя о насущном, Ушаков тем временем расположился в кресле напротив стола, возле которого я стоял, потому что за ночь уже задницу отсидел так, что один только вид кресел вызывал стойкий позыв к рвоте, поэтому садиться я не собирался.

— Устал, Андрей Иванович? — я снова отхлебнул из чашки кофе и поморщился.

— Не без этого, государь, — Ушаков протер лицо руками и только после этого посмотрел на меня.

— Тебе бы отдохнуть чуток, — поставив практически пустую чашку на стол, я повторил жест Ушакова, протерев лицо обеими руками.

— Вот скотину эту поймаю и отосплюсь, — мрачно сообщал он, глядя исподлобья, словно подозревая меня в том, что это я прячу где-то здесь сбежавшего государева преступника, которого уже три дня не могут найти, хотя ищут тщательно.

— Ну куда Ванька мог деться? — для меня исчезновение Ивана Долгорукого оказалось полной неожиданностью.

— Не знаю! С сестрой в бега подался, — в сердцах воскликнул глава Тайной канцелярии.

— У Шереметьевой искали?

— К Наталии Борисовне первой наведались. А потому еще несколько раз, когда мимо пробегали. Нет его там, более того, не появлялся Иван Долгорукий у своей невесты.

— Да как вы умудрились такую приметную личность как Ванька вообще потерять? — я потер шею. Жесткий ворот камзола натирал шею так, что на шее оставались следы, даже кружевной воротник рубахи не спасал.

— Да вот умудрились, сукины дети, учить еще их да учить.

— Плетьми? — я прикусил губу, чтобы сдержать неуместную здесь и сейчас улыбку.

— Если потребуется, — жестко ответил Ушаков и поднялся из кресла, поведя плечами. Наверное, ему хотелось потянуться как следует, но мое присутствие действовало как хороший такой сдерживающий фактор. — Ты точно своего любимца не прячешь, государь? — он подозрительно посмотрел на меня, чуть сузив глаза, а я едва не поперхнулся от такого заявления.

— Ты совсем ума лишился, Андрей Иванович? — спросил его так ласково, что тот вздрогнул.

— Извини, государь, Петр Алексеевич, уже бред несу. Наверное, точно поспать нужно. Но как это злодей Ванька умудрился уйти от меня? Не понимаю. Словно колдовством глаза отвел, окаянный, — и он, поднявшись из кресла, побрел к выходу.

— А ты зачем приходил-то? — опомнившись задал я ему вопрос.

— Чтобы предупредить, что скоро Шереметьев жаловаться прибежит. Уже грозился, только забота о твоем здоровье не позволяет дружку сердечному тебя государя кляузами огорчать. Вроде бы нельзя в одном и том же месте несколько раз одного преступника ловить… Дурость, вот ей богу дурость.

Я пожал плечами, ну пускай прибежит, поговорим и все обсудим. Петр не глуп, и все поймет. К тому же, складывается у меня ощущения, что если до сих пор не прибежал с жалобой, то и не прибежит. Так-то он каждый день у меня ошивается, все помочь чем-нибудь хочет, да я пока не знаю, куда его пристроить, не разобрался, где он наиболее силен будет. Мне пока кризис власти решить надобно, потому что есть еще те, кто или не определился, или инерцией большой обладает, все пытаются на Верховный тайный совет намекать. Их пока осаждают, но не дело это с каждым посетителем государю лично лаяться, и место его указывать. Может и правда, болвана какого поставить, чтобы видимость создавал? Нет, я даже головой покачал, так не пойдет. Так мне еще лет десять придется доказывать, что, как бы пафосно это не звучало, государство — это я. Людовик, который четырнадцатый, быстро понял, что нельзя власть из рук отпускать, хватило-то всего лишь из Лувра в телеге с соломой от фрондистов драпать. Его, кстати, капитан королевских мушкетеров Д’Артаньян тогда в фермера переодевшись увозил. Я, когда хроники читал в свое время, все этому факту поражался. Деду тоже хватило разок портками с лошади, несущейся галопом от стрельцов, сверкнуть, чтобы больше демократией не баловаться даже в самом мягком ее варианте. А мне, разве откровенного предательства совета, которое было, и это свершившийся факт, не хватит, чтобы этот орган ликвидировать, как подрывающий все основы государственности в Российской империи? Думаю, что хватит, и мои соратники, которые, слава Богу, начали вокруг образовываться, полностью меня в этом решении поддержат, как сейчас поддерживают.

Ушаков ушел, я же остался тупо смотреть на стол, заваленный бумагами, на единственном свободном островке которого стоял пустой кофейник и чашка с безнадежно остывшими остатками кофе.