Илья Эренбург
Стихотворения
Илья Эренбург — поэт
Для большинства читателей Эренбург романист, публицист (особенно военный), очеркист, автор статей об искусстве. Однако он ощущал себя прежде всего поэтом, поэтом лирическим, поэтом гражданским. И начал он творческую деятельность как поэт — в 1909 году в петербургском журнале «Северные зори» было опубликовано первое стихотворение девятнадцатилетнего Эренбурга.
В самые значительные периоды своей жизни он писал стихи. Так было в юности, и в пору Октября, и в годы борьбы с фашизмом в Испании и во Франции, и в годы Великой Отечественной, и в период последнего творческого взлета.
Поэзия была ежедневным чтением Эренбурга, его главной духовной пищей. Я видел, как загорались глаза Эренбурга, когда он читал или слушал стихи. Он проходил подчас мимо иных примечательных явлений современной прозы, но каждый росток поэзии радовал его. Общеизвестна поддержка, оказанная им Мартынову и Гудзенко, настойчивость, с которой он пропагандировал Цветаеву. Стихотворения совсем юного, никому не известного и рано умершего студента Тимирязевской академии Кокляева были собраны и изданы также Эренбургом. Он много сделал для того, чтобы до читателя дошли стихи павших на фронтах Отечественной войны Кульчицкого, Майорова, Когана.
Половина портретных глав в книге «Люди, годы, жизнь» посвящена поэтам. Герои эренбурговской прозы — Володя Сафонов в «Дне втором», персонажи «Бури» и «Девятого вала» — пишут стихи. Чем бы Эренбург ни занимался, что бы он ни писал, в душе он всегда оставался поэтом.
В пору повсеместного процветания эксперимента, поиска, самодовлеющего новаторства Эренбург оставался «смысловиком». «Кто» и «Что» значили для него куда больше, чем «Как». Для мыслей, чувств он стремился найти простейшее, естественнейшее выражение, прямой и короткий путь к слову. Иногда — с потерями в музыке, в звучании, изобразительности. Стих Эренбурга удивляет своей простотой.
Тон его зрелой поэзии — преимущественно доверительный разговор, исповедь, а не проповедь. Восхищаясь поэтами-трибунами, повелевавшими огромными аудиториями, он любил читать стихи с глазу на глаз, не форсируя голоса. В ранней его поэзии случаются крикливые интонации. Голос позднего Эренбурга тих и задушевен.
Изъездивший весь мир, встречавшийся со множеством людей, очень широкий в тематике прозы, в стихах он не широк, а глубок. Он поэт немногих тем. Но это важнейшие темы.
В стихотворении 1938 года о том, как «в кастильском нищенском селенье, где только камень и война», бойцам республиканской армии показывали «Чапаева», есть строки:
Земля моя, земля ты шире,Страна, ты вышла из страны,Ты стала воздухом, и в миреИм дышат мужества сыны.Но для меня ты с колыбели —Моя земля, родимый край,И знаю я, как пахнут ели.С которыми дружил Чапай.
Родина — одна из главных тем Эренбурга. Уроженец «матери городов русских», выросший вблизи толстовского особняка в Хамовниках, воевавший на Смоленщине и Курщине, поэт чувствовал Родину остро и точно.
С темой Родины связана тема верности. Раньше многих воочию увидевший фашизм, Эренбург выбрал свое знамя, свою сторону баррикады и никогда им не изменял. В одном из стихов 1958 года он об этом сказал так:
Я слышу все — и горестные шепоты,И деловитый перечень обид.Но длится бой, и часовой, как вкопанный,До позднего рассвета простоит.Быть может, и его сомненья мучают,Хоть ночь длинна, обид не перечесть,Но знает он — ему хранить порученоИ жизнь товарищей, и собственную честь.
Если в стихотворении «Разведка боем» есть точность в описании сражения, в других его стихах люди не только воюют, но и живут на войне, мыслят, чувствуют. Публицистику Эренбурга М. И. Калинин назвал «рукопашной схваткой с фашистами». В стихах же Эренбург не столько наносит удары, сколько размышляет об их значении. Главная тема его фельетонов и статей — человеческое падение врага. Главная тема стихов — человеческое величие наших солдат.
Работавший бок о бок с большими художниками, друг Пикассо, Сарьяна, Матисса, Лебедевой, Кончаловского, профессионально рисовавший, профессионально работавший в театре, кино и даже дуровской труппе, Эренбург ощущал искусство не только как отражение жизни, но как часть жизни, неотъемлемую и невосполняемую. Горечь падения Парижа он выразил в одной строке: «Не для того писал Бальзак». Тема искусства проходит через все его творчество.
Читатели давно полюбили поэзию Эренбурга. В этой книге представлены преимущественно те стихи, которые сам автор отобрал для своего девятитомного Собрания сочинений.
Недаром лучший из своих сборников Эренбург назвал «Верность». Верность Родине, верность отечественной и мировой культуре, верность товарищам по борьбе за Родину и культуру — все это живет в стихах Эренбурга.
Борис Слуцкий
Стихотворения
1919–1923
«Я не знаю грядущего мира…»
Я не знаю грядущего мира,
На моих очах пелена.
Цветок, я на поле брани вырос,
Под железной стопой отзвенела моя весна.
Смерть земли? Или трудные роды?
Я летел, и горел, и сгорел.
Но я счастлив, что жил в эти годы —
Какой высокий удел!
Другие слагали книги пророчеств,
Пламена небес стерегли.Мы же горим, затопив полярные ночиКостром невозможной любви.Небожители! духи! святые!Вот я, слепой человек,На полях мятежной РоссииПрославляю восставший век!Мы ничего не создали,Захлебнулись в тоске, растворились в любви,Но звездное небо нами разодрано,Зори в нашей крови.Гнев и смерть в наших сердцах,На лицах отсвет кровавый —Это мы из груди окаменевшего ТворцаМечом высекали новую правду.
1919
России
Распухла с голоду, сочатся кровь и гной из ран отверстых.Вопя и корчась, к матери-земле припала ты.Россия, твой родильный бред они сочли за смертный,Гнушаются тобой, разумны, сыты и чисты.Бесплодно чрево их, пустые груди каменеют.Кто древнее наследие возьмет?Кто разожжет и дальше понесетПолупогасший факел Прометея?Суровы роды, час высок и страшен.Не в пене моря, не в небесной синеве,На темном гноище, омытый кровью нашей,Рождается иной, великий век.Уверуйте! Его из наших рук примите!Он наш и ваш — сотрет он все межи.Забытая, в полунощной столицеПод саваном снегов таилась жизнь.На краткий срок народ бывает призванСвоею кровью напоить земные борозды —Гонители к тебе придут, Отчизна,Целуя на снегу кровавые следы.
1920
«Я не трубач — труба…»
Я не трубач — труба. Дуй, Время!Дано им верить, мне звенеть.Услышат все, но кто оценит,Что плакать может даже медь?Он в серый день припал и дунул,И я безудержно завыл,Простой закат назвал кануномИ скуку мукой подменил.Старались все себя превысить —О ком звенела медь? о чем?Так припадали губы тысяч,Но Время было трубачом.Не я рукой сухой и твердой,Перевернув тяжелый лист,На смотр веков построил ордыСлепых тесальщиков земли.Я не сказал, но лишь ответил,Затем, что он уста рассек,Затем, что я не властный ветерНо только бедный человек.И кто поймет, что в сплаве медномТрепещет вкрапленная плоть,Что прославляю я победыМеня сумевших побороть?
1921
«Остановка. Несколько примет…»
Остановка. Несколько примет.Расписанье некоторых линий.Так одно из этих легких летБудет слишком легким на помине.
Где же сказано — в какой графе,На каком из верстовых зарубка,Что такой-то сиживал в кафеИ дымил недодымившей трубкой?
Ты ж не станешь клевера сушить,Чиркать ногтем по полям романа.Это — две минуты, и в глушиНикому не нужный полустанок.
Даже грохот катастроф забудь:Это — задыханья, и бураны,И открытый стрелочником путьСлишком поздно или слишком рано.
Вот мое звериное тепло,Я почти что от него свободен.Ты мне руку положи на лоб,Чтоб проверить, как оно уходит.
Есть в тебе льняная чистота,И тому, кому не нужно хлеба, —Три аршина грубого холстаНа его последнюю потребу.
1923