Он едва не упал, слыша довольный хохот вокруг. И заставил себя выпрямиться. Тряхнул головой, откидывая с разбитого лба седеющую прядь, обвел толпу взглядом соколиным. Перун с ним! Он князь и витязь, покровитель смелых Перун должен увидеть его мужество! Только такому бог-воин и может помочь.
Игорь шел к вершине сам, сцепив до хруста зубы, вскинув голову. Даже торжествующие древляне как будто притихли, пораженные его твердостью. Но Игорь не знал, что и это не последнее его испытание. Что жестокие древляне приготовили ему еще одну муку.
Поднимаясь на холм, он замечал где-то у его подножия отблески большого огня, слышал крики и стоны. Сквозь сырую морось, сквозь плывший клубами дым, в отблесках пламени снизу Игорь увидел древлянских волхвов. Один из них шагнул к нему – властный, высокий, с длинной белой бородой и расчесанными на прямой пробор волосами. Только глаза его казались черными, как провалы. Сам же он был в торжественном белом одеянии, с многочисленными амулетами на груди и на поясе, с высоким посохом в руках. Так же выглядели и другие волхвы. Только один оказался в черном – молодой волхв Малкиня, который и заманил хитростью князя в лес. Игорь взглянул на него – и молодой ведун вдруг отступил, будто смутившись. Но тут вперед вышел главный, темноглазый служитель. Торжественно указал концом посоха на что-то под холмом, на котором они стояли.
– Взгляни, князь-волк. Теперь ты все уразумеешь.
Там, под обрывом, у каменистых выступов тихой реки, древляне устроили огромное капище. Капище… Обычно древляне никогда не пускали туда чужаков, теперь же сами привели сюда пленного князя, свою жертву. И Игорь видел…
Капище было выполнено в форме распростертого тела огромной женщины. Снизу этого и не разглядишь, но отсюда, с возвышенности над обрывом, можно было увидеть очертания исполинской фигуры, выложенной из глины и камней: ее широкие бедра и бока, ее голову, откинутую назад, словно под тяжестью из завала камней-волос. А внутри великанши, будто собранные в загон овцы, толпились его люди. Крышей этому загону служили сплетенные из ивняка грудь, выпуклый, как у беременной, живот и ноги женщины, согнутые в коленях. Так на Руси изображали только Морену, жестокую хозяйку холода и смерти, владычицу зимы и темных глубин мирозданья. Но обычно ее изваяние плели из соломы только на Масленицу на исходе зимы: беременное грубое тело, которое полагалось спалить на костре, ибо так с приходом весны смертные выказывали свое пренебрежение к хозяйке мрака и холодов. Здесь же, у древлян, изображение Морены было огромным… гигантским, внушающим почтение. И ее утроба была полна жертв, людей, пленников, которых поджаривали в ней, как в печи. Ибо огромная Морена уже была полна раскаленных углей, плетенные из ивняка части фигуры занимались огнем. А люди в ее чреве-загоне, те, кого предназначили Морене в жертву, метались и кричали, сгорая заживо в этой огромной печи. И сюда, на вершину холма, долетали их исполненные муки и ужаса крики. А ведь были там не абы кто, а лучшие кмети Игоря, самые ловкие и опытные из его отряда, которых он имел глупость оставить с собой, в качестве защиты… и увлек на страшную и мучительную погибель.
Глаза Игоря стали застилать слезы. Да чтобы его витязи, его побратимы военные и так умирали! Бездумно и мучительно. Но они не были сейчас витязями, они были полоумны от жара и мук жертвами, суровые варяги сейчас вопили от боли, забыв об обычном для них презрении к смерти. Игорь различил сквозь огонь пытавшегося лезть по горящим прутьям своего воеводу Ивора. Ведь кремень был человек, пренебрегал опасностями, и самые жесткие раны не заставляли его выказывать страдания, а сейчас бесстрашный Ивор карабкался наверх, его волосы воспламенились, и князь слышал его исполненный муки животный рык… пока Ивор не рухнул с горящего «живота» беременной Морены вниз, на угли, в толпу сгоравших заживо витязей-жертв… Жертв для Морены.
Князь откровенно плакал.
Белобородый жрец шагнул вперед.
– Что, любо тебе се, князь? Нам вот любо.
Он торжествовал. Громко и злорадно расхохотался. Одетый в темное волхв Малкиня даже прикрикнул на него неожиданно:
– Довольно, Маланич. Пора уже. Кончаем.
Они как будто стали препираться, но Игорь их не слышал. Ибо заметил еще нечто: там, за пылающим изголовьем гигантской распростертой Морены, стоял идол еще какого-то божества. На капищах обычно устанавливают много идолов: Перуна Громовержца, подателя благ и богатств Велеса, светоносного Даждьбога. Здесь же было только одно изваяние. Темное, без раскраски и опознавательных знаков, с железной пластиной вместо лица, жуткое в своей безликости, лишь будто расколотое сверху, где два выступа напоминали рога. А еще Морена была расположена перед ним так, словно отдавалась ему вместе с жертвами.
Князь похолодел. Он понял, кто это. Тот, имя которого все время выкрикивали древляне, пока пленного князя гнали на казнь… жертвенную казнь.
– Вы стали поклоняться темным силам? – оторопело воскликнул Игорь. – Вы обратились за помощью к самому Чернобогу и Морене-погубительнице? О нет… – И закричал: – Не делайте этого! Не губите целое племя ради одной победы. Подумайте о будущем ваших детей и внуков. Не отдавайте их мраку, изменив светлым богам!
Тут Игоря кто-то толкнул, он упал на колени, рвался, когда с него снимали тяжелую корягу, и все твердил: не предавайтесь извечному злу, не губите весь свой народ.
– Вам ваш князь Мал не позволит! – рвался Игорь, желая лишь одного – объяснить им, спасти. – Вас светлые боги проклянут, вы изведете все древлянское племя под корень, если отдадитесь злу. Все вымрете. Да что же вы делаете, безумцы!.. Вспомните небо, не уводите целый народ под землю во мрак.
Игорь сейчас вдруг забыл о своих войнах с непокорными древлянами, забыл, что презирал их и считал подвластным племенем. Он внезапно и впрямь ощутил себя их князем, отцом племени, которое добровольно губило себя, выбрав своим покровителем зло.
Его толкнули, он упал. Руки его по-прежнему были скручены ремнями, а вот ноги развязали и теперь с силой разводили в стороны. Одну уже привязывали веревками к изогнутому стволу березы, оттягивали другую. Игорь извивался, но не от страха и предчувствия страшной кончины. Он понимал, что и его принесут в жертву тому алчущему крови идолу с расколотой головой и железной маской вместо лица, упивающемуся людскими муками. Князь-жертва – это то, что даст жуткому Чернобогу немало сил, позволит ему получить преимущество перед Громовержцем…
– Опомнитесь! – кричал Игорь, извиваясь. Рвался так, что несколько сильных древлян едва справлялись с ним. – Нельзя силу темным давать, они только зло!..
Его привязывали, а он умолял. Даже обратился к одетому в черное молодому волхву, который один словно испугался чего-то, отвернулся, сгорбился.
– Не меня пожалейте – людей племени своего! Будь мудрым, волхв, отриньте темноту. Небо вас покарает. Казните меня, но не для них…
– Отпускайте! – взмахнул широким белым рукавом волхв Маланич.
– Одумай…
Березы резко распрямились. Хряснуло. Алая кровь брызнула на белое одеяние Маланича.
– Свершилось! – торжественно воскликнул волхв, вскинул руки, держа над головой посох, смотрел горящим взором на пылающее тело Морены внизу, куда полетели горячие капли крови. Видел темное изваяние Чернобога в ее изголовье. – Прими жертву и не оставь нас, могучий.
Древляне ревели и вопили ликующе.
Чернобог молча смотрел. Фигура Морены сыто гудела пламенем, догорающим над костями жертв. Колыхались освобожденные березы, качая в вышине то, что осталось от князя…
Глава 1
С тех пор как воевода Свенельд решил обосноваться в Дорогожичах за Киевом, здесь стало людно и благоустроенно. На холмистых возвышенностях над ярами выросли многочисленные хоромины воеводы: жилые терема, дружинные избы, складские помещения, амбары и кладовые. И все из добротных бревен строенное, частоколами высокими окруженное, крышами двускатными увенчанное, а крыши те блестели гонтом[6], смотрели с вышины в разные стороны резные конские головы раскрашенные. Богато жил киевский воевода Свенельд. Вот-вот, киевский, ибо хоть усадьбу свою и возвел в стороне от самого града, но бывал тут редко. Так, наедет, попирует с дружинниками, созовет бояр на веселый пир-гуляние, а потом опять в Киев отправится, на Гору[7], где подле княжеских хором у него отдельный терем высился. Ну а поселяне в Дорогожичах все одно с гордостью говорили: мол, мы Свенельдовы. Ибо и охранять свое владение Свенельд мог исправно: и дозоры тут на подступах к Киеву разместил, и большак широкий шел в низине, хорошо просматриваясь с бревенчатых сторожевых вышек на холмах. А вел тот большак к ровным площадям между холмами, где в дни матери Макоши[8], с дозволу Свенельда, в Дорогожичах устраивали торги, лишь немногим киевским уступавшие. Когда этой весной от бурного таяния снегов разлился Днепр, затопив Подол[9], немало торгового и ремесленного люда перебралось в Дорогожичи – отстраивали тут новые ремесленные посады, торги заводили. И все-то под рукой Свенельда боярина, воеводы лихого и посадника древлянского, богатого и влиятельного варяга. К нему шли охотно, зная о его сговорчивом нраве, хотя и понимали, что приветливый Свенельд выгоды своей тоже не упустит. Но уж лучше с таким… Тем более в последнее время Свенельд так возвысился, что, как поговаривали, и о княжьей шапке может мечтать. Или о браке с княгиней. Ибо о его дружбе-службе с мудрой Ольгой слухи-то ходили. К тому же Игорь неизвестно где, а Свенельд все время подле Ольги. Первый советчик ее и защитник. Сам боярин-кормилец Асмунд, которому Игорь, уезжая, велел быть правой рукой княгини, не имел такого влияния в Киеве, как не имел и такой верной и сильной дружины, как Свенельд.