– Нужно что-нибудь о-ри-гинальное, – повторил Норберт, старательно растягивая слова, как это принято в столице. – То, что могут достать только маги, а не обычные торговцы и травники.
– Если могут достать только маги – значит, достается оно с проблемами и долго, – возразила я. – Может, сообразим товар попроще?
– Жаль, что Пристань не на севере, – Вильям снова склонился над своими записями. – Там, говорят, туши снежных гиен до сих пор находят, замерзшие, как мясо на леднике. А те гиены три века назад как вымерли.
– Придумал! – Нори триумфально подпрыгнул на лавке. Лавка, державшаяся на честном слове городского плотника, не выдержала, проржавевший гвоздь наконец с хрустом переломился, и доска сработала как качели – скинув с себя бедолагу Вильяма. Вилли перекатился через парту и с грохотом приземлился перед ней, а сверху его прикрыла тетрадка. И почему тощий коротышка Норберт, спрашивается, так много ест и так много весит?
Профессор Доузи прервал речь на полуслове и укоризненно посмотрел на нас. Мы с Нори виновато съежились и поспешно изобразили, что записываем: я – прямо на крышке парты пальцем, Норберт – там же, но Вильямовым карандашом. Тетради мы, разумеется, с начала лекции даже не доставали. Профессор безнадежно вздохнул и вернулся к теме урока. На заднем ряду приутихшие было шлепки игральных карт зазвучали с новой силой.
Вильям сел обратно к нам и теперь тщательно отряхивал свою тетрадь. Во избежание дальнейших проблем Нори слез с лавки и уютно, как белка в дупле, устроился в выемке под партой. Откуда и сообщил конспиративным шепотом:
– Реликвии Войны Ворона. Настоящие. Прямо с грядки. В смысле, с поля боя.
Мы с Вильямом переглянулись и ошарашенно уставились под парту.
– Нори, может, водички выпьешь? – осторожно предложила я. – Или урок послушаешь? Успокоишься, отвлечешься, голову проветришь. Окстись, Война Ворона шла в сотнях миль отсюда. Или предлагаешь завтра с утречка туда-обратно слетать? На чем, на метлах, которыми класс подметают?
– Балда. – Нори постучал себя по лбу согнутым пальцем. – И ты тоже! – палец обратился на ни в чем не виноватого Вилли. – Метлы-шметлы! И чего я с вами, простолюдинами бестолковыми, вожусь? Нам не вся Война Ворона нужна, верно? Хватит и кусочка. А кусочек тут как раз был, был! Когда один из шпионов Ворона сумел пробраться почти к самому городу. Его вовремя схватили, иначе кранты бы нашей Пристани, не иначе. На позапрошлом уроке истории рассказывали. Вроде как в лесу даже осталась обугленная проплешина после битвы. И чем вы слушали?
– Твоими ушами слушать проще, они у тебя вон какие оттопыренные, – буркнула я. И чем, спрашивается, я занималась на том уроке? Наверняка читала под партой «Увлекательные истории торговца Кралла, или Девяносто девять способов разбогатеть». Стыд и позор.
– Да, я тоже помню. Говорят, будто эти пособники Ворона после смерти то ли взрывались, то ли исчезали в огненной вспышке. Я видел одну такую проплешину дома, в Синеполье, даже ходил по ней. Нехорошее от нее ощущение.
– Нам и лучше, что нехорошее – авось не так много народу там шляется! – подвела итог я. – Может, даже какие-нибудь косточки и тряпочки от того шпиона остались, если не в пепел сгорел. Где это место, Нори?
– Ну... – Норберт, кажется, смутился. Небывалое дело. – Честно говоря, я не знаю. Запомнил, думал, если что – в библиотеке посмотрю.
Ох. Библиотека второй день как на ремонте, после неудачного применения огненных рун каким-то пятиклассником. Книги, благоразумно зачарованные от любых негативных воздействий, включая прямое попадание молнии, не пострадали, но были перенесены в хранилище — пока плотники спешно сколачивают новые шкафы. К летним экзаменам обещали открыть, только когда еще те экзамены...
Вильям спокойно уточнил:
– То есть мы имеем непонятно где находящуюся обгорелую поляну. Возле города. В пределах плюс-минус пары миль. Так? Приметы прямо как в детской считалке – «на серебряной горе, в зачарованной норе, меж деревьями в пустыне есть невидимый секрет».
— А что? Ты такое любишь, — обиженно фыркнули из-под парты. — Вон, только что сказочкой зачитывался, так в ней та же ерунда...
– Может, проще самим взять да и поджечь что-нибудь в лесу? – предложила я. – Сойдет за место роковой битвы. А мы туда народ будем водить, чтоб полюбовались, медька с каждого.
– Через мой труп, – Вилли грозно сверкнул на меня очками.
А, ну да. При уроженцах Синеполья, которые, по слухам, в древности дружили с теми самыми легендарными эльфами, лишнюю веточку сломать или костер в неположенном месте развести – лучше об стену побиться лбом. Мораль будут читать часа два, не меньше.
Тут мне в голову пришла еще одна мысль:
– Слушай, а не заросла она уже давно, твоя полянка-то? Семьдесят лет прошло. Там, небось, уже дубы и елки. С земляникой.
– Там, где умер маг Хаоса, трава полторы сотни лет расти не будет, – сообщил Нори.
– Это на уроке сказали?
– Это примета, ее все знают. Что ты на меня так смотришь? Эй, лягаться нечестно! Вилли, скажи ей!
– Про траву — все верно. Я в Синеполье видел. Только вот не знаю, как мы без карты нужное место найдем.
– По наитию и интуиции! Ай!
Вот как-то так и вышло, что в погожее утро выходного дня мы не валялись в постелях, а брели по лесной тропинке, отмахиваясь от слишком рано проснувшихся комаров. Весна уже вступила в свои права, было тепло, вокруг тропы вовсю блаженствовали заросли мелкой ползун-крапивы, клевера и двуцветки. Редкой крестокровки, разумеется, видно не было — она предпочитала расти на прогалинах, где солнца больше. Да и вообще большинство трав, необходимых для зачаровывания и заклятий, почему-то предпочитали открытые и хорошо освещенные места, и рвать их следовало тоже днем. Сначала, когда меня только приняли в первый класс Мастерской, я этому удивлялась. Думала, что настоящие волшебники собирают ингредиенты для зелий обязательно под полной луной, ночью, в самых темных уголках леса, да еще и завывая страшные заклятия. Желательно голышом.
— Нэк, о чем ты думаешь?
— А? Ни о чем...
— Внимательнее по сторонам смотри, внимательнее! Не пропусти цель!
Раскомандовавшийся не по росту Норберт топал во главе нашей процессии. Вилли — в хвосте, с тетрадью в руке и карандашом за ухом: вдруг да придет в голову что интересное, вроде слов к новой песне, и потребуется немедленно это записать? Я шла посередине, изредка пиная носками сапог прошлогодние шишки. Полчаса назад мы свернули с исхоженной дороги и направились в глубину леса, где не росло ни ценных трав, ни красивых цветов. И если раньше я думала, что знаю окрестности Пристани как свои пять пальцев (или хотя бы как четыре!), то теперь начинала понемногу в этом сомневаться. Сосны все гуще смыкали свои пушистые кроны, и лес как будто бы становился темнее. Над тропинкой нависали ветки, и нам с Вильямом приходилось часто пригибаться, чтобы не оцарапать нос или ухо. Норберту такая опасность не грозила, но и он понемногу замедлил бодрый шаг. Тропа сузилась, и мы перестроились, чтобы идти друг за другом, след в след.
По крайней мере, с нами Вилли, родившийся в чащобах Синеполья, умеющий с закрытыми глазами определять стороны света, и, значит, опасность заблудиться нам не грозит. Было бы ужасно глупо потеряться в двух шагах от Пристани. Потом вся Мастерская засмеет. Я родом из жаркого Вирдо, Нори — из столицы, и в лесах мы оба ни шиша не смыслим. Хоть Нори в этом и ни за что не признается.
— Нэк!
— Чего тебе? Смотрю я, смотрю. И ничего не вижу.
— Значит, нюхай! Горелый лес должен пахнуть горелым! Даже твой курносый нос учует!
— Это через семьдесят лет-то — пахнуть? Еще скажи — дымиться. Был бы он такой заметный, давно бы отыскали его без нас.
— Но ты даже не стараешься!
— Стараюсь я, стараюсь. Из штанов выпрыгиваю прямо.
— Не ссорьтесь. Я пока тоже ничего не чувствую. У нас еще много времени для поисков.