В. Набоков
СМЕРТЬ
Драма в двух действиях Действие происходит в университетском городе Кембридж, весною 1806 г.ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Комната. В кресле, у огня, — Гонвил, магистр наук.
ГОНВИЛ:…и эту власть над разумом чужимсравню с моей наукою: отраднозаране знать, какую смесь получишь,когда в стекле над пламенем Лазурныммедлительно сливаются две соли,туманную окрашивая колбу.Отрадно знать, что сложная медуза,в шар костяной включенная, рождаетсны гения, бессмертные молитвы,вселенную…Я вижу мозг его,как будто сам чернилами цветныминарисовал, — и все же есть однаизвилина… Давно я бьюсь над нею —не выследить… И только вот теперь,теперь, когда узнает он внезапно…А! в дверь стучат… Тяжелое кольцобьет в медный гриб наружный: стук знакомый,стук беспокойный…
(Открывает.)
Вбегает Эдмонд, молодой студент.
ЭДМОНД:Гонвил! Это правда?..
ГОНВИЛ:Да… Умерла…
ЭДМОНД:Но как же…Гонвил!..
ГОНВИЛ:Да…Не ожидали… Двадцать лет сжималосьи разжималось сердце, кровь живуюнакачивая в жилы и обратновбирая… Вдруг — остановилось…
ЭДМОНД:Страшноты говоришь об этом… Друг мой… Помнишь?Она была так молода!..
ГОНВИЛ:Читалавот эту книжку: выронила…
ЭДМОНД:Жизнь —безумный всадник. Смерть — обрыв нежданный,немыслимый. Когда сказали мне —так, сразу — я не мог поверить. Где жеона лежит? Позволь мне…
ГОНВИЛ:Унесли…
ЭДМОНД:Как странно… Ты не понимаешь, Гонвил:она всегда ходила в темном… Стелла —мерцающее имя{1} в темном вихре.И унесли… Ведь это странно, правда?..
ГОНВИЛ:Садись, Эдмонд. Мне сладко, что чужаяпечаль в тебе находит струны… Впрочем,с моей женой ты, кажется, был дружен?
ЭДМОНД:Как ты спокоен, Гонвил, как спокоен!Как утешать тебя? Ты словно — мрамор:торжественное белое страданье…
ГОНВИЛ:Ты прав, не утешай. Поговоримо чем-нибудь простом, земном. Неделюведь мы с тобой не виделись. Что делал?О чем раздумывал?
ЭДМОНД:О смерти.
ГОНВИЛ:Полно!Ведь мы о ней беседовали часто.Нет — будем жить. В темницу заключенныйза полчаса до казни паукарассматривает беззаботно. Образученого пред миром{2}.
ЭДМОНД:Говорил ты,что наша смерть —
— быть может, удивленье,быть может — ничего. Склоняюсь, впрочем,к последнему; но есть одно: крепказемная мысль — прервать ее стремленьене так легко…
ЭДМОНД:Вот видишь ли — я мучусь…Мне кажется порой: душа в плену —рыдающая буря в лабиринтегудящих жил, костей и перепонок.Я жить боюсь. Боюсь я ощущатьпод пальцами толчки тугие сердца,здесь — за ребром — и здесь, на кисти, — отзвук.И видеть, мыслить я боюсь — опорынет у меня, зацепки нет. Когда-тоя тихо верил в облачного старца,сидящего средь призраков благих.Потом в опустошительные книгикачнулся я. Есть книги как пожары…Сгорело все. Я был один. Тянулопустынной гарью сумрачных сомнений —и вот, в дыму, ты, Гонвил, появился —большеголовый, тяжкий, напряженный,в пронзительно сверкающих очках,с распоротою жабой на ладони…Ты щипчиками вытащил за узелмои слепые слипшиеся мысли,распутал их, и страшной простотоймои сомненья заменил… Наукасказала мне: «Вот — мир», — и я увиделком земляной в пространстве непостижномчервивый ком, вращеньем округленный,тут плесенью, там инеем покрытый{3}…И стала жизнь от этой простотыеще сложней. По ледяной громадея заскользил. Догадки мировые —все, древние и новые, — о цели,о смысле сущего — все, все исчезлипред выводом твоим неуязвимым:ни цели нет, ни смысла; а меж темя втайне знал, что есть они!.. Полгодатак мучусь я. Бывают, правда, утрапрозрачные, восторженно-земные,когда душа моя — подкидыш хилый —от солнца розовеет и смеетсяи матери неведомой прощает…Но, с темнотой, чудовищный недугменя опять охватывает, душит:средь ужаса и гула звездной ночитеряюсь я; и страшно мне не толькомое непониманье — страшен голос,мне шепчущий, что вот еще усильеи все пойму я… Гонвил, ты любилсвою жену?..
ГОНВИЛ:Незвучною любовью,мой друг, незвучной, но глубокой… Что жеменя ты спрашиваешь?
ЭДМОНД:Так. Не знаю…Прости меня… Не надо ведь о мертвыхупоминать… О чем мы говорили?Да, — о моем недуге: я боюсьсуществовать… Недуг необычайный,мучительный, и признаки его:озноб, тоска и головокруженье.Приводит он к безумию. Лекарство,однако, есть. Совсем простое. Гонвил,решил я умереть.
ГОНВИЛ:Похвально. Как жеты умереть желаешь?
ЭДМОНД:Дай мне яду.
ГОНВИЛ:Ты шутишь?
ЭДМОНД:Там, вон там, в стене, на полке,за черной занавеской — знаю, знаю,—стоят, блестят наполненные склянки,как разноцветные оконца — в вечность…
ГОНВИЛ:…Иль в пустоту. Но стой, Эдмонд, послушай, —кого-нибудь ведь любишь ты на свете?Иль, может быть, любовью ты обманут?
ЭДМОНД:Ах, Гонвил, знаешь сам!.. Друзья моидивятся все и надо мной смеются,как, может быть, цветущие каштанынад траурным смеются кипарисом.
ГОНВИЛ:Но в будущем… Как знать? На перекрестке…нечаянно… Есть у тебя приятель,поэт: пусть скажет он тебе, как сладконад женщиной задумчивой склоняться,мечтать, лежать с ней рядом — где-нибудьв Венеции, когда в ночное небоскользит канал серебряною рябьюи, осторожно, черный гриф гондолыпроходит по лицу луны…
ЭДМОНД:Да, правда,в Италии бывал ты, и оттудапривез —
ГОНВИЛ:— жену…
ЭДМОНД:Нет, сказочные смерти,играющие в полых самоцветах…Я, Гонвил, жду… Но что же ты так смотришь,гигантский лоб наморщив? Гонвил, жду я,ответь же мне! Скорее!
ГОНВИЛ:Вот беспечный!Ведь до того, как друга отравлять,мне нужно взвесить кое-что, не правда ль?
ЭДМОНД:Но мы ведь выше дружбы — и однос тобою чтим: стремленье голой мысли…А! Просветлел… Ну что же?
ГОНВИЛ:Хорошо,согласен я, согласен… Но поставлюусловие: ты должен будешь выпитьвот здесь, при мне. Хочу я росчерк смертизаметить на твоем лице. Сам знаешь,каков твой друг: он, как пытливый Плиний,смотреть бы мог в разорванную язвуВезувия{4}, пока бы, вытекая,гной огненный шипел и наступал…
ЭДМОНД:Изволь… Но только…
ГОНВИЛ:Или ты боишься,что свяжут смерть твою со смертью… Стеллы?
ЭДМОНД:Нет, о тебе я думал. Вот что! Дай мнечернил, бумаги. Проще будет.
(Пишет.)