Они снова замолчали, но теперь тишина стала неловкой, от нее хотелось избавиться.
— А вы бы хотели слететь с башни? Я мог бы вас прокатить, милорд, — брякнул Лаки и тут же смутился собственной дерзости.
Но Найрис не оскорбился, он лишь положил руку на бортик, заглядывая в непроглядную для себя пропасть, и снова улыбнулся:
— Увы, я не могу позволить себе слететь вниз с вами, господин гонец, только один.
— О, нет, мой прекрасный лорд, так вы убьете себя и разобьете множество сердец, — засмеялся его шутке Лаки. — Но я и правда могу вас прокатить днем, в этом нет ничего неприличного, поверьте. Ваш сосед, лорд Тамин, позволял себе это пару раз… к всеобщему удовольствию.
Он вспомнил, как обнимал Тамина, четвертого лорда Небесно-голубого замка, белокурого и гибкого, и как тот смеялся на крутом вираже. С Найрисом будет по-другому, будет восхитительно и страшно, но ради того, чтобы ощутить его тело в своих объятиях, он готов полгода таскать грузы мертвяков.
— Я подумаю над вашим щедрым предложением, господин королевский… — лорд Найрис вдруг осекся, прислушиваясь: кто-то шел по лестнице. — Умоляю вас, улетайте немедленно, — вдруг быстро и словно бы испуганно зашептал он.
— До встречи, прекрасный лорд, — едва слышно фыркнул Лаки и поспешно прыгнул во тьму.
Да, ужасно было бы, если б их застали, так компрометирующе, и о чем он только думал, трепясь ночью на открытом месте. Уж точно не о репутации лорда Найриса.
***
При свете дня лорд Найрис не улыбался и не поднимал взора, но Лаки смотрел на него, не отрываясь, и наконец поймал быстрый взгляд. Он немедленно и с радостью продемонстрировал в ответ все тридцать зубов и два клычка, а Найрис вспыхнул.
— У вас перчатка запачкалась, милорд.
Найрис поднял правую руку, словно впервые увидел, а потом медленно стянул белую перчатку с маленьким бурым пятнышком и уронил ее на пол. У Лаки аж дыхание перехватило: как восхитительно лицезреть обнаженную кисть лорда, это голое совершенство безупречной формы. Он быстро опустился на одно колено, подобрал перчатку и прижал ее к груди.
— Это кровь, милорд?
— Да, господин королевский гонец. Поцарапался.
Лаки поморщился, почуяв ложь.
— Вы любите зеленый чай, господин гонец?
“Нет, чай пахнет рыбой”, подумал Лаки и пылко воскликнул:
— Из ваших рук, прекрасный лорд, любой напиток — божественный дар.
— Великий боже, какое нахальство, — усмехнулся Найрис, на его щеке снова появилась ямочка. — Не желаете ли присоединиться к распитию сего дара?
Они сидели на открытой галерее, опоясывающей покои лорда, и чай был вовсе не из его рук, естественно, его разливала прислуга. Найрис, уже в новых перчатках, брал тонкостенную кружку обеими руками, вдыхал аромат, прикрыв глаза… Лаки заставил себя закрыть рот и тоже уткнулся в чай. Тот пах душистым сеном.
— Вы чувствуете оттенок топленого молока и жасмина в аромате, господин королевский гонец?
— Хм… да, милорд. Но откуда молоко, ведь цвет абсолютно прозрачный?
— Особая обработка при сушке… Но вам ведь не интересна эта тема.
— Увы, я не силен в гербологии, но мне интересно все, что интересно вам, милорд.
Найрис тихо засмеялся, ресницы у него были темные, а глаза светло-серые, и оттого казалось, что они светятся.
— Как вы бесстыдно льстите.
— Ах, милорд, были бы вы альфой, вы бы не почувствовали ни капли лести в моих словах, лишь искреннее восхищение.
— Разве все альфы умеют это? Вы, должно быть, из Прозревающих истину? Как опрометчиво с моей стороны было с вами заговорить.
— О, нет, нет, мой дар Прозрения слишком скромен для отдела дознания! Я королевский гонец, милорд, не надо меня опасаться.
— Не буду, — лорд Найрис бледно улыбнулся, и Лаки засиял в ответ.
Лорд Найрис так и не согласился полетать с ним, но зато позволил приземляться впредь на эту галерею. И теперь почти в каждый свой прилет Лаки удостаивался совместного чаепития, а почтой они обменивались в личном кабинете лорда. И именно в этом кабинете произошло событие, навсегда изменившее их отношения.
***
В лаборатории было светло и пахло так сладко, что начинала кружиться голова. В огромных, с человеческий рост колбах плавали омежьи тела. В мареве множества светильников они казались золотистыми, а кисти рук и лица были совсем темные, этот загар простонародья никогда не сходил с их тел. И на всех были безобразные шрамы, как будто этих омег составили из разных частей. Некоторые “запчасти” были от бет или даже альф, но это заметно, только если приглядываться, ведь все простолюдины почти одинаковы.
Креван, первый лорд Лебединого замка, подтолкнул Найриса в спину:
— Посмотри, разве это не прекрасно. Они могут жить только в колбах.
— Это… ужасно, — Найрис побледнел и обернулся к нему: — Ты сказал, меня зовет владыка.
— О, должно быть я ошибся, — ухмыльнулся Креван, заправляя за ухо огненно-рыжую прядь. — Но раз уж мы пришли, может, полюбуешься? — он сжал ладонь, и в нее тут же впились острые зубцы серебряного ключа. Не до крови, просто чтобы почувствовать. Владыка занят с какими-то королевскими бумагами, Креван успеет вернуть ключ на место.
— Так нельзя, — тихо сказал Найрис, и на лице его явственно отразилось: “Владыка сошел с ума”.
— Владыка в своем праве, — одернул его Креван и опять усмехнулся: — Уж не впал ли ты во грех гордыни? Мало тебя наказывали. Гордость — начало греха, и обладаемый ею изрыгает мерзость, и за это великий Отец посылает на него страшные наказания… и низлагает его, — процитировал он, запутавшись.
— Разве владыка разрешил тебе входить сюда? — спросил вдруг Найрис, сжав кулаки, как будто собирался броситься на него.
— Не твоего ума дело, — Креван совсем не прочь был подраться.
После прошлой драки владыка отлупил их обоих тростью, подвесив вниз головами. Найрис тогда вскрикивал и вертелся, пытаясь уйти от ударов и являя порок непослушания во всей красе. Владыка так и оставил его висеть до ужина, чтобы хоть немного омежьих мозгов перетекло из задницы в голову.
Сейчас Найрис смотрел нагло и с вызовом. У Кревана к тому же приближались эти самые дни, которые простолюдины именуют течкой, а благородные не называют никак. В эти дни магия омег, бесполезная для них самих и такая притягательная для альф, достигает своего пика. Опять владыка будет сладко терзать его в опочивальне, а потом поить терпким напитком. Ведь первенца и наследника должен родить Найрис, благородный омега королевских кровей, хоть и ублюдок. Не Кревану тягаться с ним в знатности. Год назад Найриса отдали владыке, словно королевский дом желал избавиться от такого недостойного родича. Тот и впрямь оказался гордецом и упрямцем, а еще распутником, не сохранившим чистоту для брачных уз. Да, владыка так и сказал Кревану, а потом они неоднократно наказывали Найриса вместе.
— Как только родишь парочку детишек, сам окажешься здесь, — прошипел Креван и мотнул головой в сторону ближайшей колбы. — Владыка ждет не дождется, когда можно будет препарировать кого-то из благородных.
— Ты!.. — Найрис отступил к двери, рот его кривился болезненно. — Этого никогда не будет. В отличие от тебя, я могу контролировать… — и выскочил прочь, так и не договорив.
С ладони капнуло красным, Креван все же сжал ключ слишком сильно. Зачем же края его так остры…
Той же ночью владыка заметил три пятнышка засохшей крови на его руке, и притянул к себе ласково и разнежено, как всегда после любви: