Сергей Герман - Чужой

Сергей Герман

Чужой

Повесть

Ближе к полуночи жизнь в трёхэтажном кирпичном здании бывшего сельсовета затихла. Военный комендант Северной зоны безопасности генерал-майор Кузнецов, кряхтя и шаркая сапогами, спустился по лестнице; хлопнув дверью, вышел во двор. От дощатого туалета, покрашенного известкой и до самого крыльца разлилась огромная лужа. Зимний рогатый месяц, окруженный холодными звёздами, криво ухмыльнулся в воде у генеральских сапог. Негромко выматерившись, генерал справил малую нужду прямо на жёлтые рожки полумесяца. У Кузнецова был застарелый простатит, и он долго стоял перед лужей в дурацкой позе с расстёгнутой ширинкой.

В слуховом окне, примыкающего к комендатуре здания, мелькнуло раскрашенное камуфляжной краской лицо. Сидящий в «секрете» снайпер, замерзнув, решил чуть подвигаться. Увидев генерала, раскорячившегося над лужей, прыснул в кулак и спрятался в темноту.

Кряхтя и морщась, Кузнецов застегнул штаны и потащился в натопленное тепло кабинета, где у него стоял диван. Сидящий у двери омоновец, привстал, но генерал, не обращая на него внимания и что-то бормоча под нос, пошёл к себе. Из цокольного этажа, где располагались спальные помещения солдат срочной службы, контрактников и взвода омоновцев слышалась приглушенная музыка. Вчера вечером разведчики притащили милиционерам на обмен старинный кинжал. «Ченч» перешёл в товарищеский ужин, который вполне мог перерасти в плавный товарищеский завтрак. Когда было выпито всё вино, в ход пошли заначки, спиртовой «НЗ».

Предмет торжества, воткнутый в центр стола, молча внимал разговору рыжего рослого омоновца и сержанта – контрактника. Разлили в кружки остатки спирта. Омоновцу понадобилось выйти на воздух. Покачиваясь и задевая широкими плечами стены, он пошёл на улицу.

Контрактник повертел в руках старинный клинок, потом сосредоточено хмурясь, нарезал им сало. Из старого, перевязанного чёрной изолентой магнитофона слышался голос Марины Хлебниковой «….Мой генерал, ты прошагал тысячи верст…Мой генерал… Просто солдат, просто устал».

Возвращающийся омоновец заметил под лестницей спящего караульного.

По распоряжению коменданта на первом этаже выставлялся милицейский пост. В подвале, где были жилые помещения несли службу армейцы.

Мальчишка-срочник, в грязном бушлате, спал, свернувшись в клубок в старом ободранном кресле. Его автомат, с пристёгнутым магазином, стоял рядом на бетонном полу. Омоновец на цыпочках подкрался к спящему солдату, постоял рядом, соображая, как поступить, заорать «Подъём!» или просто дать салаге в ухо, за то, что утеряв бдительность, тем самым подверг смертельной опасности своих боевых товарищей.

Придумав, омоновец отстегнул от автомата магазин и вернулся в кубрик. Контрактник уже спал, уронив голову на стол. Омоновец допил спирт, потом толкнул сержанта в плечо, сунул ему автоматный рожок.

– На! Отдашь утром ротному. Салага на посту заснул, пусть накажет, как следует, чтобы другим неповадно было, а то нас, как баранов, скоро резать будут.

Обтерев кинжал тряпкой, он несколько мгновений любовался блеском стали, потом сунул его в инкрустированные серебром ножны и побрёл в соседний кубрик. До подъёма оставалось полчаса.

Женьке Найденову снилось море, которого он никогда не видел. В их посёлке из водоёмов был только котлован, из которого раньше брали глину на кирпичи. Котлован заполнялся дождевой водой и был местом, где собиралась на отдых местная шпана. Тут пили вино, играли в карты, купались и загорали.

Женьке снилось, что он идет по горячему жёлтому песку, и набегающие волны мягко ударяются о его ноги. Вдали показался белый пароход, он шёл прямо на Женьку, разрезая носом морскую волну. На палубе стоял капитан и махал кулаком, раскрывая в крике рот. Женька прислушался: «…твою мать, тра-та-та-та-та…салага», – кричал капитан голосом сержанта Зыкова.

Женька испуганно вскочил, над ним зелёной пятнистой глыбой нависал командиротделения:

– Ты что, щегол, заснул? Полчаса уже тебя ищем, думали, что «чехи» утащили.

– Да я только на минутку глаза закрыл! Подъём ведь уже был, никаких «чехов». Сержант в ответ замахнулся кулаком, хотел ударить, но передумал:

– Ладно, салага, прощаю. Иди на завтрак, в наказание поедешь за дровами.

– Товарищ сержант, я же не спал, – промямлил солдат.

– После победы отоспишься, а сейчас война. Ты наказан за сон на посту. Можешь настучать на меня ротному. Но учти, что он не такой добрый как я, мигом отправит тебя в зиндан.

Сержант добавил ещё несколько слов по поводу майора Муратова и его ямы, которую он приготовил для пленных боевиков и недисциплинированных подчиненных.

Найденов не пошёл на завтрак. Скинув сапоги, он прямо в бушлате завалился на топчан. Ему показалось, что он только сомкнул глаза, как опять раздался хриплый голос Зыкова:

– Где опять этот салабон?

Всё ещё находясь в полудрёме, Женька нашарил в темноте шапку, ухватил за ствол автомат и пулей выскочил во двор. Несколько солдат по приказу ротного ссыпали с бортового «Урала» щебень в разлившуюся лужу. Старшина роты прапорщик Морозов, едва остыв от утреннего разноса генерала, воровато оглянулся по сторонам и, спрятавшись за дверцу кабины, торопливо опрокинул в себя полстакана водки. Едва он успел сунуть в рот сигарету, как появился со своей свитой Кузнецов. Прапорщик поперхнулся, вращая белками глаз, заорал:

– Сержант Зыков, мать твою за ногу. Где люди с инструментом?

В это время показался сержант и четверо солдат. Зыков хмуро буркнул:

– Здесь я, чего орешь?

В кузов тентованого «Урала» кинули топоры и пилы, забрались сами. Зыков приказал пристегнуть магазины, зарядить оружие. Сержант сел с краю борта, выставил наружу ствол автомата. Прапорщик сел в кабину с водителем. Женька только сейчас заметил отсутствие магазина, похолодев, пошарил в карманах бушлата, ещё не веря себе, стал ощупывать пол, надеясь на то, что магазин выпал из кармана и лежит где-то рядом. Решил схитрить, если сказать сержанту, что потерял магазин с патронами, он вернёт машину и тогда точно не избежать ямы. Найдёнов пристегнул запасной пустой рожок и прижался спиной к борту машины.

Зыков курил, подняв воротник бушлата и выпуская в морозный воздух сигаретный дым. На душе было нехорошо, до дембеля оставалось ещё три месяца, два месяца в Чечне прошли более или менее спокойно, но было ощущение чего-то тревожного. Если бы у сержанта было больше боевого опыта, он бы понял, что это – предчувствие беды. Судьба предупреждает, что человека ждет катастрофа. Корова и лошадь тоже плачут, предчувствуя скорую смерть от ножа.

Зыков этого не знал, поэтому подумал, что виноваты расшалившиеся нервы. Потом его мысли переключились на другое: что было бы неплохо, вдуть учительнице-чеченке, которая сегодня утром приходила к военному коменданту просить, чтобы он выделил ей каких-нибудь строительных материалов для ремонта школы, а еще, надо поскорее сплавить ящик гранат, которые он приготовил для Умара. Старый чеченец где-то нашёл зарыбленный пруд и глушил там рыбу. Как он говорил «особенности чеченской национальной рыбалки».

На войне все приторговывают, без этого нельзя. Только вот генерал Кузнецов вывозит из Чечни цистерны с бензином, а старшина роты продаёт солдатские консервы и крупы. Соответственно и живут – генерал пьёт коньяк и закусывает икрой, а прапорщик жрёт водку и занюхивает её солёным огурцом.

Хлопая бортами, тягач выбрался из села. Мощно ревя мотором, покатил в сторону леса. После того, как там скинули несколько бомб, в лесу было много поваленных сухих деревьев. Акация и карагач хорошо горели, поэтому последний месяц ездили для заготовки дров именно туда. На дороге показался старый потрепанный «Жигуленок». Он неторопливо двигался навстречу. Прапорщик приложил ко лбу ладонь, закрывая глаза от солнца и пытаясь рассмотреть, кто сидит в машине. Поравнявшись с военными, «Жигуленок» приветственно бибикнул и, набирая скорость, рванул в сторону села.

– Кто это? – тревожно спросил прапорщик.

– Да хрен его знает, машина вроде бы участкового местного, – бросил водитель, не отрывая глаз от дороги. Из кузова застучали по крыше кабины. Зыков выпрыгнул из кузова и подошел к дверце:

– Слышь, старшина, в «Жигулях» три «чеха» с автоматами, может, догоним?

Прапорщик почесал голову:

– Да это же менты местные, ещё нарвемся на международный скандал, опоздаем. Генерал опять стругать будет, поехали.

Сержант пожал плечами, молча забрался в кузов. Прапорщику Морозову оставалось полгода до окончания контракта и пенсии, осложнений ему не хотелось.

В лесу было хорошо. Цвенькала какая-то птаха. Из-под подтаявшего снега, выглядывали сохранившиеся с осени зелёные листочки. Солдаты, скинув бушлаты, взялись за топоры и пилы. Даже старшина, раздухарившись на свежем пьянящем воздухе, схватил топор и по-крестьянски хекая, умело рубил сучья. Увидев скукоженного, невыспавшегося Найденова, сержант поставил его в охранение. Женька клацнул предохранителем, моля Бога, чтобы сержант ничего не заподозрил. Вроде обошлось.