Однажды он сказал:
– Ты стал взрослым. Будь готов к тому, что с тобой случится прекрасное и невообразимое.
– А что именно со мной случится? – спросил Али. – И как можно подготовиться к невообразимому?
Алаудин засмеялся.
– Никак, – ответил он. – Поэтому я и говорю тебе – когда это случится, не пугайся.
Если бы Али услышал такое напутствие лет пять назад, он, конечно, был бы напуган, потому что любому понятно – когда тебе говорят «не пугайся», впереди какая-то жуть. Но ежедневная муштра уже давно заставила его позабыть страх.
И дело было не в том, что его обучили бесстрашию.
Ничего хорошего с ним уже давно не происходило, а упражнения были тяжелыми и болезненными. Стоило ли держаться за такое существование? Али догадывался, что именно в этом причина безумной храбрости тех героев, которые, как с гордостью говорил Алаудин, «любят смерть, как их враги жизнь». Он чувствовал, что его тоже готовят для подобной судьбы – ведь полюбить смерть означает просто разлюбить жизнь, а это ему уже почти удалось.
Несколько дней после разговора с Алаудином прошли как обычно. Али занимался во дворе замка, упражняясь в стрельбе из маленького железного арбалета – отравленная стрела из него летела недалеко, зато это оружие можно было прятать под одеждой. А потом действительно случилось невообразимое.
Проснувшись утром, Али понял, что находится в каком-то незнакомом месте. Это была комната с витыми колоннами из белого мрамора. Ее потолок и стены украшал узорчатый орнамент, а на полу была изящная цветная мозаика.
Особенно необычно выглядел орнамент – казалось, что на нем изображены прекрасные женские лица, и вместе с тем на стене нельзя было найти ни одного настоящего лица. Узор содержал только намеки – одна линия походила на необычно длинный глаз, другая на изящный маленький носик, третью можно было принять за сложенные сердечком пунцовые губы, четвертую – за нежный овал щеки с темной родинкой на смуглой коже, пятую – за прядь волос, и так далее. Но все было иллюзией: в действительности Али видел перед собой просто разноцветные линии и пятна, и если кто-то и нарушал запрет на изображение человеческих лиц, то это был не художник, а он сам, потому что именно он рисовал их в своем воображении. Поняв это, Али устыдился.
Заметив в стене дверь, он попытался открыть ее, но она была заперта. Тогда он осмотрел помещение. В углу стоял столик со сладостями и напитками. На нем лежала записка:
«О прекрасный юноша, твое тело ослабло. Съешь эту халву и выпей этот шербет. Силы вернутся к тебе, и ты сможешь узнать, что находится за дверью».
Вместо подписи под текстом была комбинация трех арабских букв, которые не значили ничего, но зато складывались в подобие раскинувшейся на ложе женщины. Все это взволновало Али до чрезвычайности. Еще никто до этого дня не называл его прекрасным юношей.
Али чувствовал слабость и голод. Придвинув к себе вазу с желтой халвой, он быстро опустошил ее, а потом запил холодным шербетом из золоченого кувшина. Однако, несмотря на содержавшееся в записке обещание, дверь не открылась. Али прилег на минутку отдохнуть, да так и задремал.
Когда он проснулся, рядом с ним на ложе сидели две юные девушки в легких рубашках из тонкого шелка. Нежно улыбаясь, они глядели на него.
Али приподнялся на локтях. Что-то с ним было не в порядке. Он никогда не чувствовал себя так странно – его тело стало неповоротливым и тяжелым. Оно казалось огромным, как гора, и трудно было понять, каким образом оно умещается в такой маленькой комнате. Впрочем, стоило Али приподняться, и ему сразу показалось, что его тело уменьшилось до размеров мизинца, и девушки, сидящие рядом, смогут, если захотят, играть с ним как с мышонком.
Странности творились не только с его телом. Мысли, которые приходили ему в голову, пугали его своей глубиной и безнадежностью – думать было так же страшно, как глядеть в бездонный ночной колодец. А не думать было еще страшнее.
«Я умер, – понял Али. – И сейчас вижу вестников иного мира. Я слышал, что их будет два… Наверно, они приняли такое обличие, чтобы смутить и испытать меня».
Собравшись с силами, он задал ближайшей к нему девушке вопрос, который полагалось задавать существам из иного мира:
– Ты инн или джинн?
– О храбрый Али, – ответила девушка, – я не инн и не джинн. Я гурия, посланная тебе в утешение и радость.
Али перевел взгляд на другую девушку.
– А кто ты?
– Я тоже гурия, – сказала вторая девушка и улыбнулась.
Али слышал, что у райских гурий прозрачные ноги, сквозь которые видны такие же прозрачные кости с рубиновым костным мозгом. У девушек были обычные человеческие конечности, но на их голенях ярко алели полосы краски, которые проходили точно над костью, и это было похоже на просвечивающий костный мозг. Их тела не были прозрачными, но зато прозрачными были их одежды. Все составные элементы того, что называлось «райской гурией», были на месте, хоть и соединялись друг с другом немного иначе, чем Али ожидал. Но со слов мудрых людей он знал – человеческое знание о невидимом мире несовершенно.
То, что он попал в невидимый мир, уже не вызывало у него сомнений. Доказательством были те абсолютно невозможные на земле ощущения, которые он испытывал. Ему делалось то нестерпимо весело, то невыносимо страшно. Девушки рядом казались то опасными хищниками, собирающимися его растерзать, то нежнейшими подругами, готовыми для него на все, то тем и другим одновременно. И, главное, они были так красивы, что ни о чем другом, кроме их красоты, думать уже не хотелось.
Девушки подхватили Али под руки и подняли с ложа.
– Идем в сад, господин, – зашептали они и повели покачивающегося Али к дверям.
Когда двери открылись, Али замер на месте от восхищения. Перед ним был самый прекрасный сад из всего, что только можно себе представить. Ветви деревьев гнулись под тяжестью плодов, ветер покачивал прекрасные редкие цветы, журчал текущий по мраморному желобу ручей. Где-то в листве свистели и щелкали соловьи, а на траве были разложены шелковые скатерти, уставленные напитками и яствами.
В саду ждали другие гурии – всего их оказалось около двадцати. У одних в руках были причудливые музыкальные инструменты, другие держали опахала и мухобойки, а некоторые, почти совсем нагие, соблазнительно пританцовывали в такт музыке. И все они приветливо и весело смотрели на Али.
Али присел на шелковую подушку, нахмурился и, глядя то на еду, то на девушек, попытался понять, чего ему хочется больше. Получалось что-то странное – когда он глядел на скатерть с едой, ему хотелось гурий. А когда он глядел на гурий, ему хотелось есть. Несколько мгновений проблема казалась неразрешимой, а потом он понял, что эти два занятия вполне можно совмещать.
Конец ознакомительного фрагмента.