Первое сентября встретило меня потоком новостей. Едва я переступила порог школы, на меня налетела моя закадычная подруга Ленка, невозможная зануда и забияка.
– Саша-то, помнишь, из параллельного класса, высокий такой, за мной бегал два года назад, – уехал! Уехал, представляешь? – в её голосе не было ни капли сожаления, но событие это само по себе казалось ей необыкновенно интересным.
Я равнодушно кивнула. Сашу я помнила – высокий, страшненький, с растрёпанными волосами и в рубашке не первой свежести, он никогда не был мне симпатичен. Ленка его терпеть не могла, её даже раздражало, что такой увалень оказывает ей знаки внимания; и все-таки она была немного разочарована, когда он переключился на Светку, которая училась на класс младше.
– А ещё у нас новый учитель физики! – я прослушала половину из длинной речи Ленки, но это заявление привлекло мое внимание.
– И чем же плоха была Ирина Ивановна? – спросила я с сарказмом.
С Ириной Ивановной отношения у нас сложились не слишком хорошо, но, во всяком случае, после длинной беседы с классным руководителем, она перестала незаслуженно занижать мне оценки, и сдавать материал я стала в удобное для меня время. Дело в том, что, помимо гимназии, я ходила ещё на танцы; занятия часто совпадали, и мне приходилось отпрашиваться с уроков. Меня не слишком устраивало, что учитель поменялся – мало ли, как он отнесётся к моему расписанию.
– Ты что-нибудь о нем знаешь? – спросила я у Ленки.
– Ещё бы! Моя мама преподаёт вместе с ним в университете, он был у нас несколько раз, – Ленка, казалось, сейчас лопнет от гордости. – Андрей Владимирович очень уважаемый человек, у него много научных работ.
Не знаю, почему, но я сразу представила себе полненького мужчинку лет тридцати, в круглых очках, неуклюжего, в вязаном полосатом свитере, с портфелем и газетой подмышкой. Андрей Владимирович резко перестал меня интересовать. На празднике его не было, на собрании – тоже, и я быстро о нем забыла. Первый урок физики должен был состояться в четверг, и все девчонки с нетерпением ждали его; я же, в свою очередь, была настроена скептически.
В четверг утром я умудрилась проспать и опоздала в школу, а физика как раз стояла первым уроком. Я до того торопилась, что весь рассказ Ленки о новом преподавателе напрочь вылетел у меня из головы.
– Ирина Ивановна, извините за... – я распахнула дверь в класс, зашла и осеклась.
У доски стоял Андрей Владимирович – совсем не такой, каким я его представляла.
Он резко обернулся, когда я вошла, и бросил на меня взгляд, полный недовольства. Было в нем что-то приторное, до неприязни слащавое; холодный взгляд, узкие губы плотно сжаты, весь он словно был полон негодования от того, что какая-то девчонка посмела прервать его лекцию. Одним словом, между нами мгновенно возникла взаимная неприязнь.
Андрей Владимирович отошёл от доски к столу и заглянул в журнал. Я, как вкопанная, застыла у двери.
– Фамилия? – спросил он жестко.
– Соколова, – от волнения мой голос задрожал.
– И часто вы позволяете себе подобное? – голос его сочился ядом, будто я не на урок опоздала, а как минимум сорвала проведение Нобелевской премии.
Я не нашлась, что ответить, потому что сама ненавидела опаздывать. Мне вдруг стало крайне неловко.
– Проходите, садитесь. И потрудитесь впредь соблюдать дисциплину на моих уроках, Соколова, – он буквально выплюнул мою фамилию.
Я прошла к своему месту и села. К концу урока я успела забыть о неприятном происшествии; Андрей Владимирович объяснил нам новый материал, задал несколько задач на дом и отпустил с миром.
На следующий день я не пошла в школу из-за выступления; домашние задания я сделать не успела – повезло, что их толком не задали. Про физику я благополучно забыла.
В начале урока Андрей Владимирович решил проверить, как мы усвоили новый материал и стал вызывать к доске.
– Соколова, прошу, – сказал он, слегка усмехнувшись.
Когда он уже диктовал задачу, до меня вдруг дошло, что я ни слова не помню из его лекции, а в учебник я с той поры ни разу не заглядывала. Я решила попробовать надавить на жалость.
– Андрей Владимирович, я не успела сделать задание, – довольно уверенно начала я. – У меня было выступление, классный руководитель об этом осведомлён.
– То есть вы хотите сказать, Соколова, что ничего не усвоили с прошлого урока? – как будто очень удивившись, спросил Андрей Владимирович.
Я осторожно кивнула.
– И что мне с вами делать, Соколова? На уроки вы опаздываете, задания не выполняете и у доски, соответственно, ничего решить не можете. Как вы думаете, завуч сможет решить эту проблему, или сразу к директору? Ладно, садитесь. Думаю, для первого раза двойки будет вполне достаточно.
Двойка! Первая двойка за все десять лет обучения школе! Мне вдруг очень захотелось домой, к маме; захотелось прижаться к ней и расплакаться, как маленькой, но на меня смотрел весь класс, тридцать жадных лиц, радующихся каждому моему промаху, и Ленка, которая глядела на меня с таким участием, что мне стало ещё больше себя жалко.
Когда мы вышли в коридор на перемену, я дала волю чувствам. Ленка принялась меня утешать.
– Брось, птица моя, – она всегда меня так называла, – сходишь к классному, объяснишь ситуацию, пересдашь. Дебольский и правда был к тебе слишком несправедлив, – на удивление, признала она, хотя все девочки в классе, включая её, уже на второй день считали его почти святым.
– Дебольский? – я слабо улыбнулась. – Ну, и фамилия!
В тот же день, следуя Ленкиному совету, я отправилась в кабинет к Ивану Сергеевичу, нашему классному руководителю. С его помощью можно было решить любую проблему, он всегда был на стороне ученика и принимался всех убеждать в правоте последнего. Беседа с Дебольским, как я и предполагала, вышла длинной и сложной, Иван Сергеевич долго объяснял ему причину моей, так сказать, безответственности, но в итоге Дебольский все же согласился на пересдачу.