Расул Гамзатов
АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ
О том, как писалась эта поэма
Давно-давно писал я эту поэму, которая так и осталась незавершенной. Это было в 1953 году. Из задуманного я осуществил только пятую часть. Решив остальное дописать позже, я уехал по срочным делам. А когда вернулся, приступить к поэме мне не позволили мои новые стихи. Поэму же постигла участь молодых людей, которые должны встать и уйти с приходом старших. Если заболевшего друга не навещаешь вовремя, то от стыда не приходишь к нему вообще. Так получилось и с моей поэмой.
Дорогая, далекая и незабываемая песня весны, песня моей зеленой весны! Теперь на горы падает снег… Годы прошли, но дел и забот стало еще больше. И для того, чтобы вспахать поле, не вспаханное вовремя, мне уже не достает ни здоровья, ни сил…
Если сегодня попробовать завершить поэму, то покажется, что я работал с кем-нибудь в паре… Не говоря уже о совместном творчестве, я не люблю даже написанное прежде. Мне не нравится, когда одну рубашку шьют двумя разными нитками и когда у одной шубы совершенно непохожие рукава. Поэтому я вручаю моим читателям главы этой поэмы, не изменив ни слова, вручаю, как свидетельства юной и пылкой любви. Зачем скрывать то, в чем нет ничего зазорного. Тогда у меня не хватило духу поведать о своей любви до конца. Я написал только о ее зарождении… Не знаю, смогу ли когда-нибудь рассказать о ней самой. Если сумею, то расскажу. Если не сумею, другие расскажут, как знать… Вот этим другим и дарю я начало своей незавершенной поэмы. И только две просьбы есть у меня к ним: больного всегда навещайте вовремя, ибо потом не посетите его никогда. Начатую поэму не прерывайте на середине, ибо она так и останется недописанной.
I
Ах, нынче современные поэтыМолчать предпочитают о любви.Хотя ими компьютеры воспеты,Как божества, что созданы людьми,
Но, как лицо невесты, осторожноОни сегодня прячут свою страсть,Как будто из стихов ее возможноПодобно драгоценности украсть.
А раньше, когда страсть на самом делеБыла, как смертный грех, запрещена,О ней в аулах горских наших пелиОткрыто и пандур, и чагана.
Анхил Марин, до крови стиснув губы,Эльдарилав отважный и Махмуд…И солнце в облаках, как будто бубен,Сверкало и рассеивало тьму.
Когда трава скрывается под снегом,Тоскуем мы по зелени полей.Но стоит первым вылезти побегам,Мы забываем с легкостью о ней.
Любовь не лозунг, чтоб о ней кричалиПоэты, как глашатаи, с трибун.Но не позор, чтоб в самом же началеИм на нее накладывать табу…
…Я в зеркало взглянул —Как серебритсяВ висках росой осенней седина.Моя любовь далекая, ты птица,Которая мной не приручена.
И сердце мне чуть слышно подсказало:Покуда она в памяти твоей,Приподними с невесты покрывалоИ расскажи бесхитростно о ней.
II
Шахри, Шахри — таинственное имя,Арабских сказок тонкий аромат…На свете не найти его любимей —Так мне казалось много лет назад.
Когда, касаясь девственной бумаги,Мой карандаш испуганно дрожал,Но первый стих мой полон был отваги,И грифель был заточен, как кинжал.
Закончив, я читал стихотвореньеИ тут же рвал на мелкие клочки,Швыряя в печь, где жаркие поленьяТрещали звонко, грусти вопреки.
Как много лет прошло, но и понынеМой карандаш взволнованно дрожит…Пускай на волосах не тает иней,Он, к счастью, не задел моей души.
Как тот юнец я вновь краснею рдяно,Охваченный любовною тоской,И вижу — из осеннего туманаВдруг выплывает вешний образ твой.
Шахри, Шахри…Опять перед глазами…Что ей сказать?.. В груди горит огонь.Когда-то я не выдержал экзамен,Споткнувшись на дороге, будто конь.
А что теперь придумать в оправданье?Что было мне всего шестнадцать лет…С какой строки начать повествованьеИ отыскать затерянный твой след?
Моя любовь…Ты брезжишь еле-еле,Как искорка потухшего костра.Тогда начну поэму с колыбели,Что колыхали горные ветра.
III
«Ой, мой маленький сынокБудет знаменитым.Разошью ему черкескуЗолотыми нитками.
Подарю ему коняС шелковой уздечкойИ старинное ружьеС серебряной насечкой.
И папаху набекреньНа него надену,Гибкую нагайку дамНа лихое дело.
Дорогого самогоВ люльке покачаю,А ходить научится —В прятки поиграю.
Побежим мы вдоль рекиС волнами наперегонки,Что, как резвые барашки,И игривы, и легки.
Как на спинке соловьяКрепость я построю,Красный разведу огоньПрямо в синем море.
Как ударю в облакаКрыльями орлицы,Коз упрямых пригонюК озеру напиться.
И оленям, что пасутсяВ Грузии, за далью,На свирели я сыграюИ плясать заставлю.
Ах, мой маленький сынокЗнаменитым будет.Подарю ему пандур,Чтобы пел он людям.
И в долинах, и в горах,И в ущельях тесныхЗлой поток остановитьСможет его песня.
А когда наступит срок,Отворив оконце,Впустит в саклю он любовь,Будто красно солнце.
Дай ей Бог счастливый нрав,Чтоб беды не знала.Чтоб и в пасмурную ночь,Как звезда, сияла».
IV
Вот так на веранде, над люлькой склонясь,Мне мама моя колыбельную пела,В заветных мечтах представляя меняУсатым джигитом на лошади белой.
Еще я «агу» не умел лепетатьИ мирно посапывал под одеялом,А мама была уже тем занята,Что мне беспрестанно невест подбирала.
Они были так же беззубы, как я,И так же лежали в раскрашенных люльках,Не зная, что участь и их, и мояРешается нынче…Ах, любит — не любит?..
Как много печальных историй в горахЯ слышал, хоть лучше совсем не слыхать бы,О грубо разорванных договорах,О так никогда и не справленных свадьбах.
О спорах, о ссорах, о том, что сберечьПри нынешних нравах нельзя свои нервы…Но, впрочем, совсем не о том моя речь —Продолжу рассказ о любви своей первой.
Я помню, когда мне исполнилось пять,(А детская память, как надпись на камне:Все буковки можно легко сосчитатьИ все углубленья потрогать руками)
Соседи, что часто ходили к нам в домИ за руки маленьких дочек держали,Смеясь, называли меня женихомИ честное слово торжественно брали:
— Мы свадьбу сыграем на весь белый свет!Готовь побогаче калым, забияка…Не ведая, шутят они или нет,На всех обещал я жениться, однако.
На дочери плотника и чабана,Врача, тракториста —Запутался сам уж…А как-то спросила горянка одна,Вздыхая лукаво:— Возьмешь меня замуж?
Молодку хрычовкою старой назвал,О чем и сейчас не жалею ничуть я.Но следом ее повторила словаНасмешница юная из Гиничутля.
Сорвав с меня шапку, твердила она:— Женись, а не то не получишь папаху…Девица была мне совсем не нужна,Но сердце уже замирало от страха
Неведомого…Далеко-далекоЕще подрастала любовь моя где-то,Пока я носился лихим седокомНа струганной палке, не зная об этом.
Цыплята мне были дороже девицИ с горки со свистом летящие сани,И куча мала, и пыхтенье, и визг,И драки — ну, в общем, по горло был занят.
Еще я подарком отца дорожил —Свирелью, что вырезал он мне из ивы.Наверное, дар этот был от души,Предзнаменованием ставши счастливым…
V