Булат Шалвович Окуджава
Надежды маленький оркестрик. Лирика (50-е – 70-е)
Песенка о ночной Москве
Б. Ахмадулиной
Когда внезапно возникаетеще неясный голос труб,слова, как ястребы ночные,срываются с горячих губ,мелодия, как дождь случайный,гремит; и бродит меж людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.
В года разлук, в года сражений,когда свинцовые дождилупили так по нашим спинам,что снисхождения не жди,и командиры все охрипли…Тогда командовал людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.
Кларнет пробит, труба помята,фагот, как старый посох, стерт,на барабане швы разлезлись…Но кларнетист красив, как черт!Флейтист, как юный князь, изящен…И вечно в сговоре с людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.
На Тверском бульваре
На Тверском бульваревы не раз бывали,но не было, чтоб места не хватилона той скамье зеленой,на перенаселенной,как будто коммунальная квартира.
Та зеленая скамья,я признаюсь без вранья,даже в стужу согреваланепутевого меня.
А с той скамьи зеленой,с перенаселенной,случается, и при любой погодеодни уходят парамидорожками бульварными,другие в одиночестве уходят.
Та зеленая скамья,я признаюсь без вранья,для одних недолгий берег,для других дымок жилья.
«Эта женщина! Увижу и немею…»
Эта женщина! Увижу и немею.Потому-то, понимаешь, не гляжу.Ни кукушкам, ни ромашкам я не верюи к цыганкам, понимаешь, не хожу.
Напророчат: не люби ее такую,набормочут: до рассвета заживет,наколдуют, нагадают, накукуют…А она на нашей улице живет!
«Неистов и упрям…»
Ю. Нагибину
Неистов и упрям,гори, огонь, гори.На смену декабрямприходят январи.
Нам все дано сполна —и горести, и смех,одна на всех луна,весна одна на всех.
Прожить лета б дотла,а там пускай ведутза все твои делана самый страшный суд.
Пусть оправданья нети даже век спустя…Семь бед – один ответ,один ответ – пустяк.
Неистов и упрям,гори, огонь, гори.На смену декабрямприходят январи.
Синька
В южном прифронтовом городе на рынкеторговали цыганки развесной синькой.Торговали цыганки, нараспев голосили:«Синяя синька! Лиля-лиля!»
С прибаутками торговали цыганки напустом рынке, в рядах пустых,а черные мужья крутили цигарки,и пальцы шевелились в бородах густых.
А жители от смерти щели копали.Синьку веселую они не покупали.Было вдоволь у них синевы под глазами,синего мрака погребов наказанья,синего инея по утрам на подушках,синей золы в печурках потухших…
И все же не хватало им синего-синего,как матери – сына, как каравая сытного,а синька была цвета синего неба,которого давно у них не было, не было.
И потому, наверное, на пустом рынке,пестрые юбки по ветру кружа,торговали цыганки (чудеса!) синькой,довоенной роскошью, без барыша.
Сентиментальный марш
Надежда, я вернусь тогда,когда трубач отбой сыграет,когда трубу к губам приблизити острый локоть отведет.Надежда, я останусь цел:не для меня земля сырая,а для меня твои тревогии добрый мир твоих забот.
Но если целый век пройдет,и ты надеяться устанешь,Надежда, если надо мноюсмерть распахнет своикрыла, ты прикажи, пускай тогдатрубач израненный привстанет,чтобы последняя гранатаменя прикончить не смогла.
Но если вдруг когда-нибудьмне уберечься не удастся,какое б новое сраженьени покачнуло шар земной,я все равно паду на той,на той единственной гражданской,и комиссары в пыльных шлемахсклонятся молча надо мной.
Веселый барабанщик
Встань пораньше, встань пораньше, встаньпораньше,когда дворники маячат у ворот.Ты увидишь, ты увидишь, как веселыйбарабанщикв руки палочки кленовые берет.
Будет полдень, суматохою пропахший,звон трамваев и людской водоворот,но прислушайся – услышишь, как веселыйбарабанщикс барабаном вдоль по улице идет.
Будет вечер – заговорщик и обманщик,темнота на мостовые упадет,но вглядись – и ты увидишь, как веселыйбарабанщикс барабаном вдоль по улице идет.
Грохот палочек… то ближе он, то дальше,сквозь сумятицу, и полночь, и туман…Неужели ты не слышишь, как веселыйбарабанщиквдоль по улице проносит барабан?!
«Время идет, хоть шути – не шути…»
Время идет, хоть шути – не шути,как морская волна вдруг нахлынет и скроет…Но погоди, это всё впереди,дай надышаться Москвою.
Мало прошел я дорогой земной.Что же рвешь ты не в срок пополам мое сердце?Ну не спеши, это будет со мной,ведь никуда мне не деться.
Видишь тот дом? Там не гасят огня,там друзья меня ждут не больным, не отпетым…Да не спеши! Как же им без меня?Надо ведь думать об этом.
Дай мне напиться воды голубой,придержи до поры и тоску и усталость…Ну потерпи, разочтемся с тобой —я должником не останусь.
«Женщины-соседки, бросьте стирку и шитье…»
Женщины-соседки, бросьте стирку и шитье,живите, будто заново, все начинайте снова!У порога, как тревога, ждет нас новое житьеи товарищ Надежда по фамилии Чернова.
Глаза ее суровы, их приговор таков:чтоб на заре без паники, чтоб вещи были собраны,чтоб каждому мужчине – по паре пиджакови чтобы ноги – в сапоги, а сапоги – под седлами.
Прощайте, прощайте, наш путь предельно чист,нас ждет веселый поезд, и два венка терновых,и два звонка медовых, и грустный машинист —товарищ Надежда по фамилии Чернова.
Ни прибыли, ни убыли не будем мы считать —не надо, не надо, чтоб становилось тошно!Мы успели всяких книжек сорок тысяч прочитатьи узнали, что к чему и что почем, и очень точно.
«Не верь войне, мальчишка…»
Не верь войне, мальчишка,не верь: она грустна.Она грустна, мальчишка,как сапоги тесна.
Твои лихие конине смогут ничего:ты весь – как на ладони,все пули – в одного.
«…И когда удивительно близко…»
…И когда удивительно близкоостается идти до тебя,отправляется нежность на приступ,в свои тихие трубы трубя.
И поротно, и побатальоннольется в душу она сгоряча,и ее голубые знаменана твои упадают плеча.
Знаешь, Оля, на улочке этой,где старинные стынут дома,в поединках сходились поэты,гимназистки сходили с ума.
Продолжается жизни движеньевдоль по улочке. Век непочат.Продолжается листьев круженье,каблуки по асфальту стучат.
И за щедрой твоею рукоючто-то брезжится мне впереди,и в груди назревает такое,что уже не хватает груди.
«Глаза, словно неба осеннего свод…»
Глаза, словно неба осеннего свод,и нет в этом небе огня,и давит меня это небо и гнет —вот так она любит меня.
Прощай. Расстаемся. Пощады не жди!Все явственней день ото дня,что пусто в груди, что темно впереди —вот так она любит меня.
Ах, мне бы уйти на дорогу свою,достоинство молча храня!Но старый солдат, я стою, как в строю…Вот так она любит меня.
Голубой шарик
Девочка плачет: шарик улетел.Ее утешают, а шарик летит.
Девушка плачет: жениха все нет.Ее утешают, а шарик летит.
Женщина плачет: муж ушел к другой.Ее утешают, а шарик летит.
Плачет старушка: мало пожила…А шарик вернулся, а он голубой.
«Не бродяги, не пропойцы…»
Не бродяги, не пропойцы,за столом семи морейвы пропойте, вы пропойтеславу женщине моей!
Вы в глаза ее взгляните,как в спасение свое,вы сравните, вы сравнитес близким берегом ее.
Мы земных земней. И вовсек черту сказки о богах!Просто мы на крыльях носимто, что носят на руках.
Просто нужно очень веритьэтим синим маякам,и тогда нежданный берегиз тумана выйдет к вам.
Ванька Морозов
А. Межирову
За что ж вы Ваньку-то Морозова?Ведь он ни в чем не виноват.Она сама его морочила,а он ни в чем не виноват.
Он в старый цирк ходил на площадии там циркачку полюбил.Ему чего-нибудь попроще бы,а он циркачку полюбил.
Она по проволке ходила,махала белою рукой,и страсть Морозова схватиласвоей мозолистой рукой.
А он швырял в «Пекине» сотни,ему-то было все равно.А по нему Маруся сохнет,и это ей не все равно.
А он медузами питался,циркачке чтобы угодить.И соблазнить ее пытался,чтоб ей, конечно, угодить.
Не думал, что она обманет:ведь от любви беды не ждешь…Ах, Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня?Ведь сам по проволке идешь!
«Нева Петровна, возле вас – всё львы…»