Разворошенное гнездо
Повесть
Александр Юдин
© Александр Юдин, 2016
ISBN 978-5-4483-0801-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
На улице была весна. Было светло, тепло и грязно. Дул слабый, но пронзительно-свежий ветерок. Мчавшиеся по дороге, мимо Дома печати, автомашины тянули за собой шлейфы рыжевато-серой влаги. Под ногами прохожих шуршала и чавкала крупнозернистая каша из снега пополам с водой. И жмурились заходящему солнцу женщины, ослепляя выглядывающими из-под пальто круглыми коленками, обтянутыми золотистым капроном.
Андрей постоял под навесом у подъезда, закурил. Но, сделав пару затяжек, поморщился и выбросил сигарету: обкурился, пока гнал в номер репортаж. Расслабленно заширкал по снежной каше к автобусной остановке. И вдруг будто кто-то дернул за рукав. Обернулся.
«Надя?!» – не поверил собственным глазам.
Она стояла за углом редакционно-издательской коробки, прячась от острого весеннего ветерка. Маленькая, аккуратная, с громадными серыми глазами. Он не сразу заметил ее. Чуть было не прошел мимо. И вот увидел. И остановился растерянно, глядя на нее, жмущуюся в капрончике на ветру. Глупо улыбался.
– Ты?..
– Как видишь, – с хрипотцой в голосе отрывисто сказала она, рассмеявшись. – Смотрю на тебя и думаю: заметит или нет?
Волнуется. Уж если в голосе появляется хрипотца – значит волнуется. Он сразу все вспомнил. Вспомнил ее всю и ужаснулся: как это он мог быть так долго без нее?
– Но… слушай, Надь… черт возьми, почему ты здесь? Почему не зашла?
– Да? А как я зайду? Кто я тебе?.. Вот я и решила: дай подожду маленько.
– Ну как же это?.. И давно ждешь?
– Да нет, не волнуйся, не так уж. С полчаса, может быть. Утром позвонила – говорят, к взрывникам каким-то смотался. «Будет?» – спрашиваю. «Обязательно», – отвечают. Позвонила после обеда – явился – не запылился, где-то тут, говорят, бродит. Вот я и пришла. Дай, думаю, подожду немножко – может, сам выйдет; а замерзну – в кабинет попрошусь погреться. Как видишь, – дождалась.
– Вот ведь… Надо же… – растерянно забормотал он. – Но как же все это? Слушай, Надь, какими судьбами?
– Да у нас тут НИИ отраслевой. Вот и приехала узнать насчет кое-каких разработок. Командировка, в общем.
Он наморщил лоб.
– Ваш НИИ?.. Что-то не припомню ничего подобного.
– Ну, не сам институт – филиал, небольшой.
– Разве что захудалый какой-нибудь, полуподпольный.
– Сам ты захудалый. А то ты уж все углы здесь обшарил, все узнал. Чего привязался? Приехала и приехала. Значит, есть какой-то филиал, пусть самый захудалый, – проворчала она.
– Хорошо, хорошо, есть какой-то филиал, и ты туда приехала по делам. И я рад, очень рад, что ты это сделала. А сейчас куда путь держишь?
Она неопределенно пожала плечами.
– А остановилась где?
– Да пока нигде. Успею еще.
– Чудачка. Так и без места можно остаться. Может, тебе помочь?
– Не надо. В крайнем случае в общежитии устроюсь. Гарантировали. От филиала.
– Ну, смотри.
– Смотрю, – загадочно улыбнулась она.
– Постой-ка, да ты, кажется, совсем замерзла. Идем-ка вон туда заскочим – в спортивный павильон, отогреешься. Заодно поглазеем. Ты любишь гимнастику? Там сейчас, кажется, гимнасты к соревнованиям готовятся.
Надя согласилась. Они зашли на балкон, где было тепло и совсем мало народу. Внизу резвились с мячами, лентами совсем молоденькие девчушки. Затренькал рояль – началось очередное выступление. Видно, это была какая-то местная восходящая звезда, потому что все девушки бросили разминку, замерев в самых живописных позах. А она, небольшая, компактная, плотная, но стройная, с забранными в маленький модный пучок светлыми волосами, азартно тянула ноги, делала стойки, шпагаты. Алая лента разнежившимся ужом ласкалась у ее вкрадчиво вышагивающих ног, то собираясь в эластичную пружину, то осторожно обнимая ее горделиво выгнутую грудь легкими кольцами. Она с упоением отдавалась своей роли обаятельной девушки, способной спортсменки. Она, кажется, чувствовала обращенные на нее восхищенные взоры, и это, наверное, придавало ей сил, и она вся с еще большим наслаждением упоенно резвилась с лентой. Она была погружена в себя, но глаза ее блестели, источая торжество, нескрываемую радость вдохновения. Это была бодрая, счастливая кокетливая козочка…
Он залюбовался ею. И вдруг поймал на себе грустный взгляд Нади.
– Ты что?
– Да так… Красивая?
– Красивая. А что?
– Ничего, – вздохнула она. – Молоденькие все красивые. Меня бы сейчас туда вместо нее – то-то смеху было бы.
– Так это хоть кого, – улыбнулся он успокаивающе. – Ты же не гимнастка.
– Почему же… Немного занималась. Давно-давно, сто лет назад. Теперь вот уже старуха. Вырядилась, приехала специально, а он и не смотрит.
– Что ты, Надя! – обняв ее за талию, притянул к себе.
– Ой-ой, что делается! При народе, в хороводе.
– Ты даже не представляешь, какая ты красивая, и как я рад, что вижу тебя, —шепнул ей на ухо.
– Правду говоришь? – кокетливо спросила она, а в глазах было настороженное ожидание.
– Правду говорю, – в тон ей ответил он. – А зачем ты неправду говоришь, что специально приехала? Ведь у тебя тут дела?
Внизу опять начала выступать та козочка. Надя молчала, наблюдая за ней.
– Никаких дел у меня тут нет, – неожиданно призналась она. На тебя приехала посмотреть. Тут же недалеко – всего ночь на поезде.
– Среди недели?
– Ничего особенного, – улыбнулась она. – Поднакопила отгулов и явилась… И никакого общежития за мной не забронировано. Если не встречу, думаю, – в командировке где мотается или еще что – сяду на поезд и обратно укачу. Поезд, кстати, отсюда ночью отправляется, так что мне это еще совсем не поздно сделать. И ты можешь от меня без особых хлопот избавиться – не обременять себя провожаньем. Я понимаю: прошло немало времени, поди, женат уже – придется ответ держать, где до ночи проваландался… Господи, и зачем я вообще это сделала?!
У нее дрогнули губы.
И жалость жалом впилась в грудь.
Он повернул ее к себе. Сказал, глядя ей в глаза:
– Ты все очень хорошо сделала. Все правильно. Ясно?
– Нет, – сказала грустно.
– А насчет жены… Нет у меня жены.
– Правда, что ли? – недоверчиво посмотрела она на него. – А так отчетливо вроде намечалась.
– Это уже вопрос другого порядка, – чмокнул ее в щеку. – Мы сейчас пойдем ко мне и все расскажем друг другу. Идет?
Она пристально, изучающе посмотрела на него, подумала.
– Идет, – сказала тихо.
– Ты хоть согрелась?
– Согрелась.
Они вышли на улицу. Был час пик. Народ валом валил с работы, скапливаясь на остановках. Мимо них проскакивали битком набитые автобусы, троллейбусы.
Надя, поежившись, подняла воротник пальто.
– Опять замерзла, что ли, сибирячка? – бодро-насмешливо осведомился он.
– А я вовсе и не сибирячка. Забыл, что ли? Так-то, выходит, я тебе интересна.
– И правда забыл. Прости. Откуда ж ты такая?
– Какая? – кокетливо спросила она.
– Такая прелесть. И отчаянная.
– Из Челябинска, хороший мой, из Челябинска.
– Но там, между прочим, тоже морозы бывают будь здоров.
– Быва-ают, – подтвердила она.
– Слушай-ка, уралочка, – догадался он, – а ты давно последний раз калории принимала?
– Давно, – созналась она.
– Вот балбес! – ругнул он себя. Хочешь пельменей?
– Хочу, – с готовностью мотнула она головой
Они пошли через квартал на соседнюю улицу. Сокращая путь, свернули на тропинку за невзрачным трехэтажным домом. В тени его, куда солнце редко доставало своими лучами, тропинку прерывал черный ручей, выбегавший из-под большого слежавшегося сугроба. Андрей легко перемахнул через него, протянул Наде руку:
– Прыгай. Ловлю.
– Да не могу я, – хохотнула она. – Платье на мне узкое.
Он вернулся, подхватил ее на руки и, выбрав место поуже, прыгнул вместе с ней.
– Ой! – испуганно схватила она его за шею.
– Ух, ты, Надька, Надька! Прелесть! Я соскучился по тебе. Только не догадывался об этом, пока ты не приехала.
– Правда?
– Правда.
– А, может, ты меня все-таки отпустишь?
– Нет. Вот так и понесу сейчас тебя на руках.
– Ой, как хорошо-о! – пропела она.
– Хорошо? – глупо переспросил он.
– Хорошо. В кино в таких случаях говорят, млея от восторга: «Ты сумасшедший». Я тоже млею от восторга, прямо сердце замирает; кажется, сейчас умру. И тоже скажу, что ты сумасшедший. Но немного по другой причине. Я бы, сознаться, еще поездила на тебе, но ты должен позаботиться о своем моральном облике. Тебя ведь тут знает уже, наверное, каждая вторая собака. И что скажут о тебе блюстители нравственности, если увидят, что ты какую-то чужую бабу нес на руках? Вот так, скажут, корреспондент, вконец обнаглел.