Nastya M - Круги рождения. Тинар. Страница 2

– Разве ты могла решить иначе?

– Не знаю.

Рамир нахмурился – явно надеялся услышать другой ответ.

– Гор учил тебя не сомневаться и не колебаться. Да и я, помню, пару раз говорил нечто подобное.

– Но не Гору пришлось отправить на тот свет тысячи непричастных к бойне, безоружных людей. Ты сам носишь черную метку Матери. Ты знаешь, что Багровый храм велит беречь тех, через кого Великий Род вершит свой замысел. Это грех, в котором я не могу обвинить Гора, тебя или еще кого бы то ни было.

– Чтобы ты стала такой, Гору – как и многим из тех, кто вел групповые тренировки, и тем, кто вообще заложил основы Храма Даг – приходилось изо дня в день быть жестоким. Думаешь, ты одна терзаешься собственной бесчеловечностью? Думаешь, Гор не думал, что ты и есть маленький вариант той, которую надо беречь потому, что через нее вершится промысел Рода? Ты ведь вошла в храм, в свой первый день, не рабыней, а гостьей. Думаешь, Гор забывал об этом хоть на день? Ты, сколько тебя помню, хотела убивать врагов, и Гор сделал все от себя зависящее, чтобы ты стала достаточно для этого сильной. Поверь мне, это решение каждый день давалось ему не без труда.

Бансабира замерла, оглушенная.

– Что ж, думаю, – проговорила женщина, переживая едва ли не самое сильное удивление в жизни – думаю, имеет смысл поверить. В конце концов, вы из одного поколения. Ты его неплохо знал.

Рамир кивнул, не глядя на женщину и потирая саблю на левом плече.

– Верно, Бану. Поэтому вспоминай о том, что я рассказал тебе всякий раз, как надумаешь терзаться. Беспощадным может быть только тот, кто сумел заставить себя быть таковым.

Возразить было нечего.

– Сила заставлять себя вообще присуща слишком немногим, – проговорила женщина вслух и неожиданно откинулась назад, распластавшись на земле. – Дан становится все лучше. Думаю, он имеет все шансы со временем стать отличным лидером. Точно не хочешь рассказать ему о себе?

– Точно. Даже если человек сильно и долго сожалеет о прошлом, он на самом деле не хочет, чтобы оно возвращалось, когда, он, наконец, научился жить в настоящем. Не зависимо от того, что человек потерял и что говорит окружающим.

– Ты слишком умен.

– Нисколько. У каждого есть часть прошлого, о которой он сожалеет и которую, представься шанс, прожил бы иначе. Только этим сожалением люди и учатся. Я же дурак дураком.

– Ну, не такой уж дурак, – ответила Бану, принимая сидячее положение. – Ты ведь понимаешь, ради чего я снимала сапоги?

– Чтобы постоять в воде? – два взгляда встретились. Взгляда, которые не были ни добрее, ни честнее за последний год с ни с кем иным.

Рамир потянулся за сапогами танши и, подавая их, как-то неловко завалился на землю, чего-то поправил в собственной штанине, и, кажется, случайно, что-то обронил в женскую обувь. Бансабира начала медленно надевать сапожки, оправляя форму, закрывая обратно голени и неспешно затягивая шнуровку.

– Как же неловко-то их прятать, – тихонько пожаловалась Бансабира, шелестя небольшими свитками. – Так чтобы я еще и прочесть потом смогла.

– Уж изловчись. Мне все это тоже достаётся не без потерь.

– Мне вот интересно, Рамир, – теперь, когда мужчина поднялся, Бану смотрела на него снизу-вверх. – Ты точно не происходишь из знати? Я понимаю, почему такой дрянью занимаюсь я – это дело моей семьи и обязанности дома, к которому я принадлежу, – но никак не уловлю, почему во всей этой каше замешан ты. Больше того, почему ты жертвуешь столь многим и делаешь столь непростое за не самую значительную плату?

– А что такое «значительная плата», Бану? – добродушно улыбнулся Рамир, натягивая тунику. – Если мне хватает, значит, цена уплачена и вполне достаточна.

– В таком случае, он будет жить столько, сколько тебе нужно. Но, – воздела указующий перст, – только после того, как проживет столько, сколько нужно мне.

– Да понял уже, – засмеялся мужчина и протянул Бансабире руку, помогая встать. Женщина отряхнулась и огляделась. Ждут. Хорошо, как борзые наизготовке.

– Я бы спросила, что ты намерен делать дальше, после того, как для тебя все закончится, но, думаю, уже знаю следующий твой шаг.

– Пожалуй, – хмыкнул мужчина с пониманием. – Береги себя, Бану.

– И ты себя, Рамир.

Они улыбались, солнце играло в их волосах, и река с шепотом уносила все печали. Особенно те, что так и не сошли с уст.

* * *

Бансабира возвращалась к ожидавшим её мужчинам. Солнце жгло спину.

– Доброго дня, тан, – вежливо сказала женщина, принимая от Вала уздцы коня и забираясь в седло. – Не стоило утруждать себя ожиданием.

– А вам не стоило заставлять меня изнывать от голода. Признаться, время обеда, – Маатхас почесал бороду, усмехнувшись. В груди закопошилось какое-то страшное древнее чудовище, которое подначивало мужчину тотчас же вцепиться в Бану, затрясти и потребовать ответа, что это за недомерок с ней флиртовал?! Сагромаху стоило немалых трудов сдерживать зверя.

– Тогда пойдемте, растрясем толстопузых кашеваров! Я, честно говоря, сама готова съесть медведя, – как ни в чем не бывало, отозвалась Бансабира.

– Боюсь, с ними здесь не так просто, – пошутил тан, пока они еще сдерживали коней. Те нетерпеливо переминались с ноги на ногу, пофыркивая. Маатхас еще разок почесал подбородок – с другой стороны.

– Да сбрейте вы эту свою ценность! В таком пекле совсем не холодно, – усмехнулась женщина, старательно скрывая желание самой хоть раз дотронуться до его бороды, до его худого лица. Хотя бы – до его ладони сейчас.

– А вдруг я скоро вернусь на север?

Пустились в галоп. Маатхас всю дорогу, стараясь не выглядеть сильно мрачно, размышлял над тем, что Бану, должно быть, нравятся гладко выбритые мужчины. Вон тот выродок, которому она битый час улыбалась и с которым вела себя естественнее, чем иные держат себя с лучшими друзьями, совсем не носил ни бороды, ни усов. И еще был скорее среднего сложения. Возможно, Бансабира недолюбливает крупных мужчин – не зря же она вечно гоняет несчастного Раду больше всех остальных.

Может, в свое время её обидел какой-нибудь увалень?

Думать об этом было совсем неприятно, и Маатхас продолжил оценивать того неуклюжего недоумка, который даже сапоги нормально подать не может.

Когда тан и тану, наконец, уединились за обедом, Бансабира в ответ на расспросы Маатхаса рассказала о четырех новобранцах в личном отряде телохранителей, а заодно о намерении сняться с лагеря в течении суток.

Выставив мужчину за полог после трапезы, развернула послания Рамира, велев стражи снаружи под страхом смерти никого не впускать. Пристально вглядываясь в каждую строчку, Бансабира все с большими усилиями сдерживала нараставшую ярость.

* * *

Бенра под солнцем блистала. Полноводная, могучая жила, питавшая всю середину Яса. Богатая рыбой и птицей, она соединяла многие земли – от владений Черных Дайхаттов на западе до Зеленого дома Аамутов на востоке; многочисленные рукава и притоки её, подобно вьюнам, стелились во все стороны на далекие мили, образуя щедрую, плодородную Долину Тысячи Рек.

С тех пор, как война Розы и Бирюзы – Шаутов и Маатхасов – разрослась в Бойню Двенадцати Красок, Бенра утратила часть богатств, поглотила множество кораблей, железа и мореходов, не желая того, очернилась в грязи человеческих междоусобиц. Но, кажется, совсем не убыло от этого её величие, не оскудели тучные стаи рыб, и по-прежнему большая волна прибивала к берегу седым серпом пены.

Здесь-то и ждал единственную дочь-тану и союзника-тана Сабир Свирепый.

Он вышел встречать прибывающих лично. Не сдерживаясь, Бану быстрее загоняла коня, привстав в седле, отрываясь от остальных вместе с телохранителями и Юдейром. В последний момент, натянув вожжи, ловко соскочила на землю.

– Приветствую, отец! – улыбнулась молодая женщина. – Да пребудут с тобой боги! – Стоило ей попытаться встать на колено, Сабир удержал дочь за плечи, коротко обняв. – Это не положено, отец, – Бану слегка смутилась.

– Здесь я решаю, что положено, – так же тихо ответил Сабир. – Пребудут и с тобой, Бансабира, – сказал громко. – Маатхас!

– Будь здоров, тан Сабир! – Маатхас спрыгнул на землю, пожал руку Свирепому. Бансабира уже здоровалась с братом.

– Ты тоже здесь, – Бансабира искренне удивилась.

– Точно, – улыбаясь, ответил Русса. – Мы решили, что пора северянам устроить небольшой общий кутеж. – Бану недоверчиво посмотрела на Руссу, боковым зрением подмечая неподалеку кузена Хальвана. Стало быть, от Дайхаттов отец благополучно отбился, а Русса вытащил кузена из плена алых. – К тому же и повод есть, – Русса обнял сестру, положив тяжелую руку на плечо. На лице Бансабиры отразилось еще большее недопонимание.

Ближайшие мужчины засмеялись, Маатхас сделал шаг в их с Руссой сторону:

– Не помните, тану? Я говорил вам, что в этом месяце мне стукнет тридцать первый год.