Его турбина должна собираться в тепле, и поэтому над ней возвели огромный ангар. Здесь свои прожекторы, краны, свои бытовки Канаты и тросы, поручни, лестницы, люки, колодцы с черной гулкой пустотой. В этот ангар въезжают машины и вкатываются по рельсам вагоны, груженные деталями. Слышно, как турбина монтируется, но увидеть ее нельзя. Разве что на чертеже бригадира Стародубцева.
В ангаре все движется — канаты, тросы, краны. Только людей не видно .. Петр Сергеевич идет неторопливо, вразвалочку, остановится, заглянет в люк, а там человек; развернет перед ним свой чертеж и только ткнет пальцем. «Да, хорошо, Сергеич, хорошо»,— кивает турбинист.
Ангар трудится, ангар собирает турбину. Осторожно переступая, держась за поручни и канаты, идет по ангару парнишка в зеленой робе.
— Или ноги чужие?
— Да ведь тут наворочено ..
— Не бойся, но и не спеши.
Четвертый день я хожу к Сергеичу, как на работу. Он принимает турбину от ночной смены, передает дневной, потом вечерней — где и что доделать, куда переходить. Он ведет турбину от первого дня до последнего, как учитель ученика из класса в класс. Он знает каждый винтик, каждый выступ. Что-то не совмещается на 0,75 миллиметра. Чертит мелом линии, значки на шкафчике для инструментов.
— Понял? — спрашивает он у турбиниста.
— Теперь понял!
Шкафчики зеленые, как доски в аудиториях университета. Все они исписаны и исчерканы.
Стародубцев снова идет по ангару. Тот же парень в зеленой робе навстречу — лихо перепрыгивает через колодцы.
— Ты что так скачешь?
— Привык. Не боюсь!
— Теперь я за тебя боюсь Привыкнуть — хуже всего.
И дальше — от турбиниста к турбинисту.
— Какая у нас жизнь? Для Пети главное — работа,— рассказывает Юлия Никитична Стародубцева.
Петр Сергеевич пригласил меня вечером в гости. Саша Домрачев, узнав, что я направляюсь к Каскадеру, аж присвистнул от зависти. Я рискнул взять его с собой. И вот мы сидим в чистенькой гостиной — цветочки на окнах, кружевная салфетка на телевизоре — поджидаем хозяина Жена вроде и не удивилась незнакомым гостям. Задали вопрос: как живется? — и отвечает просто, без прикрас:
— Обижалась я спервоначалу: затемно уходит, затемно приходит, а весь дом на мне. В палатке, в бараке, в общежитии обустраивались. Нонешним не в пример легче,— кивает она на притихшего Сашку.— А теперь все дети разъехались, мы одни остались в двух комнатах — и пусто вроде...
Хлопает входная дверь. Пришел хозяин. Не глядя, протянул жене авоську, кивнул: «Здесь накрывай!», повернулся к нам, вскинул глаза на Сашку:
— Откуда будешь?
Домрачев вытянулся, как солдат перед генералом.
— С монтажного. По пятому разряду.
— Давно?
— Четвертый год пошел.
— Чего на ГЭС-то занесло?
— Здешний.
— Значит, первая и последняя,— теряя интерес к гостю, заметил Петр Сергеевич.
— После этой на Днестр двину,— позволяет себе поперечить Сашка.
— Что так?
— До большой воды охотник.
— Женат?
— И с сыном.
— Надо, чтоб еще хозяйка согласилась.
— Не вопрос.
— Садись,— уже добродушно приглашает Сергеич — На Днестре, может, и встретимся.
Потом был ужин, были тосты; разбирали награды хозяина. Медаль «За боевые заслуги».
— За Белоруссию. «За отвагу».
— За Варшаву.
Орден Трудового Красного Знамени.
— За Саратовскую ГЭС.
...Поздним вечером хозяйка проводила нас до дверей подъезда.
— Так и живем. Не успеешь контейнер разобрать — собирай, поехали. Что уж поделаешь, коли моря строим...
Домрачев пригласил меня в субботу в деревню — к родителям. Я представил себе, как долгими выходными днями сидит Вася Васильев на койке в общежитии, и предложил Александру взять его с собой. Подвернулась оказия — вертолет управления шел в ту же сторону. В сборах, в спешке парни успели только познакомиться.
Сын приехал!
— Мне нонче поросята снились. Верно говорят — к гостям это,— все приговаривала мать Сашки.
Закололи свинью. Это уж точно к доброму обеду. Перед обедом Домрачев устроил «допрос» Василию:
— Откуда будешь?
— Вурнарский.
— Из района, значит. И давно у нас?
— Третий день, в шоферах.
— Чего на ГЭС занесло?
— У нас, чувашей, пословица есть: в засушливом году тринадцать месяцев,— отвечает Василий.— Хочу год покороче сделать.
— До большой воды охотник?
— Вроде так.
— Закончим — в свои Вурнары двинешь?
— Взяли б куда на ГЭС...
— Женат?
— Не-е.
— Садись,— добродушно приглашает Домрачев.— На Днестре, может, и встретимся.
За обедом он особенно радушно потчевал Василия.
— Мы, морестроители...
К вечеру вышли прогуляться. Встретился нам старик сосед, поклонился первым: «С приездом, Ляксандр Василии!» Сашка толкнул меня в бок, зашептал горячо: «Тот самый! Чего это с ним?»
У клуба выяснилось: прилетели мы утром, через час в деревне говорили, что на ГЭС всех передовиков премируют вертолетом — «лети, куды хочешь».,.
— Саш,— говорю я,— а может, твой сосед прослышал наконец про Фокинскую систему?
Сашка пожимает плечами.
Про Фокинскую систему сейчас много говорят в Чебоксарах. Говорят с надеждой. Конечно, всем жаль земель, которые попадают в зону затопления Чебоксарского моря. Но те инженерные защитные системы, что предполагается построить (а Фокинская система, самая крупная из них, уже строится), сберегут от затопления тысячи гектаров пойменных лугов, пашен, перелесков и лесов... И крупные затраты на создание защитных систем со временем окупятся сторицей — богатыми урожаями на пойменных угодьях. Такой хозяйский подход, когда при возведении крупной гидростанции думают и о сохранении природных богатств, не может не радовать. И даже, может быть, как-то смягчает горечь расставания местных жителей с насиженным углом...
Море рождалось на глазах девяти тысяч человек. Люди приветствовали его с берегов, с волнорезов, с плотины... Самосвалы исправно подвозили тетраэдры, и с каждой глыбой, сброшенной в воду, росло волнение собравшихся. Был ветер, был мороз, но люди не расходились до утра.
А утром снова начались будни. Я пришел на стройку — попрощаться с плотиной, с друзьями. Шел и спрашивал Домрачева. Саши на земле не было. Он был «на высоте», как говорят монтажники.
— Саша! — крикнул я, запрокинув голову.
Он работал на верхней площадке и услышал меня.
— Приезжай! — крикнул Домрачев и помахал рукой.
А куда приезжать — на Волгу, на Днестр?
Петр Сергеевич все так же ходил по ангару.
— Все? — сложив чертежи, он стиснул мне руку.— Бывай!
По дороге шли грузовики, так же плотно и тесно, почти боками терлись. Я уже понимал: этот — к Домрачеву, этот — к Стародубцеву.
— Садись, подвезу.
— Вася?!
Он уже обжился в машине: прямо перед рулевым колесом, так, чтобы было удобнее, лежали сигареты и спички, в дверном кармашке — учебник водителя второго класса, на сиденье — транзистор, у ветрового стекла — фотография смеющейся девчонки.
У откоса он притормозил, давая мне возможность последний раз взглянуть на плотину. Там работал Сашка — все выше и выше, вырастая вместе с ней. Там писал на шкафчиках Петр Сергеевич, и мел крошился в его руках.
— Только до вокзала не смогу,— сказал Вася Васильев.— Работа.
Сегодня Чебоксарская ГЭС уже дает ток. В XI пятилетке вступят в строй все агрегаты этого гидроузла, и на земли Нечерноземья хлынет мощный энергетический поток.
А. Лоскутов, наш спец. корр. Чебоксары, Чувашская АССР
Батарея у Волчьих Ворот
«С такими людьми только и работать: если надо — горы своротят. Их мужеству, выносливости и стойкости можно позавидовать. Особенно храбро дерутся морские пехотинцы. Настоящие орлы...»
Эти слова Леонида Ильича Брежнева приводит в своих мемуарах «Испытание огнем» генерал-полковник М. X. Калашник. В беседе с ним в политуправлении Черноморской группы войск Л. И. Брежнев высоко оценил героизм защитников Новороссийска в грозные сентябрьские дни 1942 года. Рассказывая о боях в районах Глебовки, Молдаванского, на перевале Волчьи Ворота, Л. И. Брежнев отметил мужество морской пехоты, сдерживающей при поддержке артиллерийской батареи старшего лейтенанта В. И. Лаврентьева в несколько раз численно превосходящего противника.
Подвигу этой батареи посвящается наш очерк.
Они смотрели на горы, проступавшие в утренних облаках все яснее, отчетливее. Темные пятна скал, зеленые склоны в прорывах лучей солнца — будто из пелены далекой дымки возникала для них осень 1942 года.