Два коротких рассказа
Майкл Финберг
Переводчик Евгений Шмелев
© Майкл Финберг, 2017
© Евгений Шмелев, перевод, 2017
ISBN 978-5-4485-7287-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Чёрное и белое напряжение
Первая воронка:
О, милый мой дневник!
Место действия: грязный, бьющийся в лихорадке Берлин, сентябрь 1993 года; открылась огромная и отвратительная воронка, она угнетает Евразию и я сам теперь еду на этом громадном поезде-воронке. Метро здесь так необычно – оно кармическое, а каждая станция, как прожитая жизнь. И вот она перед нами, измождённая история Германии в этом изменяющемся пространстве, когда на этих высоких и повторяющихся уровнях начинает вздыматься необъятная сложность.
Думаю, настало время поискать этот такой безрассудный скрытый порядок, что едва укрыт под дурными и странными поверхностями; а увидев это сложное явление сквозь несущую структуру множественных уровней, начинаешь понимать, что мы имеем дело с необходимым спектром нестабильности, который всегда ведёт к физическому, плохому, сильному напряжению; и это именно тут, в огромном и расхристанном центре воронки, столь остро ощутимо подозрительно некрасивое явление: «белое и чёрное напряжение». Понимаете, каждое дьявольское тоталитарное сознание терпеть не может усложнённости, оно всегда стремится к крупномасштабному «чёрному решению»; то есть мрачному и громоздкому удару «чёрного напряжения». Это напряжение визжащих коричневых и красных руин, так глубоко укрытых под печальной землёй, где грязные демоны принимают это тошнотворное жертвоприношение для Германии, пока я стою там, где печатали шаг нацисты.
И этот сумасшедший отплыв дает нам столь необычную форму белого напряжения, а отвратительным ответом на него всегда бывает мощный и громоздкий удар – так треснуть, чтобы расплющить. Так вот, это и является главным способом ответа, вызванного страданием, на все виды духовной сложности. Немножечко кайфа, а потом немножечко стукнуть, и всё это откатывается к хорошо знакомой гадости «белого напряжения». Только что раскололось в своих рядах старое да резвое отродье коммунистов, но тем не менее мы едва только начали присматриваться к этой воронке. Длинный поезд-воронка пыхтит, катя в Прагу.
Ледяное дуновение Борея:
А это моё тайное, маленькое жутковатое место. И это большой рассказ о Любви посреди воронки; я угрюмая маленькая вещунья, а это мой опустевший город. И да, тут всё гудит от громкого и одновременно едва слышного эха слабо уловимой формы «напряжения» в Старе-Место; тут такое непостижимое и чудесное равнение энергий полоумного прошлого на благословенное единение центров, так велик таинственный танец, возвещающий бракосочетание с богиней; так безобразна подавленная «карма» самого изысканного ритуала ухаживания; и так тяжела встреча центров сердец, где сила всегда достигает своего пика; и так стара эта история о напряжении, которое проявлялось столь зловеще и грязно. И вот он, глупый и злой человек, который сумел выжить; его высшие «чакры» вдавлены, его нижние «чакры» разворочены взрывом; и вот, пожалуйста: первое же сочетание в его сознании становится настолько авторитарным, что ведёт напрямую к убийствам. Это сознание, которое само себя сузило, чтобы только не навредить себе, и ничего удивительного, что в кармане у таких людей лежит билет, только в одну сторону – в город Прибийск.
И вот оно, то что мы теперь все называем «чёрным напряжением», лишённое свободы на всех уровнях, от телесного до духовного; а тут ещё и вечно спешащее второе сочетание сознания, рвущееся от анархизма напрямик к самоубийству; это сознание, которое само себя распахнуло настежь, чтобы только себе не навредить; у того в кармане лежит, не шелохнётся, билет первого класса в город кайфа, с его пресловутыми закрученными проспектами. Это ни что иное как «белое напряжение», со всей потерей собственной индивидуальности на всех уровнях, от самых приземленных до наиболее духовных. И как видите, именно это мы все называем разбросом реакции на какие-либо виды духовного напряжения.
Поймите, Прага в этот овеянный ледяным дыханием вечер просто подхватила вирусную лихорадку, а в наши дни много необычного появляется просто ниоткуда, и бывает, что большое исцеление насыщено своего рода высоким напряжением, и может так оказаться, что несуразная карма как раз и окажется уместна для созревающей любви, исполненной невероятного уважения, когда лбы соприкасаются в некоей алхимии, совершенной для таинственных пионеров Евразии, что шагают в бриллиантовом блеске множественных Старе-Мест, где можно без лживого жеманства лелеять безграничные поля сознания.
Теперь невидимое «белое напряжение» неудержимо влетает в воронку; всасывается в Берлине, выскальзывает в Москве. О, как хрупка и болезненна моя любимая, как прекрасна и избалована, просто замершая в своем развитии, такая красивая и неотразимая. Так священна в совершенстве кожи и тонких формах тела, изваянного щедрой природой.
Я вижу, как в городе волшебницы восходит солнце, сворачивая капли света как свежую кровь; затхлый чердак этого города до предела заполнен величием магии. Тут, в старом районе Йозефов, стоит большой и чёрный тигель волшебницы. Лучше места для долгих оргазмов духа найти просто невозможно. Тут сплетаются в своём величии малые и невесомые лёгкие; тут чудесным образом встречаются «яб» и «юм», они были когда-то стариками-немцами, они же были и индусами, еще когда древность называли современностью. Смотрите, был в этом старом каббалистическом тигле глубинный отзвук предшествия, а вместе с ним и огромное, необоримое чувство взаимного узнавания, приносившее чехам дары на древних полях смерти в Конопнисте.
На этом королевском кладбище для убиенной дичи изверглась странная «тантра» Богемии; я шёл за этим ангелочком, «дакини», вглубь тёмного леса и замка мечтаний; наши умы сплавлялись: мой и её, моей уставшей супруги; то была высвобождающаяся вольница тантрических ангелов, которые отринули все преграды, следуя согласно своей огромной карме; это напоминало изысканную хореографию, которая в дальнейшем следовала тропой дурманящего канона древних страстей и их тонкой заботы, что помогало им исцелять и прокладывать путь сквозь широкие и неизменно опасные потоки «чёрного и белого напряжения».
В Праге была ранняя осень, больше не было жирного и безобразного «голема», а постаревший Гавел окопался во вздыбленном Граде; и Кафка тоже парил где-то неподалёку реки Самсары, отдавая необъятную грусть тёмной и узкой Влтаве, прямо тут, в этом большом древнем городе, где ангелы медитировали над огромным и счастливым союзом и свадьбой любимых старых сердец. Я смотрю на пьяниц, что заблудились в Остраве; сижу и спокойно жду, пока придёт длинный поезд-воронка.
Видя алый цвет крови:
Для тех, кто делает «пуджу» в старом Кракове, день просто великолепный. И это исполненное самообладания большое «бардо» брызжет сочной энергией тут, в духовном «где-то» на юге Польши. Прямо тут, с этими прекрасными польскими босоногими «дакини», сидящими у главной городской площади Краковски Рынек; эти юные «дакини» ждут, когда приедет их трамвай-тихоход, чтобы увезти их в это новое духовное сердце Европы.
Итак, я забрался в этот потерянный мир с этими сладкими и тёплыми привидениями. Тут, в еврейском квартале, облачённым в одинокое и грустное сияние, своей плотью оставили отпечатки еврейские «бодхисаттвы»; ступни великих Цадиков вспыхнули пламенем; еврейская «пуджа» плыла в тишине. Я укладывал камни на могиле Великого Раввина Реми, а это огромное визжащее жертвоприношение для Летик и всех остальных теперь медленно возносилось на потёртой брусчатке. В свете упавших свечей я видел великие синагоги с темнотой и спокойствием их центров; именно там дышали теперь ветры нового мира.
Давайте не забывать ни о драгоценном в нашей жизни, ни даже об этих огромных отпечатках «чёрного и белого напряжения» здесь, среди осени и её ранних начал, пока падают листья, а автобус мчит мимо маленьких фермерских хозяйств и отдалённых полей и деревьев, медленно гнущихся на ветру, скрывая нечто зловещее во всём этом пейзаже; потому что именно здесь, в самом эпицентре безмолвной воронки, танцевали демоны, извиваясь в безобразном мраке, как раз там, где правило тяжёлое и большое «чёрное напряжение».
Я только начинал свою большую «пуджу», именно здесь, где не так уж и давно свершился огромный по своим масштабам удар, и где безобразное давление и безграничное потрясение на жертвенных полях превратило эти громадные тянущиеся «холокаусты» в малое и священное взожжённое жертвоприношение. Я стал проклинать большие и зловещие энергии, которые так надругались над заново освящённой землёй, я почувствовал эту великую, непонятную и необузданную благодать глубокой и столь сконцентрированной смерти. Меня посвящали в таинство священного ритуала, который преобразовал всё это тягостное зло в благодать, и я видел, как в избитой и зловещей тьме начинает мягко поблёскивать свет.